На чтение: ≈ 14 мин.Горе может заключаться в трех словах: умер Виталий Соломин. Когда уходят из жизни чужие, незнакомые люди, испытываешь горькое чувство, когда теряешь того, кого знал хорошо, наступает такое ощущение горя, которое, кажется, не пережить.
Виталий Мефодьевич Соломин был удивительным человеком. С одной стороны, рубаха-парень, устраивающий в театре сумасшедшие праздники для всех – для артистов и вспомогательных работников, без которых, как он всерьез полагал, ни одного толкового спектакля не получится. Например, 25 апреля мог устроить праздник Нового года. С другой стороны, человек замкнутый в самом себе, строгий в отборе знакомых и друзей, необычайно ответственный в работе, безумно работоспособный. Актер, а в последние годы и режиссер, он умел работать так, как будто эта роль последняя, как будто этот спектакль последний.
Всегда хочется понять, что заставляет человека так жить, так щедро разбрасывать себя в творчестве, но с Соломиным журналистам этого сделать не удавалось. Ну не любил Виталий Соломин нашу братию, наверное, за то, что, делая свою работу, стараемся вывернуть чью-то душу перед всем светом. Ему хватало света софитов на сцене и на съемочной площадке. В этом смысле мне повезло: мы познакомились с Виталием Мефодьевичем тогда, когда он еще не был артистом, а я – журналистом.
Шел 1962 год, я училась в школе, умирал в госпитале отец, болезнь была ужасной и неизлечимой, мы с мамой не вылезали из госпиталя, но иногда врач запрещал нам там появляться на пару дней. Из-за каких-то процедур отцу нужен был отдых. Вот в эти редкие дни неизменно появлялись мои друзья, с которыми когда-то жила в одном доме на Дорогомиловке, и приглашали в гости, в театр. Подозреваю, что у них был уговор поочередно поддерживать меня так, как они могли.
Телефона тогда у нас дома не было, поэтому Вадик возник на пороге довольно неожиданно: “Собирайся, у нас дома сегодня будут интересные гости!” Отец Вадика был крупным дипломатом, сын учился в МГИМО, у них всегда собирались интересные люди. И очень известные. Я робела, а потому старалась держаться возле молодого парня с рыжеватым вихром на лбу. “Вы кого-нибудь знаете?” – наклонился он ко мне, когда все уселись за стол и мы оказались рядом. “Чисто теоретически, по газетам и телевизору”, – шепотом ответила я. “Ну, будем осваиваться практически”, – засмеялся сосед и начал накладывать мне на тарелку немыслимое количество еды. Ел он так усердно, что не смог сразу ответить, чем занимается. “Я из Щуки”, – наконец смог выговорить он. “А Щука это что?” – удивилась я. “Это театральное училище при Малом театре”. “О, – разочарованно протянула я. – Мы в Малый ходим редко”. “И зря, – серьезно посмотрел на меня сосед. – Там такие актеры играют – Пашенная, Самойлов, Гоголева, Нифонтова, Ильинский. Знаете, какая атмосфера, какой воздух? Ты им дышишь, и ничего больше не надо, самая лучшая школа для актера”. “А вас мы когда увидим на сцене?” – дипломатично перевела я разговор на другую тему. “Скоро!” – неопределенно хмыкнул парень, которого, я узнала очень скоро, звали Виталий. Разговор оборвался, потому что как-то незаметно мой сосед по столу вдруг стал центром компании. Он очень смешно рассказывал, как его брат уехал из Читы завоевывать столицу, мечтая стать артистом, как сам он в артисты не рвался – увлекался математикой. Когда школу заканчивал, все окружающие за него решили, какую профессию выбирать. Брат Юрий к тому времени уже продвигался весьма успешно, жил в столице, родители считали, что его пример – для Виталия наука и пример для подражания. Помню, как Виталий стал показывать собравшимся сдачу экзамена в Чите выездной комиссии Щукинского училища: ему рекомендовали поехать в Москву, там он тоже сдавал экзамены. Столичная приемная комиссия поставила три балла, и самым страшным для Соломина-младшего предметом в студенческие годы было “Актерское мастерство”. Он все говорил нам про театр, про театр, а через четыре года мы с воодушевлением смотрели фильм “Женщины”, и его Женя нам очень понравился. Как нравились потом Кирилл из “Старшей сестры”, Лубенцов из “Бабьего царства”, Устюжанин из “Сибириады”, ну и, конечно, доктор Ватсон из сериала, снятого И.Масленниковым. Позже Виталий Соломин сыграл роль интеллигента, растерявшегося в рыночных реалиях (Вадима – в “Зимней вишне”), но оставшегося самим собой, оттого, наверное, и выжившего тогда, когда все вокруг разрушилось.
Мы долго не встречались с Виталием Мефодьевичем – судьба не сталкивала. Я стала журналистом, он – известнейшим и любимейшим актером, режиссером, отцом двух талантливых дочек, дедушкой двух замечательных внуков, мужем актрисы, запомнившейся всем по фильму “Городской романс”. Встречи не получались, потому что журналистов он не любил, пресс-конференции не жаловал, 60-летний юбилей и тот провел без подобающего пафоса и комплиментарной широты.
