Валерий ЗОЛОТУХИН: Если мне кажется, что я обнаружил истину, я тотчас в ней сомневаюсь

Валерий Золотухин родился в последний мирный день 1941 года – 21 июня. Фильмы с его участием (“Интервенция”, “Бумбараш”, “Сказ про то, как царь Петр арапа женил”, “Хозяин тайги”) вошли в золотой фонд отечественного кинематографа. В 1964 году актер впервые сыграл на сцене Театра драмы и комедии на Таганке и посвятил ему всю жизнь. К тем книгам, которые он написал, в этом году добавилась еще одна – роман “Таганский дневник”. Этот двухтомник выпустили издательство “Олма-Пресс” и издательский дом “Авантитул”. Собственно говоря, это не роман в строгом смысле слова, а действительно дневники, которые Золотухин вел с середины 1960-х. Но по количеству действующих лиц (многие из которых навсегда останутся в русской культуре), по временным рамкам (сорок лет, подробно, день за днем), по объему – это целая эпопея театральной и личной жизни актера. Впрочем, давайте о дневниках, их лучше читать. Давайте о жизни, об актерском ремесле…

Как и в советские времена, основной доход мне приносит актерское ремесло. Я к нему всегда относился тщательно. Конечно, я не ангел. За мной ходит шлейф анекдотов по поводу пьянства. Но, кажется, я их больше сам создаю. На самом деле я человек жесткий в режиме. И за 37 лет работы в Театре на Таганке мне ни разу не перешили брюки… Когда-то у Ионеско спросили, счастлив ли он. Он ответил: да, я счастлив, потому что прожил жизнь (а ему было 80 лет) в ладу со своим ремеслом. Лад со своим ремеслом меня и кормит. Конечно, и книги приносят “навар”…
– Вы даже пробовали сами их продавать на улице…
– Ничего не вышло. Люди проходили, и если кто-то меня узнавал, то, знаете, как-то неприлично на меня смотрел… Мол, что он, сбрендил, что ли. Артист, но при чем тут лоток. Однако если нужда заставит, то я пойду и на улицу, я теперь навострился… Ничего зазорного – я продаю свой труд. Когда я продавал книги в театре (лотком служил рояль), я многое про себя узнал. Ведь люди смотрят на книжки, а не на продавца. Раз подходят две женщины, одна читает, кто автор. “Золотухин”. Другая следом: “Да я Золотухина как-то не очень!” А я ей в ухо сверху: “А почему вы Золотухина как-то не очень?” Засуетилась, бедняжка. “Я хотела сказать, что я Золотухина как-то не очень… читала”.
– Выкрутилась.
– А вот еще, из жизни. Пробегает стайка девочек. Одна подходит: “Дайте, пожалуйста, автограф”. Я дал и спрашиваю: “А вы знаете, у кого берете автограф?” – “Да, знаю”. – “И кто же я?” – “Соломин”.
– Кто из двух Соломиных имелся в виду?
– Я не стал выяснять. Пришел домой, рассказал, посмеялись. Потом мой старший сын, а ему 22 года, спрашивает: “Папа, а кто такой Соломин?” Тут и я задумался. Назвал Юрины роли, “Адъютант его превосходительства”. Сын не знает. Что-то еще назвал из фильмов. Не знает. Тогда вспомнили Шерлока Холмса с Виталием Соломиным. Этот сериал он знал. Вот что такое время и как оно переменилось.
– Как бы вы отнеслись к тому, если бы ваши книги стали изучать в школе на уроках литературы?
– Недавно меня пригласили на ТВЦ по поводу дня рождения Гайдара. Очевидно, в связи с тем, что я играл в “Бумбараше”. Задавали всякие вопросы. Я отвечал в меру сил. И я узнал, что сейчас в школах более свободное преподавание русской литературы. Каждый учитель имеет право выбирать. Выбрасывает Горького или Гайдара, преподает Высоцкого или Бунина. В данном случае, мне кажется, все зависит от умения использовать материал. В последней книге, “Таганском дневнике”, – огромное количество документов, свидетельств, и их можно приводить как пример к чему-то. Все зависит от того, кто и что выберет из этого текста. Помните, “когда б вы знали, из какого сора растут стихи…”. Один выбирает сор, другой – розы.
