На чтение: ≈ 16 мин.Когда-то Валерий Воскобойников был химиком, причем весьма успешным. Но в один прекрасный день он решительно изменил свою судьбу, целиком отдавшись литературе. Начав свой творческий путь с лирических повестей («Я еду отдыхать», «Тетрадь в красной обложке», «Утренние прогулки», «Девочка, мальчик и собака», «Остров безветрия»), в 70-е годы он увлекся историческими биографиями, выпустил книгу об Авиценне. Затем создал серию «Рассказы о православных святых», работа оказалась непростой, ведь на дворе еще были советские антирелигиозные времена. В 90-е годы из-под его пера выходит «Жизнь замечательных детей» – рассказы о детских и отроческих годах знаменитых людей. В 2000-х публикует «Иллюстрированную историю Петербурга для детей» и книгу по истории Москвы. С автором более шестидесяти детских книг, переведенных на английский, японский, испанский, польский, румынский и другие языки, лауреатом многих российских и международных премий мы встретились за полтора часа до отправления его поезда. Работающий последние годы в Германии, в Россию Валерий Михайлович приезжает довольно часто по издательским делам, на семинары молодых писателей. А нынешней весной – на Неделю детской книги, где участвовал в читательских конференциях и творческих встречах в детских библиотеках.
– Валерий Михайлович, как вы решились на столь резкий и судьбоносный вираж – перейти из химиков в лирики?- Это как-то само собой произошло. Химия с детства была моим любимым предметом, по точным наукам я был отличником и в школе, и в техникуме, и в институте, поэтому даже когда начал публиковаться, науку долго еще не оставлял. Работал в проблемной лаборатории одного известного «почтового ящика», мог бы сделать хорошую карьеру: из простого инженера очень быстро дорос до старшего инженера, до руководителя группы, начальника лаборатории. Правда, от коллег скрывал, что печатаюсь, беспокоился за репутацию. На моих глазах одного из кандидатов на должность начальника цеха отвергли: на кларнете играет – несерьезный, дескать. Поэтому в киоске, что находился рядом с проходной, скупал все номера журналов «Костер», «Искорка» с моими рассказами, не дай бог, кому-нибудь мое имя на глаза попадется. Хотя понимал, что близится время, когда предстоит сделать окончательный выбор. Лаборатория отнимала все больше времени, я ей требовался весь, без остатка. Начинался новый проект, институтского образования уже не хватало, необходима была аспирантура. А мне хотелось очередную повесть писать, на выступления ездить. И я принял решение – литература.К счастью, повезло оказаться в замечательной компании талантливейших молодых людей, которые были намного образованнее меня. Среди них – поэты Александр Кушнер и Иосиф Бродский, писатели Андрей Битов, Владимир Марамзин, Игорь Ефимов, тот самый, что впоследствии будет издавать в Америке русскую эмигрантскую литературу, в том числе напечатает всего Сергея Довлатова. Они приняли меня в свой круг, поэтому переход, как вы говорите, из химиков в лирики прошел легко, без каких-либо трагедий.- А вы и с Довлатовым были знакомы?- Довлатов нас чуть помладше. Он только вернулся из армии, и через полгода все заговорили, что появился очень интересный парень. Эдакий верзила колоссальный с интересными рассказами.Да, мы общались, встречались, потом он уехал в Таллин и работал в партийной газете «Советская Эстония». А после того как его оттуда уволили, выставив на улицу практически с волчьим билетом, уничтожив при этом весь тираж книги, а все потому, что его рассказы нашли при обыске у каких-то местных националистов, я помог ему устроиться в журнал «Костер», и мы вместе проработали там целый год.- Ваша первая книга создавалась в годы оттепели, это ведь было время особого воодушевления, больших надежд, вы могли позволить себе больше, чем ваши предшественники.