Ваш сын и брат матрос Колька Ушел в плавание на атомной подлодке “Курск”

Никто до сих пор не верит, что его нет. Ни мать с отцом, ни невеста, ни друзья, ни учителя – никто. Плачут, а не верят. Потому что не видели его мертвым, потому что нет могилы, и неясно, когда справлять девять и сорок дней (от чего считать?), да и надо ли их справлять?! А вдруг, вдруг он жив? Мама его невесты, Ольга Васильевна, говорила мне, почти причитала: “Может быть, их спасли, а нам не показывают? Там же все секретно, на “Курске”. А вот всё уляжется, утрясется, их подлечат, и он вернется…” И – снова в слезы.

Сколько их выплакано, этих слез, по всей стране за последний месяц – море. Солонее и горше Баренцева. Неужели никогда матрос-дублер из третьего отсека атомной подлодки “Курск” Николай Павлов не пройдет по родной улице, никогда не обнимет мать, не сядет на лавочку рядом с отцом, не пожмет руку старшему брату, не пожалеет сестренку Танюшку, не поцелует невесту?! Разве можно в это поверить тем, кто помнит его живым? Его, такого ловкого, сильного, красивого парня?!

Вот родина русского флота – Воронеж. Нет, в водах здешнего водохранилища нечего делать подлодкам. И дальше, на юг области, степи и степи, перемежающиеся лесополосами, поля подсолнечника, поднятой зяби, красная стерня скошенной гречихи, редкие, маловодные речушки… А уж село Лесково Калачеевского района и вовсе кажется далеким-далеким от океанских волн. На въезде – кладбище. Кресты мелькают среди деревьев. Центральная улица с разбитым асфальтом – по обочинам гуляют куры, внимательно всматриваясь в пыль. Церковь с порушенной колокольней. Мужики у магазина на велосипедах. “Вы не знаете, где живут Павловы, у которых сын на “Курске”?”

Павловы живут в трех комнатах бывшего детского сада – у них нет своего дома. В марте 92-го они уехали из Талды-Курганской области Казахстана. Уехали, успев перевезти вещи, мебель. А те, кто двинулся вслед за ними всего лишь полгода спустя, смогли забрать только чемоданы. Хотя в Андреевке, райцентре, откуда переселились Павловы, прочно жили еще их деды и прадеды. А в Лесково теперь много “новых русских казахов” – не меньше десяти семей.

И вот щеколда калитки, вот этот двор, где на кольях сохнут стеклянные банки, два поросенка в закуте, крохотная собачонка на цепи близ конуры, вот эти ступени, вот скорбные родственники, молчаливые, вот мать, маленькая, несчастная, в черном платке… У него была совсем простая мама, Лидия Васильевна, работящая, добрая, в Андреевке она была нянечкой в школе, здесь, в Лесково, работала на свиноферме. И сын ей писал с флота: “Мам, ты пишешь, что рук нет от работы. Мамуничка родная, я ради Бога, я тебя прошу, брось этот гребаный свинарник, иначе ты себя в конец угробишь. Пап, запрети ты ей такую работу. Не пускай. Хрен с ним, с этим кормом. Здоровье дороже. Я лучше буду голодовать всю жизнь и жить в нищете. Поняла, мам, и со мной согласятся папка и Танюша. Да? Лучше ты дома сиди, если нет другой работы. Береги себя, мам! Приду в отпуск, если ты еще будешь работать там, я на тебя, мам, обижусь! А еще потом отругаю и буду прав. Эта ферма – медленная смерть. Пойми ты это, мамунь”. Господи, какое счастье – иметь такого сына, и какое неизбывное, неизживное горе – его потерять!

И в большой комнате, в зале, везде его фотографии – серьезного и улыбчивого, в красивой морской форме. А самая маленькая, крохотная комнатка, ну, может быть, два с половиной на два с половиной метра – его. Здесь только аккуратно заправленная кровать, ковер на стене, почетные грамоты из педучилища, свидетельства о спортивных разрядах, небольшая, почти игрушечная полка на стене. На ней – фотография невесты, “Новый завет и Псалтырь” в синей обложке (Колина книга), пирамидка Рубика, земля из Видяева в носовом платке да памятный знак о “Курске”. Землю и знак привез из Видяева отец.