– Делая в жизни выбор между розами и сором, мы опираемся на то, что заложено с детства, в семье…
– Богом и родителями даны какие-то генетические коды, которые не позволяют совершать тот или иной поступок. Мама мне говорила: “У тебя волос мягкий, а характер неломкий”. Есть поверье, что, если у человека волос мягкий, он слабый, добрый, слабовольный…
Вообще ничто так не связывает людей, как порок. Это страшно. Но любопытно. Если каждый заглянет в свою жизнь, он найдет человека, с которым его связывает порок. А если это порок тайный… Как актер, как писатель, я это в себе как бы культивирую на сцене, на бумаге. Я о себе много придумываю… На презентации “Плахи Таганки” в магазине “Библио-Глобус” один человек, серьезно и глубоко глядя на меня, спрашивает: “Валерий Сергеевич, а в “Спидинфо” – ваши слова?..” Я говорю: “Мои”. Он: “Все?” Я: “Все”. Чувствую, поразил его. Уйдет, книжку не купит. Спрашиваю: “Вы “Спидинфо” где взяли?” – “Купил”. Я: “Но это же одно из самых дорогих изданий. Что вы хотели прочитать в “Спидинфо”? Вы же не “Пионерскую правду” купили? Они спрашивают, я отвечаю. Спрашивают: “Любите ли вы делать женщинам больно?” Я отвечаю: “Люблю. Членом”. И они это печатают, а вы покупаете и читаете. Зачем?! Я понимаю, что рискую, и после этого интервью многие друзья отвернулись от меня. Но это придало мне силы играть Павла Первого. Я могу выйти со своей любовницей при дворе, при императрице, а ты нет! И сиди! Это эксперимент, и он дается очень непросто, но я же актер. Я фантазер и игрок, я понуждаю к этому других. Я вовлекаю в свою игру и ставлю свои условия. Мне это интересно”.
– Дневники – это исповедь. Не было ли желания что-то поправить?
– Конечно, было. Я вынул из этих дневников записи о женщинах. Сами понимаете, есть вещи деликатного свойства. А в целом оставил там все, как было. Менять что-то – опасно. Читая мемуарную литературу, я, к сожалению, вижу, как люди пытаются скорректировать свою биографию. Но мы же ставили “Что делать?”, ставили “Сто дней, которые потрясли мир”. Но мы же верили в это! Потом узнали, что и Ленин плохой, но верили же! Зачем отрекаться от того, во что мы верили? Другое дело, надо поправить то, что плохо. Я вернусь еще к прозе, но говорят, что дневники интереснее. В них есть кровь, мышцы, боль.
– Что побудило опубликовать дневники?
– Это не художественное произведение. Это время. Это не написано, а записано. Это случайные записи, в том числе и о моем гениальном современнике Высоцком. Как я решился публиковать?.. Много причин, и все они будут верными. Но есть одна существенная. Это фильм Эльдара Рязанова “Три встречи с Высоцким”. Я рассказал ему историю с Гамлетом. Как Любимов меня назначил, как Володя часто отсутствовал, как мы стали репетировать, приехал Володя и так далее. Это все хорошо известно. Эта история выеденного яйца не стоит. Я рассказал об обиде Высоцкого. Эльдар Рязанов это все разрезал и вставил туда интервью со Смеховым, с которым мы тогда находились в конфликте по поводу прихода Эфроса… Его и другие высказывания не имели отношения к моему монологу, к моей исповеди. Рязанов смонтировал так, что после фильма 250 миллионов людей от меня отвернулись, как от негодяя, который подсиживал, как оказывается, Высоцкого и виноват в его смерти. Меня грозились убить, отравить, вытравить глаза соляной кислотой, сжечь мой дом вместе с моими “щенятами”. А у меня, кроме детей и внуков, никаких щенят нет… Я боялся действительно, купил себе газовый баллончик.