- Да, время действительно было особое, но без казусов и грустных анекдотов все равно не обходилось. В первую мою книгу вошли история про мальчика, у которого по политическому обвинению арестовали отца, и повесть «Я еду отдыхать» – там действие в пионерском лагере происходило. Директору издательства название не понравилось, и он предложил другое – «Хороший наш лагерь». Так и напечатали. Разразился скандал: на дворе 1965 год, только что свергли Хрущева, вышло постановление ЦК закрыть лагерную тему, а тут – «Хороший наш лагерь»! Никаких объяснений, что речь идет о детях и летнем отдыхе, слушать в высоких кабинетах не пожелали. Редактора лишили премии, а книжку пустили под нож. Весь тираж.- Но потом ее все-таки напечатали?- Переиздали через год. С тем самым первым моим названием «Я еду отдыхать». А вот другую повесть пришлось изувечить. Там папа потерялся в экспедиции, а вовсе не в ГУЛАГе погиб.- Почему вы решили писать для детей?- Опять-таки это вышло само собой. Но у меня есть произведения и для взрослого читателя, которые печатались в журналах «Звезда», «Нева».- А что это, по-вашему, за народ такой – дети? Требуют ли они какой-то особой стилистики, особого языка?- Дети – это особая структура сознания. Обнаружилось это, правда, только в конце XVIII века. В Средние века ребенка считали недоразвитым взрослым. А в эпоху Просвещения с ее революционным тезисом о том, что, рождаясь, все люди равны и лишь образование и воспитание формируют в человеке человека, взрослые впервые заглянули в детскую душу и обнаружили, что она иная. Тогда и стали появляться в домах детские комнаты, возникла детская литература. На Руси одной из первых, кто писал специально для детей, была Екатерина II, сочинившая для своих внуков, готовя их к престолу, «Сказку о царевиче Хлоре» и «Сказку о царевиче Фивее».Чтобы писать для детей, нужно обязательно сохранить в себе магическое ощущение детства. Некоторые его начисто лишены, другие могут возродить, третьи до конца жизни остаются детьми. Но главное, не быть занудой.- Кроме произведений о современных детях у вас великое множество книг по истории, по православию. Это заказ или внутренняя потребность?- История – мое большое увлечение. Разве мог бы я столько на эту тему размышлять, если бы было неинтересно? Когда-то в доме родителей, они были у меня учителями, стоял – какая роскошь по тем временам! – книжный шкаф. В детстве его от меня запирали. Но я знал, где хранится ключ. И как только родители уходили, отпирал шкаф и тайком читал любимую книгу – «Илиаду» в переводе Гнедича: «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!» А было мне в ту пору лет эдак девять. Лишь повзрослев, осознал, что так проявлялась моя любовь к истории. Приехав как-то в командировку в Узбекистан, заинтересовался Авиценной, великим врачом, философом, ученым, своего рода исламским диссидентом. Зарылся в исторические труды академика Бартольда – востоковеда, специалиста по исламу, филолога, имя которого в конце 30-х годов (уже после смерти) тоже здорово потрепали за якобы лжеучение. Изучал быт, традиции старинного Востока. И написал свою первую в историческом жанре книгу, вышедшую в издательстве «Молодая гвардия» в 1972 году. А 1980-й был объявлен Годом Авиценны – отмечали его тысячелетие, и по постановлению ЮНЕСКО труд мой перевели на многие языки и переиздали.Когда книга была напечатана в первый раз, в издательстве предложили написать еще что-то в том же духе. Спрашивают: «Про что хотите?» Отвечаю: «Про пророков, основателей религий». На меня посмотрели как на сумасшедшего. Это ведь 1973 год, религия по-прежнему в «изгнании». Тогда предлагаю сделать книгу о Кирилле и Мефодии, создателях русской письменности. Ну, говорят, про них можно, как-то позабыли, видимо, что помимо всего прочего они еще и равноапостольные святые. Источников было очень мало, только «Житие», написанное где-то через 500 лет после их смерти.