Валерий КИПЕЛОВ:

Я не открещиваюсь ни от одного периода истории нашей страны

Валерий Кипелов производит впечатление очень здравомыслящего человека, не любящего крайности и умеющего примирить даже, казалось бы, самые полярные точки зрения. В преддверии выхода двойного винила «КИПЕЛОВ. Легенды русского рока» и в разгар большого гастрольного тура музыкант рассказал в интервью «Учительской газете» о том, почему он многим обязан школе, и о своих педагогах, прививших любовь к знаниям.

– Валерий, в детстве вы могли бы стать спортсменом, но выбрали музыку. Почему она в итоге перевесила?
– Спортом я начал заниматься благодаря своему отцу. Поначалу о музыке я даже не помышлял, поскольку был маленьким мальчиком и мне, понятно, больше нравилось бегать, прыгать и играть. Тем более в то время было принято играть во дворе зимой в хоккей, а летом в футбол. Причем мой папа всегда принимал в этом активное участие. Подключали к этому и двоюродного брата. Позже папа очень хотел, чтобы я занялся каким-нибудь видом спорта профессионально. Но лет в 14-15 мне медики сказали, что лучше не идти в профессиональный спорт. У меня были неплохие физические данные, но при этом я страдал плоскостопием. Так что доктора меня предупредили: если я буду заниматься спортом, то мне придется рано завершить карьеру. Поэтому я был вынужден радикально перестраиваться. К тому времени я уже занимался музыкой, окончил музыкальную школу, участвовал в самодеятельной группе «Крестьянские дети», которая часто играла на танцах. Все это шло параллельно со спортом. Но в конце концов я понял, что музыка стала брать верх. Хотя спорт никогда не забывал, потому что папа занимался со мной очень тщательно. Даже поднимал рано утром и заставлял делать зарядку. В те периоды, когда мне надо было идти в школу, ему приходилось вставать в шесть утра. Меня он поднимал чуть позже – в семь, а к половине девятого мне надо было быть на занятиях. Поэтому зарядку мы с ним делали каждый день. Я все время поражался отцу. Он трудился на нефтеперерабатывающем заводе в Капотне. И что бы ни делал вечером (если был повод, мог влегкую выпить), но с утра всегда был как штык – наглаженный, почищенный и бодрый. Я до сих пор благодарен папе за то, что он вложил в меня эту любовь к спорту и здоровому образу жизни.

– А что вам дало в профессиональном плане школьное образование?
– Меня удручает уровень современного образования. Когда я слышу, что «русскими в 1812 году командовал маршал Жуков», у меня волосы дыбом встают. Причем такое говорят люди достаточно взрослые и окончившие вузы. А я учился в обычной школе, поэтому мне привили любовь к знаниям. На уроках истории мы даже разыгрывали сценки, например, с плебеями и патрициями. Мне очень повезло с учителями. Очень хороший был педагог по английскому, который мне привил любовь к языку. Мне было интересно, о чем же поют звезды, которыми я все время увлекался. Я очень признателен всем своим педагогам, некоторых из которых уже наверняка нет на белом свете. Очень хорошо помню свою первую учительницу Олимпиаду Петровну, замечательный педагог. Если она еще жива, дай Бог ей здоровья. То же самое касается и музыкальной школы. Хорошо помню уроки музыкальной литературы, которые я очень любил, когда мы изучали сонаты, симфонии и т. п., я помню, как мы следили по нотам за разными партиями, скажем, в опере «Иван Сусанин». До сих пор это отложилось. В частности, у меня был замечательный педагог по хору, где я был запевалой. Исполняли мы песни, посвященные нашей Советской армии и партии, которая была нашим рулевым. Я ни от чего этого не отказываюсь. Так что школе я многим обязан.

– Мало кто примиряет в своем мировоззрении и творчестве советскую и имперскую эстетику, но вам это прекрасно удается, чему примером служит ваш последний альбом «Звезды и кресты».
– Для меня это очень важно. Я не открещиваюсь ни от одного периода истории нашей страны. Все они мне одинаково дороги.

