Валерий ЛЕОНТЬЕВ: я хочу спеть мелодию, которой еще не было

Одно дело – быть реформатором в музыке и искусстве во времена, когда для артиста открыт весь мир и существует множество платформ для того, чтобы быть услышанным. Другое – когда в стране «железный занавес» и на культуру активно влияет государственная политика. Но даже в этих условиях Валерий Леонтьев оставался одним из самых смелых и передовых исполнителей на советской, а затем и российской сцене. И, как выяснилось во время нашего интервью, эксперименты, новые направления работы интересны ему по сей день.

– Валерий Яковлевич, вы говорили, что спустя годы после «Маргариты» дважды пытались выйти за рамки стереотипов: были альбом «По дороге в Голливуд» и «Санта-Барбара». Но каждый раз ощущали в зале, что публика встречает музыку нового для вас формата сдержанно, ждет проверенных хитов. А вам сложно было это принять, поэтому перестали экспериментировать в таком ключе. А если бы вам дали идеальные условия, более гибкого зрителя, какую бы музыку вы создавали?

– Я всегда стремлюсь играть рок-н-ролл. Для меня это не просто стиль в музыке, это очень широкое понятие. Я мыслю масштабами концертных шоу, где должна быть идея (и тайно – сверхидея), присутствовать драматическая линия, царить некий дух. Где все должно играть, сиять, сверкать. Где воедино должны сплетаться сюжеты, трюки, танцы, костюмы, музыка, свет. И где должен быть главный шаман, то бишь я, кто всем этим управляет. Вот в этом направлении я и экспериментирую всю свою творческую жизнь. Идеальные условия – это вакуум, я же работаю для зрителей, каждый из которых привносит свое: эмоцию, настроение, свой нерв. Поэтому более гибкий зритель для меня – это более эмоциональный зритель, который тонко чувствует, открыт, который хочет и может быть соучастником программы. Работать для эмоционально глухих людей очень тяжело, но, к счастью, такие мне встречаются редко.

Что касается альбомов «По дороге в Голливуд» и «Санта-Барбара», да, это были западного уровня альбомы, записанные в США на всемирно известных студиях: первый – на A&M Records, второй – на Capitol Records. Оба альбома написал для меня Юрий Чернавский на стихи Александра Маркевича.

Это была музыка, сделанная по американским стандартам, с американскими музыкантами. Ее писали на первоклассном оборудовании, с отдельной записью инструментала, сольных инструментов, вокала, с процессом редактирования и сведения. Конечно, я ожидал, вернее, лелеял мечту, что вся страна мгновенно влюбится в эту работу. Но страна – это примерно 150 миллионов человек, я был наивен. Хотя, даже если 10 процентов мои американские альбомы оценили и полюбили, это 15 миллионов человек, пусть даже один процент, уже полтора миллиона! Было для чего и для кого работать. Ведь и сегодня люди еще доходят до этих альбомов. Первый на территории бывшего СССР я сделал это. Показал, на что способен. Открыл дорогу другим. Мне ли жаловаться?

– В интервью консерватизм нашей аудитории вы объясняете советским прошлым. Изменилось ли что-либо с тех пор? Ведь сегодня есть Интернет, открыты все двери, на телевидении один за другим создают проекты со звездами, где учат с нуля. Повлияло ли это каким-либо образом на музыку в России? Или мы по-прежнему отстаем?

– У каждой страны свой путь развития, в том числе музыкального. В Китае имеются свои бешено популярные певцы и певицы, о которых мы не имеем понятия, в то же время они с удовольствием слушают и американских, и российских исполнителей. В Штатах в любом крупном городе, я уже молчу про Нью-Йорк, масса каких-то клубов, клубищ, клубешников, клубчиков, где играют самые разные музыканты. Важно, чтобы присутствовало общее музыкальное пространство, не пропадал интерес, чтобы был выбор для слушателя, тогда будет и развитие. А что касается моих оценок… В 1980 году, то есть еще для советского зрителя, я записал песню «Озеро Чад» на знаменитые стихи Гумилева «Жираф», она не пошла. Пять лет назад, уже для российского зрителя, я сделал на эту песню новую аранжировку и вернул ее в программу. Она не пошла. Послушайте, это интересная музыкальная работа.