Искал материалы, основательно изучил историю православия, историю Византии, ее быт, культуру, во что одевались, о чем думали. Ну исторические книги как пишутся? Какие-то моменты известны, а что между ними? Тайна неведомая. Поэтому как-то так подсоединяешь, реконструируешь.Потом был цикл рассказов о православных святых, которые создавал вместе с ребятами из объединения молодых детских писателей. Мы так поступили: Андрей взял св. Андрея, Сергей – св. Сергия, в результате получилась серия небольших повестей. И такое количество заказов посыпалось, ведь это было первое подобное издание в России. Сейчас я такую тему, может быть, и не предложил бы – она уже стала банальной, а тогда, при советской власти, Церковь была союзником культуры.- Валерий Михайлович, а что у нас вообще сейчас с детской литературой происходит?- Все 50 лет, что я существую в писательском мире, постоянно слышу: детская литература умирает. В советские времена, правда, формулировали помягче: детская литература, мол, нынче не на подъеме. Но ведь прекрасные авторы были всегда. Да, теперь халтуры много, а у приличных книг тиражи, как правило, небольшие, и они в этом мусоре просто растворяются. Но снова появились конкурсы, их все больше становится. И вновь заявляет о себе настоящая литература для детей – и умная, и увлекательная, и веселая, достойная внимания, но для маленького читателя остающаяся, увы, практически недоступной. Обязательно, если будет возможность, почитайте Юлю Кузнецову, Дину Сабитову, Аню Игнатову, Лену Ракитину, Наташу Дубину, Андрея Жвалевского и Евгению Пастернак, Михаила Есиновского, Артура Гиваргизова, Тамару Михееву. И список этот отнюдь не полный, просто назвал те имена, что первыми в голову пришли. В Петербурге есть замечательные авторы из более старшего поколения: Сергей Махотин, Михаил Яснов, в Москве – Марина Бородицкая, Марина Москвина. К сожалению, случается иногда так, что вспыхнет чья-то звезда и тут же погаснет: человек зацикливается на чем-то одном, начинает топтаться на месте, развиваться перестает.Да, лучшие книги для детей сегодня пишут, пожалуй, скандинавы. Но в нашу молодежь я тоже верю.- А какие шансы у наших писателей пробиться на Западе?- Детских писателей практически не переводят. Взрослые книги, да, иностранцам бывают интересны, в основном, конечно, постмодернизм спросом пользуется: Сорокин, Пелевин. На последней книжной ярмарке во Франкфурте презентовали посвященное Льву Толстому «Бегство из рая» Павла Басинского и фэнтези «Метро 2033» Дмитрия Глуховского. Так вот Басинского в Германии издали тиражом в 500 экземпляров, а Глуховского – в 250 тысяч. И немецкие подростки весь этот гигантский тираж раскупили. Глуховский, правда, сам сказал Басинскому: «Мы с вами находимся по разные стороны интеллектуальной баррикады».Для того чтобы написать своего знаменитого «Великого врачевателя», посвященного Авиценне, Валерий Воскобойников не только изучал традиции и культуру ислама, но и побывал в тех городах, где жил прославленный лекарь, и даже сходил с караваном в пустыню Каракум.Чтобы написать историю древнего героя Гильгамеша, Воскобойников проштудировал тома о древнешумерском и аккадском мире, встречался с крупнейшим востоковедом Игорем Михайловичем Дьяконовым.Один из любимейших персонажей прошлого – князь Довмонт Псковский, мудрый и отважный литвин, чужеземец, который тридцать три года управлял Псковом и оборонял русские земли, снискав любовь и уважение местных жителей.Самый почитаемый святой – Иннокентий, апостол Америки и Сибири, великий миссионер, этнограф и лингвист.Самый уважаемый политик – председатель Совета министров Сергей Витте, в котором, как и в остальных своих героях, Валерий Воскобойников ценит прежде всего стремление к созиданию через преодоление многих трудностей.
Выбор читателей
Комментарии