“Ваш сын и брат матрос Колька” – так называл он себя в письмах домой. Полно ведь сейчас ребят, которые “косят” от армии, которых откупают, делают им липовые справки о неизлечимых болезнях, а он имел полное право остаться дома – на руке у него не работали два пальца – когда-то повредил сухожилия стеклом. “Но что это за мужик, который не служил в армии?” – внушал он Лене, невесте. И недостаток свой скрыл. “Никогда не забуду, как провожала его в армию, на автостанции, – плачет Лена. – Рубашка на нем была теплая, куртка. Он в автобус сел и так посмотрел на меня… Как будто уже все знал. А цветы он мне подарить на прощание не успел. Денег оставил и наказал: купи обязательно розы. И вот один цветок, засушенный, с того букета у меня и остался… Ведь мы встречались, если считать до сегодняшнего дня, три года, всё уже было решено, обговорено, осталось только кольца купить и печати в паспорта поставить…” И она плачет. Лена живет в Калаче, в самом центре. Свадебные кортежи по выходным идут по соседней от нее улице…

Его забрали в армию 19 ноября прошлого года, и вскоре родители облегченно вздохнули – слава Богу, не Чечня. Подводник. Не первый, кстати, в Лесково. Учебка в Северодвинске, а потом он мечтал попасть на Тихоокеанский флот – на Камчатке служили двоюродные братья. Очень крепкий физически, спортивный, вдруг заболел желтухой. Сорок пять дней в госпитале – от родных скрывал. После уже написал. Его могли комиссовать, но почему-то оставили. А служить направили на Северный флот, на родную подлодку – “Воронеж”. Он писал домой: “Вчера прислал кореш мой письмо, говорит, что в конце июня уходит в автономку на 90 суток, стрельбы будут проводить. Вот в середине июня меня увезут на свою лодку, может, и я схожу, она тоже ходовая. Познаю романтику моря и океана”. А из Видяева, из в/ч 87099 заместитель командира по воспитательной работе капитан 2 ранга Сергей Махортов сообщал родителям: “У вашего сына, Николая Павлова, прекрасные отношения в коллективе. Он корректен, доброжелателен, исполнителен. Старательно и своевременно сдает все зачеты”. И добавлял: “Поводов для волнений у вас быть не должно…”

Да и сам “матрос Колька” успокаивал родных: “Теперь расскажу о себе. У меня все нормально. Вот, пап, я же в технике дуб, а здесь нужно знать ой-ой-ой-ой сколько! Короче, приду домой, в технике буду разбираться не хуже тебя, научать.

Мам, вы там варенья оставьте для меня. В отпуск, может, приду, витамин поесть, здесь их большая недостача, а так кормят хорошо, когда в море уходим, тогда вообще как дома, правда, все как в космосе, дают в пакетиках. Даже в день дают 100 гр. красного вина. Но вы не подумайте, что я алкашом приду, это так нужно”. Письмо совсем недавнее – от 21 июля. Он часто писал родителям, очень часто – невесте, отдельно – брату. И он был разным в своих письмах: с родителями заботлив, с невестой ласков, а с братом по-мужски прям. И эта его разность так трогательна, объяснима! На калачеевском рынке, в центре города, я услышу разговор двух пожилых женщин: “Каких мужичаг потопили! Каких мужичаг! Стоят в строю – один к одному! Рази они их растили?!”

Он был действительно “мужичагой” этот двадцатилетний парень, просивший оставить для него варенья. Пройдите по Лесково – никто слова о нем плохого не скажет. Мальчишкой каждую свободную минуту бежал на ферму, ведра таскал, помогал матери, “мамуничке”. Нянчился с сестрой. Учился не на отлично, но старательно, по способностям. Еще в Казахстане увлекался спортом, лыжами. А здесь, в Лесково, еще и волейболом, гимнастикой, легкой атлетикой. Надежда Ильинична Вербицкая, учительница математики, тоже переселенка из Казахстана, рассказывает: “Мы с ним были родственные души. Я ведь кандидат в мастера спорта по лыжным гонкам. Всегда его выделяла из остальных ребят. Потому что он очень спокойный, уважительный, добрый. Никогда не врал. Прибежит перед уроком: “Надежда Ильинична, я не успел задачу решить, работы было много”. Здесь ведь, в селе, все на виду – кто действительно родителям помогает, а кто бегает с утра до вечера. И с бедой, и с радостью шел ко мне. После девятилетки решил поступать в Павловское педучилище на отделение физвоспитания. Учился, в Воронеж часто на соревнования ездил. А потом как боялся госэкзамены сдавать! Пришел ко мне с дипломом – счастливый! И мяч волейбольный мне подарил – это, говорит, Надежда Ильинична, лично вам, на память! Ну вот скажите, много у нас таких ребят?! Так за что? Такой чистый, светлый, добрый мальчик принял такую мучительную смерть? Ну за что?!”