– Но сейчас вы умудренный опытом человек, а в молодости многие проходят период бунтарства. А у вас было отторжение от советских символов на каком-то этапе?
– В перестроечные времена я понимал, что во мне происходит какая-то борьба. Как тогда выяснилось, нас долгое время обманывали. Но все равно не так все просто, как нам некоторые историки пытаются преподнести. Отказаться от того, что было раньше, очень сложно. Эта идеология сидела глубоко в нас, и никуда от нее не деться. Как ни странно, я не был комсомольцем, хотя был и октябренком, и пионером. Не то чтобы я был каким-то отщепенцем, просто так случилось. Меня не приняли в комсомол в школе, поскольку я играл в ВИА, а педагоги вдруг увидели меня поющим на свадьбе. Причем я потом учился в Техникуме автоматики и телемеханики, и там тоже как-то про меня забыли. Служил в армии – в стратегических войсках, в ракетной точке, где было секретное оборудование. И как-то вдруг про меня вспомнили, а потом перевели в ансамбль песни и пляски. Все шло к тому, что меня должны были принять в комсомол, но мне уже надо было идти на дембель… Помню дебаты со своей бабушкой, которая была из раскулаченных, по поводу «Поднятой целины» Шолохова, где описана коллективизация на Дону, мы с ней спорили. Моя старшая сестра привила мне любовь к литературе, благодаря ей я узнал многих поэтов. По призванию была педагогом, но, к сожалению, им не стала. Но мной сестра все время занималась достаточно плотно. Так дошло дело до Шолохова, а с бабушкой мы спорили по поводу прочитанного. Когда показывали фильмы на эту тему, бабушка, конечно, была на стороне так называемых кулаков. Из-за этого в общении с ней у меня были непростые моменты. Если бы у меня была возможность поговорить с ней на эти темы сейчас, то я бы во многом с ней согласился. Но я не отрицаю все это и теперь, поскольку мы пережили очень непростые периоды истории. Приведу в пример ту же историю белых и красных. С одной стороны, нам говорят: «Красные были такими зверями!» С другой – не так давно мы были в Кургане. Мне показали место недалеко от храма, где сначала пришли красные и порубили белых, не пощадив и батюшку. А потом пришли белые и живьем зарыли этих красных. И мне очень не хотелось бы, чтобы в нашей стране повторилось что-то подобное.

– Вы с молодости увлекались творчеством Жанны Бичевской. Не было ли периодов, когда вы из-за своей любви к авторской песне тяготились исполнением тяжелой музыки?
– Никогда этого не было. Когда я рассказывал людям, на каких певцах воспитывался, многие очень удивлялись. Во мне всегда прекрасно уживались и Жанна Бичевская, и Лидия Русланова, и замечательные наши оперные певцы Сергей Лемешев и Иван Козловский. Я всегда очень любил народных исполнителей. Также во мне всегда находилось место и Beatles, и Rolling Stones, это была совсем другая история. То есть я любил ту музыку, которая будила во мне какие-то душевные струны, вызывала чувства. Поэтому я всегда относился к любым течениям музыки – к джазу, классике и проч. – без предубеждений. Просто есть хорошая и есть плохая музыка. А есть музыка, которая меня на что-то вдохновляет, благодаря которой я могу и заплакать иногда. Когда я, например, работал в ансамбле «Лейся, песня», там была совершенно разная музыка – и фьюжн, и джаз-рок, и эстрада. Я варился в этой каше и никогда ничего не отрицал. Пытался впитывать в себя наилучшие образцы.

