Вдохновение – самое высокое чувство

«Главное, что есть ты у меня…», «Потому что нельзя быть красивой такой», «Отчего так в России березы шумят…». Слова к этим и многим другим популярным песням написал поэт из Томска Михаил Андреев. Беседа с ним предоставила прекрасную возможность поговорить о поэзии как высочайшем искусстве для избранных, и о преломлении этого искусства в эстрадных песнях. Михаил Андреев окончил Высшие литературные курсы, член Союза писателей с 1982 года, лауреат премии Ленинского комсомола и премии имени М.Горького, победитель Всероссийского конкурса «Время Русь собирать» и автор восьми книг стихов.

– Поэзия – это величайшее искусство для избранных. Для избранных. Это тонкое движение от звуков, энергии. Тончайшая игра букв, звуков… Вот ты идешь по тротуару. Метрах в двадцати пяти – человек. Тротуар небольшой. И он должен пройти с одной стороны, а ты – с другой. И ты неуловимым движением чувствуешь, кто с какой стороны пойдет. Вы ничего не делаете, никаких знаков не подаете. Вы идете, идете, идете и так, не прикасаясь друг к другу, сошлись и, не задев друг друга, разошлись. Но вы точно за двадцать пять метров уже поняли, кто с какой стороны пойдет. И так же в поэзии – буква в первом четверостишии четко чувствует букву в четвертом четверостишии. Она чувствует! Это великое искусство – поэзия, великое искусство русского языка. Поэзия должна быть беззащитна. Иначе это не поэзия.

Хорошим стихам музыка просто не нужна. Это несовместимые понятия. Это то же самое, что в картине к краске запихивали бы ноту. Композитор бы сидел и долотом ее туда вдалбливал. Поэзии не нужна музыка. Это две капризные вещи. Они не только не совмещаются, они просто, как магниты, отталкиваются друг от друга!

Песенный текст – совсем другое. Он должен с музыкой совмещаться. Это «тексты» или «слова»… Но они должны быть тоже высокохудожественными.

– Михаил Васильевич, согласны вы с такой позицией, что нужно «кровью платить за каждое слово свое»?

– Все должно быть оправданно золотым запасом слов. Ты пишешь строчку на уровне вдохновения… Истинный поэт всегда пишет по вдохновению, вот оно пришло на 15 минут – он пишет. Вдохновение – самое высокое чувство в человеке.

– А есть ли у вас какое-то поэтическое кредо? Как вы пришли к пониманию того, что такое истинная поэзия?

– Слово «кредо» я вообще не воспринимаю. Но в моей книжке «История создания песен» есть такая маленькая фотография: я стою у забора из жердей, за ней лес. Это центр Западно-Сибирской низменности – «во глубине сибирских руд». А я стою маленький – и подпись: «Начало мира поручено стихам…» (Гете). То есть с малолетства я, наверное, на мир смотрел такими наивно-поэтическими глазами. Когда косили сено, над нами пчела летала и потом до самого дома нас провожала. Вот это были мои друзья, я это видел и писал: «Трава на цыпочки встает, чтоб раньше всех увидеть солнце».

Поэзия рождалась от старинного монотонного труда, от косьбы сена, например. Длинные покосы, величие трав, величие природы… Человек настолько связан с природой, что не железобетонная свая или арматура его вдохновляют прежде всего, а природа. У меня есть такое стихотворение: «Что я в жизни успел, дед сосчитать велел…», и там я перечисляю: «Место нашел у реки, где лучше клюют окуньки…», «За руку сына водил, правду ему говорил, «правду ему говорил, хоть и не было сил…». То есть от пчелы вот от этой – до сына…

Поэзия – это для меня самый естественный механизм, с помощью которого можно исследовать бытие. Существуют в науке, в промышленности какие-то приборы для исследования, механизмы. А с другой стороны – есть поэзия. Она тоже существует независимо от нас, вокруг нас, и она тоже исследует, инвентаризирует… Вот так вот просто ты не можешь заглянуть за шкаф, а поэзия – тык – и туда проникает! Словом, строкой. Но со мной могут спорить: а каков тогда удел прозы? Все это можно прозой написать. Может быть, лучше будет. Допустим. «Дети из камеры хранения» Рю Мураками или «Медведь» Фолкнера… Ты в процессе чтения как будто взлетаешь на самолете – не замечаешь, как колеса оторвались от железобетонных плит, – и ты уже паришь над землей. Это вообще-то удел поэзии. Но проза очень далеко ушла… Когда поэт пишет, он не думает о мере, о целесообразности, он просто пишет. У него это выплескивается. Он должен раскрепоститься. Я привык играть со своими чувствами: отпускать их, как вожжи, а потом их натягивать, чтобы этот конь, который называется Чувство, остановился. Эта игра и создает варианты творчества. Но все равно все стихи – маленькие истории моей жизни. В случае с березами («Отчего так в России березы шумят…») вначале было томительное ощущение: «а листочек с березки упал на плечо»… И потом какая-то пропасть – что сказать дальше? А когда проговорилось, примыслилось, ощутилось, оказалось все просто – «он, как я, оторвался от веток».

– Поэт и гражданин не соединяются для вас?

– Они соединяются в чем-то большем, потому что гражданин – он гражданин на кухне, в ванной. Он прост. И чем проще человек, тем это величавее, тем больше у него силы, грамотности, эрудиции. Здесь не надо под словом «гражданин» какую-то особую серьезность подразумевать, что он там готов к жертвам каким-то… Ну, на что готов? Это значит – просто неправильно он что-то делает! Вот пришел ребенок – он должен по головке его погладить. Бабушка должна внучка приласкать. Все. Вот оно и все гражданство. На этом начинается и этим же заканчивается. Ласка, лукавство, теплиночка какая-то, улыбочка… За этим стоит огромное внутреннее содержание.

– Но есть ведь какая-то ответственность поэта?

– Ответственность… Что такое ответственность? Самое, может быть, большое патриотическое стихотворение – «Я помню чудное мгновенье…». Оно самое ответственное.

– Почему?

– Ну, потому что оно влияет, оно действует, оно-то и нужно людям. А вот по ритму с ним совпадает: «Вставай, проклятьем заклейменный…». Но стихотворение, строку из которого я привел выше, – лучше. Оно действует, оно спины нам распрямляет, оно нас может остановить, если мы собираемся совершить плохой поступок. Оно – действующее.

– Михаил Васильевич, вы согласны с мыслью, что настоящему поэту нужно обязательно находиться или бывать в столице?

– Обязательно, конечно. Поэту нужна уверенность. Она должна как-то достигаться. Или чтением многочисленных философских трудов, или… Я вот из провинциального города сюда приехал, в Москву, два года жил здесь. И конечно, сам факт этот был важен – какой-то баланс произошел. Переезжает человек из провинции в столицу, и его внутренний мир балансируется до нужного уровня.

– То есть столица нужна только для уверенности, а не потому, что здесь некая сгущенная информационно-энергетическая атмосфера, духовная концентрация такая?..

– Нет, для уверенности. Чтобы провинциализм преодолеть, уверенность обрести. Не более уверенным, а невероятно уверенным. Ты и в столице должен тоже пожить, чтобы обрести ее еще больше…