– Вы также отмечали, что ваши новые песни и сейчас не всегда легко берут на радио и ТВ, просят старый материал. Несколько лет назад в адрес дирекции Первого канала была запущена петиция против «Голубых огоньков», в ней подчеркивалось, что зритель устал от одной и той же новогодней программы. Почему, если и сами артисты хотят нового, и публика, ничего не меняется?

– Каналы стремятся к максимальному увеличению аудитории, гонятся за рейтингами, а для этого им, разумеется, нужны хиты, ведь люди не сразу принимают новые песни. И поэтому есть Леонтьев, которого знают телезрители, с его «Маргаритой», «Дельтапланом», «Ярмарками», «Казановой», «Куда уехал цирк», «Сокровищами Черного моря» и так далее. А есть Леонтьев, которого знают те, кто ходит на его сольные концерты, – с «Волчьей страстью», «Розой на льду», «Мэри», «Ночным звонком», «Художником», «Все чудесно», песнями из тех же альбомов «По дороге в Голливуд» и «Санта-Барбара», сотнями и сотнями других композиций. И зрителю самому выбирать, какой Леонтьев ему более интересен, какой ему нужен. И хорошо, когда и тот и другой. Ведь, например, съемки того же «Дельтаплана» Первым каналом на одной из московских крыш с видом на Кремль в сильнейший мороз со снегопадом показались мне весьма зрелищными и, по-моему, вполне украсили новогоднюю ночь.

– По отношению к вам часто используют определение «эпатажный», учитывая прогрессивность и смелость ваших образов в советские годы. Сегодня психологи объясняют стремление человека к эпатажу тем, что в детстве он недополучил любви. Что двигало именно вами?

– Наверное, психологи все-таки имеют в виду ситуацию, когда обделенный в детстве любовью человек всю жизнь привлекает внимание к себе, к своей персоне. Я же этого никогда не делаю. Разве за пятьдесят без малого лет моей популярности вы хоть раз наблюдали эпатаж от меня где-то в гостинице, аэропорту, ресторане? Да даже за кулисами? Более того, если мы с вами вдруг встретимся в каком-то общественном пространстве, обещаю вам, вы меня даже не заметите. А эпатаж на сцене – это же артистическая суть! Нельзя выйти и стоять серой мышью, кому это будет интересно? Я всегда делал на сцене то, что мне хотелось, желания же эти рождались подспудно, сами собой. Сначала эти идеи, образы, костюмы, какие-то сценические ходы зрели внутри меня, а потом вырывались и воплощались на сцене. Более того, я просто не могу сделать что-то по расчету или на потребу дня, у меня не получится. Я могу только по наитию, как чувствую, как рождается, как диктуется мне где-то глубоко внутри.

– Какие композиции последних лет вы сами могли выделить, какие из них считаете наиболее удачными, заслуживающими внимания?

– Мне дороги песни, которые написал для меня Игорь Крутой, и я счастлив, что нас связывает не только совместное творчество, но и дружба длиной в жизнь. Есть и другие композиторы, с которыми я работаю десятилетиями. С Владимиром Евзером мы создали порядка сорока песен, с Алексеем Гарнизовым – шоу «Полнолуние» и сегодня записали две новые песни – «Бродяга» и «На крыльях любви», надеюсь, им тоже достанется от зрителя немало внимания.

– Ваша цитата: «Педагогика не мое, не умею я учить! И сам ненавижу учиться: как услышу страшный назидательный тон преподавателя, первое, что во мне пробуждается, – желание выскочить из аудитории и больше никогда туда не возвращаться». Как корреспондент «Учительской газеты» не могу вас не спросить, кого вы считаете своими учителями (во всех смыслах этого слова), кто повлиял на вас как на артиста?