Нос к носу мы столкнулись с ним в месте удивительном – гости и участники Всемирной театральной олимпиады участвовали в торжественной акции под названием “Воссоздание Вишневого сада”. Иными словами, высаживали 500 вишневых саженцев в имении К.С.Станиславского. В этом году исполнится ровно 150 лет с тех пор, как А.П.Чехов начал в Любимовке писать свою знаменитую пьесу. Вот здесь мы и встретились с Соломиным-младшим. Он сторонился толпы, старался держаться подальше от коллег, от духового оркестра, не было его и на импровизированном банкете. Журналисты гонялись за англичанином Декланом Доннеланом, за японцем Тадаши Сузуки, за французом Жаком Лассалем. На Соломина никто внимания не обращал, да он его, судя по всему, и не жаждал.
Я рискнула подойти к нему и задать вопросы, не напоминая, что когда-то, давным-давно, он кормил меня салатом и ветчиной в чьем-то доме – думаю, таких эпизодов в его жизни было множество.
– Виталий Мефодьевич, почему вы приехали сюда, посадка сада для вас что-то означает?
– Представьте себе, да. Я вспоминаю, как Станиславский объяснял, что такое “Вишневый сад”. Это-де коммерческий сад, приносящий прибыль. В принципе. Но сад в трактовке Чехова – нечто, хранящее поэзию былой жизни, то, что нельзя уничтожить, хотя экономика требует. И этот сад, который мы сажаем, дохода не принесет, но будет символизировать некое торжество великих ценностей, в том числе ценностей классического театра.
– Вы всю жизнь проработали в Малом театре. Почему? Не потому ли, что руководит им теперь ваш старший брат?
– При чем тут брат? Он сам по себе, я – сам по себе. Дело в самом театре, мне нравится и он, и работа в нем. Правда, я переживал там разные периоды: и успеха, и простоя в течение нескольких лет, когда мои предложения по ролям и постановкам отвергали, а я выпадал из планов Малого.
– Но было кино?
– Да, было кино, были роли, за которые мне не стыдно.
– А как поживает актер и режиссер Малого театра Виталий Соломин, у которого большая семья, у которого широкая натура и желание сделать людям приятное, в том числе и за собственные деньги? Как у вас с деньгами?
– Туго. Моей зарплаты однажды хватило только на букет жене. Мне стыдно сказать коллегам, участвующим в Театральной олимпиаде, что я получаю такие смешные деньги. Меньше водителя троллейбуса, меньше уборщицы, меньше сторожа в солидной фирме.
– Зачем же тогда вам тратить столько сил на постановки, на новые роли, на такие роли, что требуют немалых затрат не только материальных, но и физических? Вы ведь в спектакле и танцуете, и на шпагат садитесь, и поете, не проще ли было поберечься?
– Поберечься… Эта мысль, но не для меня. Во-первых, я всегда делаю лишь то, что мне нравится. При всем нытье о деньгах, это не главное, чем я руководствуюсь в жизни. Учителя ведь тоже плачут от безденежья, но в класс входят каждый день, даже тогда, когда им зарплату задерживают и есть не на что. Во-вторых, в моем очень узком кругу друзей есть врач, хирург. Денег, как вы догадываетесь, ему платят тоже мало, но он, когда привозят даже очень сложных, даже совсем безнадежных больных, с ними возится, никому не отказывает. Мы с ним, особенно когда в баню ходим, долго жалуемся друг другу на жизнь, но живем и делаем свое дело.
– Вы осуждаете тех своих коллег, что снимаются в рекламе, как говорится, “торгуют своим лицом”, “используют свою любовь в народе”?
– Нет, никогда. Мы и в советские времена получали так мало, что перед некоторыми гениальными актерами общество в долгу. Пусть теперь эти долги отдает, хотя бы заплатив за съемку в рекламе. В рыночные времена ведь полагается иметь проценты с капитала, а у актера то, что наработал, и может быть самым большим капиталом.
– Какие проценты с этого “капитала” имеете вы?
– Однажды на столичном рынке я собирался расплатиться за покупку, но меня узнали и убедили взять товар бесплатно.
– И вы взяли? Вы, человек, который всегда держит дистанцию, который кажется неприступным, замкнутым?
– А что? Взял. Почему-то мне это показалось продолжением той, прежней жизни, в которой к актерам и режиссерам относились по-другому…
Нам не была суждена третья встреча, хотя вероятность была реальной. Я приехала во ВГИК на телесъемку, но не могла не зайти на кафедру актерского мастерства, которую возглавляет мой любимый Алексей Владимирович Баталов. Баталова не было, занятия уже закончились. “А у нас теперь есть новые преподаватели, – похвастался знакомый студент. – Грамматиков, например, ну и Соломин продолжает вести мастерскую”. Я тихонечко открыла дверь класса, где располагалась мастерская Виталия Соломина. Сцена, декорации, маленький театр, где занимались его ученики-студенты, где они обучались актерскому мастерству, всерьез, по-настоящему, так, как того требуют традиции классического российского театра. Того театра, где он прослужил всю жизнь. К двум важным делам прибавилось третье, не менее важное – Соломин-младший стал Педагогом, которого любили, которому верили, которому следовали. Свой, может быть, самый главный урок ученикам Виталий Мефодьевич дал в последнем спектакле, когда играл роль уже будучи сраженным инсультом. Трудно себе представить, как он мог это делать, если не действовали рука и нога, а голову раздирала немыслимая боль. Но до последней минуты он служил великому делу, преданным зрителям, любимому театру.
…Неправда, что, умерев, любимые уходят навсегда. Они навсегда остаются с нами, если любимы по-настоящему…
Виктория МОЛОДЦОВА
Выбор читателей
Комментарии