В августе в Воронежской области народ с утра до вечера на огородах – копает картошку, в этом году её невиданный урожай. И у телевизора сидеть недосуг. Но Павловы с тревогой наблюдали за трагедией “Курска” – эта лодка той же части, что и “Воронеж”. 15 августа они получили письмо от “матроса Кольки”: “Мама, за меня не беспокойся. У меня все нормально. Главное, берегите себя и Танюшку”. И еще он сообщил, что через месяц придет в отпуск. А на следующий день они узнали, что их сын и брат не на “Воронеже”, а на “Курске”…

И вот я вижу его живым, совершенно живым, улыбающимся с экрана телевизора – у Лены, невесты, есть несколько видеокассет, где он еще не матрос Колька, а Павлов-студент, Павлов – старший физрук пионерлагеря “Солнышко”, Павлов – влюбленный. Они познакомились и подружились в педучилище: “Он мне потом признался, что присматривался ко мне почти полгода, а я его сразу отметила, выделила среди ребят”. И вот студенческая вечеринка, вот он предупреждает: “Кино до 16-ти!” и, закрываясь от камеры ладонью, целует Лену. А вот он в спортзале, выполняет гимнастические упражнения на кольцах, на брусьях. А вот они в центре Павловска, и Коля берет камеру в свои руки. Он снимает аллею героев, на мраморе выбиты имена погибших в Великую Отечественную. “Зачем ты это делаешь?” – шумят приятели. “Я снимаю себя”, – и в кадре инициалы и фамилия полного его тезки “Н.В.Павлов”.

“Да, Ален, знаешь, здесь столько чаек! Как у нас воробьев. Ночью, заразы, орут, спать не дают.

Знай, что мы обязательно будем вместе, надо только переждать время”.

Они не только вместе учились, но и вместе работали – в 1998-м – первую и вторую лагерные смены в “Солнышке”, а в прошлом году – третью. Он помогал Лене справиться с малышами – она работала вожатой. И вот съемки ровно годовой давности – 15 августа 1999-го, закрытие лагерной смены, прощальная дискотека. Танцуют дети, танцуют вожатые. Медленный вальс. И Коля, бережно ведя свою невесту, подмигивает в камеру – “Все будет хорошо!”. А с флота он ей напишет: “Раскинула нас, Ален, с тобой судьба, но нам это не страшно, ведь мы друг друга любим сильно-сильно, и нам не страшна любая даль, которая между нами…” И еще: “Береги себя, а то ты у меня дряхленький киндереночек!”

Но как тяжело теперь смотреть в глаза матери, как трудно разговаривать с отцом, Владимиром Степановичем. В крепкой его фигуре, больших руках, трудовых, теперь безвольно сложенных, столько надломленности, горького бессилия! Его, шофера, сын, морской механик, теперь уже ничему не научит! И тяжело спрашивать:

– Почему Коля оказался на “Курске”, ведь его лодка “Воронеж”?

– Не хватало экипажа, вот наших ребят и взяли. С “Воронежа” четверо…

– Вы были на встрече с Путиным?

– Нет, я все это время просидел на телеграфе, звонил домой.

– Будут ли их поднимать?

– Вряд ли. Офицеры говорят, что лодка заправлена на автономное плавание, и трогать её страшно…

Уходя на “Курск”, Коля забыл часы. Отец их привез домой. А другие личные вещи не взял. Я не стала спрашивать, почему: из протеста, из надежды или из-за того, что не было сил взять их в руки. Всего лишь одна жизнь, один матрос, двадцатилетний парень, а сколько жизни и радости с ним ушло!

И вот я думаю: все газеты, телевидение, все кричали – ИЗ-ЗА ЧЕГО ПОГИБЛА АТОМНАЯ ЛОДКА “КУРСК”? Но есть и другой вопрос: а из-за чего погиб наш сын и брат матрос Колька?! Ну из-за чего? Разве можно забыть эту теленеделю, эту лживую телекампанию, лживую от первого до последнего слова, от первого до последнего жеста! Я помню трехчасовой выпуск новостей 21 августа. Дикторша закончила его словами: “Как сообщил командующий флотом Норвегии, в живых на подлодке “Курск” никого не осталось. До свиданья”. Секундная “голубиная” заставка на ОРТ, и тут же телевизор взвыл: “Пора-, пора-, порадуемся на своем веку!” А еще говорят, что с родственниками работали психологи! Со всей страной работают психологи, и не первый год.

И что ответить на вопрос, который задает самой себе Колина учительница Надежда Ильинична: “А может быть, и не нужно наших сыновей растить добрыми, думающими, хорошо воспитанными? Дураку да алкоголику нынче и уцелеть легче, и жить веселей”.

… А я спрашивала всех: о чем мечтал Коля? Ну, может быть, о деньгах, о машине, о больших заработках? Нет, ничего подобного. Он мечтал жениться, и чтоб у него была хорошая семья, и двое детей – мальчик и девочка.

А никакого будущего у его мечты не было…

Лидия СЫЧЕВА

Лесково – Калач – Москва