– Жизнь меня всему научила и зрители. Когда ты объехал всю территорию СССР вдоль и поперек, когда выступил везде – от самого крошечного деревенского клуба, который отапливается печкой, до Кремлевского дворца съездов, когда среди твоих зрителей были и «афганцы», и чернобыльцы, и президенты страны, то ты просто внезапно осознаешь, что ты все умеешь. А повлияли, конечно, большие композиторы – Тухманов, Артемьев, Паулс, которые доверили мне свои произведения и остались довольны их исполнением. Я им благодарен.

– Знаю, что для вас очень важно звание порядочного человека, что именно к нему вы всегда стремитесь. Где для себя вы определяете границы порядочности? Быть порядочным человеком просто или сложно?

– Наверное, быть порядочным – это не иметь ни одной вещи, которая не принадлежала бы тебе по праву, – это раз. Не иметь ни одного человека, с которым ты бы боялся встретиться и посмотреть ему в глаза, – два. И, наконец, никогда не говорить самому себе: «Я не мог тогда поступить иначе!» Черт его знает, сложно это или нет. Наверное, сложно. Но любую сложную задачу можно разбить на более мелкие, а каждый свой день проживать по совести, тогда это будет если не совсем легко, то уж точно значительно проще.

– В одном из последних постов в Instagram вы в очередной раз демонстрируете умение посмеяться над собой, публикуя популярный мем с вашим портретом «Вам, молодым, стоит задуматься, какой мир вы оставите нам с Софией Ротару». Самоирония вам была свойственна всегда? И, кстати, интересуетесь, просматриваете ли мемы с вашим участием? Интересно ли вам такого рода современное творчество?

– Я очень мало времени провожу в социальных сетях и поэтому не знаю, по сути, мемов. Этот, с Софией Ротару, попросту кто-то прислал из приятелей. Мне он показался веселым. Любое творчество может быть талантливым и не очень, если мем вызывает улыбку, если он тонко что-то подчеркивает, то остается только поаплодировать автору. Конечно, лучше, когда другие смотрят на тебя с пиететом, а ты сам над собой и над ситуацией посмеиваешься, чем когда с точностью наоборот.

– Однажды на границе вас приняли за контрабандиста из-за чемодана книг, который вы взяли с собой на гастроли. Что вас увлекло из книг за последнее время? От вас давно ждут собственной автобиографичной книги, какой жанр для ее написания вы бы выбрали? Может быть, фэнтези?

– Я люблю читать и делаю это с удовольствием всю свою жизнь. Но в последнее время я снова, как и много лет назад, просто упиваюсь Хемингуэем. Он фантастический автор. Фэнтези и автобиография не очень совместимые жанры. Первый мне ближе.

– Как-то вы сказали, что, услышав запись с вашего концерта 30-40-летней давности, открыли для себя удивительные песни, о которых уже совсем забыли. Не возникало ли у вас в связи с этим желания собрать их воедино в каком-либо одном альбоме?

– В действительности вернуть к жизни песню из прошлого не так просто, как кажется. Ей необходимо придать новый лоск, чтобы она выглядела как дорогой винтаж, а не побитое молью старье. Но иногда я беру песни из прошлого. Например, сейчас в шоу звучит любимое мной «Танго разбитых сердец» и выглядит, кстати, вполне современно. Но возможно такое не с любой песней, даже если мне лично она близка. Я хочу спеть мелодию, которой еще не было, но такую пока не сочинили.

– Вас очень любят в Петербурге, в котором живу и я, в прошлом году в честь 70-летнего юбилея вам даже предоставили возможность сделать традиционный полуденный выстрел из пушки в Петропавловской крепости. До вас это делал Владимир Путин. А что для вас Петербург, с чем ассоциируется, какой он, чувствуете ли вы в нем все тот же старый Ленинград, в котором вы давали свои первые концерты?

– Петербург – это мой дом. Иногда мне кажется, что я родился там и прожил всю свою жизнь. Сначала в Ленинграде, затем в Петербурге, который если и изменился, то разве что слегка внешне, но как был, так и остался родным, близким и любимым навсегда.