– К моменту прихода в группу «Ария» вы предпочитали Сreedence, Led Zeppelin, Оззи Осборна. Переориентация на более тяжелые образцы не была для вас тогда травматичной?
– Ну, эти же группы были предтечами металла. Трудно сказать, чем, например, был тот же самый Black Sabbath. Вроде и мистик-рок, но по фактуре уже ближе к металлу. Так что для меня все это было совершенно четкими этапами становления музыкальных вкусов: сначала Сreedence, потом дальше – больше: Pink Floyd и другие группы. С хеви-метал я совершенно гармонично ознакомился чуть позже – примерно в 1984 году. Так что до прихода в «Арию» я это все слышал. Вспомним, что, когда уже появился в группе, это была еще не «Ария», а «Поющие сердца». Виктор Яковлевич Векштейн, который был нашим руководителем, пытался еще до нашего прихода сделать рок-проект, в котором участвовал Николай Носков (дай Бог ему здоровья). Пришли музыканты из разных коллективов: я из ВИА «Лейся, песня», Владимир Холстинин из «Альфы»… К нашему появлению остался репертуар от Носкова, что-то я даже принес из ансамбля. У клавишника Кирюши Покровского тоже были какие-то свои песни. В итоге мы пришли к выводу, что надо попробовать записать новый материал. Что мы и сделали на первом альбоме «Арии» «Мания величия», который вышел 31 октября 1985 года. И тогда уже более плотно я стал знакомиться с творчеством других тяжелых групп, узнав, что есть такие команды, как Judas Priest, Accept, которые до этого я ни разу не слышал.

– Осенью 2019‑го у вас начался тур с симфоническим оркестром. Первые эксперименты в этом направлении вы делали еще в 90‑х с «Арией», когда была записана песня «Потерянный рай». Насколько органично вы себя чувствовали тогда в этой ипостаси?
– Да, эту песню мы записали тогда с Президентским оркестром. Поначалу мне не очень понравилась сама аранжировка. Но, когда мы ее впервые исполнили с оркестром на «Нашествии» в 2001‑м, это было нечто! С оркестром мы тогда сыграли несколько песен – «Тореро», «Осколок льда», и, на удивление, это оказалось так здорово! Получилось совершенно новое прочтение этих композиций. Все это тогда транслировалось по телевизору в прямом эфире. Когда я приехал домой после выступления в Раменском, встретил соседей по подъезду, они были очень удивлены. До этого то, чем я занимался, им было не очень интересно. А тут они увидели меня на экране с симфоническим оркестром, после чего у них вдруг проявился интерес к этой музыке (смеется). Они знали, что я музыкант, где-то в какой-то группе играю, но увидели меня в «классической» ипостаси и сильно поразились. Мне и самому очень понравилось, когда я потом все это дело пересматривал. В 2002‑м мы с «Арией» сыграли в Зеленом театре уже полноценный концерт «Классическая «Ария». Хотя изначально это, возможно, воспринималось мной отчасти и в штыки. Мне было непривычно, потому что пришлось подстраиваться под оркестр. Мы даже вынуждены были петь немного в другом строе – более завышенном, поскольку оркестранты не могли перестроиться в тот строй, в котором мы играли. Поэтому петь было очень неудобно. Необходимо было отказаться от обычных мониторов, к которым я привык (и до сих пор мне непривычно работать с ушными мониторами), чтобы не глушить музыкантов. Я надел эти несчастные наушники, так что были свои нюансы. Я не очень был доволен концертом в Зеленом театре. К тому же в тот момент у нас с парнями из «Арии» были очень непростые отношения, и мы вообще не общались друг с другом. Но когда я посмотрел это в записи, от некоторых песен у меня забегали мурашки. Особенно когда я послушал новую «Игру с огнем», где в центре был замечательный скрипач, которому звукорежиссер даже поначалу не вывел его соло. Этот музыкант мне напоминал самого Паганини, получился определенный диалог эпох, и мне стало ясно, что это очень здорово. А уж замечательный дирижер Константин Кримец чего стоил! Совершенно потрясающий человек, земля ему пухом. С его участием все это приобретало совсем иные формы. Он настолько всех заводил, что мы сразу забывали какие-то внутренние распри.

Денис СТУПНИКОВ