– Публикация ваших записей приводила к конфликтам?
– На одной из репетиций, где присутствовали молодые актеры, Юрий Любимов заметил мне: “Валерий Сергеевич, я, правда, читал по диагонали, но пишете вы то, где вы и не были”. Я замер. “Юрий Петрович, по диагонали нельзя не только читать, но и спектакли ставить. А во-вторых, тот, кто вам это сказал, пусть и мне скажет. Здесь сидят тридцать человек артистов. И кто-нибудь из них может оказаться Золотухиным. И запишет. И что получается?” Через два дня: “Ну, Валерий, там твое мнение, оно ведь субъективное. У меня на этот счет свое”. Я: “Юрий Петрович, какой же это разговор? Один факт описывают десять человек, и он у всех по-разному выходит, и у всех правда своя. Почему должен быть у меня взгляд чей-то?!” Правильно говорят – должна быть решимость на свою точку зрения, на ее опубликование, зная о последствиях.
– Вы пишете о Мордвинове: “Великий артист и замечательный человек. Глыба, русский витязь сцены, гладиатор…”. Изменилось ли ваше отношение к нему, все-таки 36 лет прошло? Как и вы, он не только актер, но и мемуарист.
– Не изменилось. Интересно, что в Бахрушинском музее есть две премии, это премии Шаляпина и Мордвинова. Я даже удивляюсь почему. Я не знаю, чем я останусь: анекдотом, исполнителем роли Бумбараша, что тоже неплохо. Мордвинов остался великим артистом. Его дневники я читал. Но почему еще я публикую сейчас свои (и в чем мимолетность нашей профессии), потому что уходит время и мне сейчас читать о МХАТе тогдашнем неинтересно, те взаимоотношения для меня непонятны. Хотя, например, письма Щепкина, его записки для меня интересны. Наверное, потому, что они уже отстоялись, интересны как факт истории.
– Для Льва Толстого дневники были средством самосовершенствования. А на вас они оказывали влияние?
– Я не люблю категорических ответов и не даю их… Не знаю. Я записываю всякий мусор, всякий вздор, свои пороки, консервирую пороки чужие, беды, победы, унижения, выражения и прочее. Конечно, эта книга – эксперимент над собой и близкими, не всегда, может быть, корректный и этически выдержанный. Но тем не менее я не могу удержаться и не издавать ее. Профессия актера предполагает большой опыт, она предполагает переступление. И, наверное, этим методом я пользовался, когда писал… Начиная дневники, я не знал, что через шесть лет встречусь с Высоцким, с Любимовым, с Демидовой и так далее. Конечно, дневники – это познание самого себя. В спектакле “Марат и маркиз де Сад” маркиз говорит: “Чтобы суметь отличить истину от неправды, нужно познать себя”. Я себя не познал. И если порой мне кажется, что я обнаружил истину, я тотчас в ней сомневаюсь и разрушаю собственное построение. Все, что мы делаем в жизни, есть лишь галлюцинация, зыбкая тень того, что нам хотелось бы делать. Единственная реальность – это изменчивость наших познаний. Меня, конечно, задевает то, что на написанное мной обижаются. Но, например, на одной странице о Губенко написано одно, а на другой – по-другому, что он потрясающий артист… Давид Самойлов говорит в дневниках о нем как о человеке нечеловеческого таланта… Я часто обращаюсь к Василию Розанову. “Все наши таланты так или иначе связаны с пороками, а добродетель – с бесцветностью. Вот из той-то закавыки и выкарабкивайся”. И я выкарабкиваюсь.

Виктор БОЧЕНКОВ