Валентин СОРОКИН. «Точка отчаяния» пройдена?

Высшие литературные курсы – «намоленное» место для писателей. Здесь учились Виктор Астафьев, Иван Акулов, Петр Проскурин, Олесь Гончар, Чингиз Айтматов, Алим Кешоков, Анатолий Жигулин, Владимир Санги и многие-многие другие прославленные литераторы. Слушателем ВЛК был и поэт Валентин Сорокин, автор многих книг, лауреат Государственной премии России. Теперь он руководитель курсов, проректор Литературного института им. А.М. Горького (после перестройки ВЛК вошли в состав института).

Наша встреча состоялась по знакомому адресу – Тверской бульвар, 25. Здесь, в старинном флигеле, чуть поодаль от прославленного Дома Герцена, и находится «родина ВЛК».

– Валентин Васильевич, вы много лет ведёте знаменитые писательские курсы. Что вы можете сказать о современном состоянии нашей словесности на примере своих слушателей? Какую характеристику сегодняшнему литературному образованию вы можете дать?

– Это вопрос сложный, и я бы даже сказал, национально-государственный. Сам я принадлежу к поколению рождённых перед войной. К седьмому-восьмому классу, не говоря уже о выпуске из средней школы, мы знали всех действующих поэтов. Единственное, что, конечно, было очень обидно, от нас скрывали расстрелянных поэтов – Павла Васильева, Бориса Корнилова, Николая Клюева, репрессированного Бориса Ручьёва и других. И всё же молодые люди, тянувшиеся к стихам, знали Владимира Луговского и Дмитрия Кедрина, песни Павла Шубина и Михаила Исаковского, поэмы Александра Твардовского и Василия Фёдорова.

Теперь к нам на ВЛК приходят учиться ребята, для которых имена русских поэтов и их стихи – открытие. Они им просто не известны. Дело, конечно, не в эрудиции, а в том, что творчество этих поэтов не влияет на них. Но ведь молодые люди идут в литературу, они должны работать со словом, слышать голос вдохновения!.. Они должны разговаривать с дождём, с ливнем, с грозой с позиции поэта, с просторов поэта, с высоты поэта, с холма поэта! Понимаете?! Они должны плакать слезами поэта, радоваться счастьем поэта. А когда будущие писатели не знакомы с национальным чувством и с национальной литературой с младших классов, им очень тяжело потом постигнуть эту стихию.

На ВЛК приходят уже сложившиеся люди. Как правило, это дипломированные специалисты – врачи, инженеры, программисты. И у многих из них нет тяги к национальной песне, к танцу, к музыке. А как можно стать поэтом без поговорки,  пословицы, без сказки, без частушки?! Без истории красоты, истории культуры?!

Первые полгода учёбы эта беда незнания нашего национального богатства очень заметна. Хотя ребята приходят в основном хорошие, часто талантливые, очень честные. Душа же их не в банкиры позвала, а в литераторы! Поэзия их позвала, звёздный мир – мир Блока, Есенина, Лермонтова, Пушкина, Некрасова, Тютчева, Фета. Представьте, вот человек вышел за околицу, он видит: трава, цветы, черемуха цветёт, берёза качается, соловей поёт, ворона сидит глазастая, мудрая, наблюдает, как жизнь идет и кто за ней наблюдает. И вот этого многоцветья и многочувствования мира я у многих ребят не вижу, они духовно обворованы.

Но вот проходит полгода, год, многие стараются наверстать упущенное, они читают, думают, переживают, сами пишут. И время не стоит на месте, оно же не камень или скала. И на втором году обучения они как бы распахиваются внутренне, многое меняется в их мировосприятии и творчестве.

Без того, о чем я говорю, невозможно сформировать свой взгляд на поэзию, невозможно постигнуть отношения со словом. У талантливого поэта каждое сильное стихотворение даже внешнюю форму имеет. Прочитай его, и оно похоже на цаплю, которая вышла на берег Волги и стоит, любуясь простором. И ни один рыбак или капитан мимо неё не проедет, чтобы не заглядеться. И стихотворение – это летящее состояние твоей души, наблюдающей за миром.

Всё это отобрано у нашей молодёжи. Я недавно прочитал одну из хрестоматий поэтических для средней школы по ХХ веку. Там нет Твардовского, Василия Фёдорова, Людмилы Татьяничевой и многих, многих других.

– Мне кажется, это наша общая беда – мы перестали прислушиваться к слову, оно потеряло для нас ценность и первоначальный смысл. И красота слова – тоже.

– Между правдой житейской и красотой выражения – огромное расстояние. Есенин говорит:

Руки милой — пара лебедей —

В золоте волос моих ныряют.

Все на этом свете из людей

Песнь любви поют и повторяют.

Разве это уступит молитве? Разве уступит это храмовому голосу колокола? Разве уступит это вздоху общему в храме, где сотни людей молятся?! А, допустим, я вам говорю: «На озаренный потолок / Ложились тени, / Скрещенья рук, скрещенья ног, / Судьбы скрещенья». Это, значит, к вам гражданский муж пришёл, друг по какому-то половому мгновенному мероприятию.

Мы же обязаны понимать разницу между двумя выражениями одного и того же чувства! Я вам даже такой грубый пример приведу. Допустим, мы размышляем о том, что в Белоруссии качественные продукты, вкусная колбаса. Вы меня спросите: «Почему?» «Ну, там олигархов меньше, воровства, больше порядка и сельское хозяйство на подъеме». Но представьте, что если бы я вылез на трибуну, а в руке у меня была бы котелка колбасы, я бы её жевал и объяснял её преимущества!.. Люди бы подумали, что у оратора из головы точно выпал какой-то огромного размера подшипник, а он этого даже не услышал.

Точно так же и в поэзии: сказка, красота, тайна, которую несёт поэта, она ведь тем и явной становится, потому и громкой становится, потому что она входит в тебя, ты ощущаешь её, но она не вторгается в твою суть, не разрушает тебя. А когда «скрещенья рук, скрещенья ног»… Мы это постоянно по телевизору видим. Вот передают, что дочь Аллы Пугачёвой родила ребёнка. От кого, дикторы ещё уточняют, потому что там бесконечные замужества, и этот факт подаётся нам с экрана как великий успех перестроечной эпохи. Причём, не только для России, но и для всего мира. Наверное, мы хотим на Китай повлиять, потому что по рождаемости и по количеству населения он лидирует.

И когда вокруг видишь эту ложь, изуродованность предмета, содержания, изуродованность вкуса, то какое же тут может быть искусство?! Вот на телеэкран выходят артисты, их человек сорок. Целый табун. Начинают якобы петь – лягать друг друга, прыгать. Шум, грохот, крик. А где голос? Где пронзительность красоты и слова?

Любовь тайная – всегда красивая. А сейчас на телевидении любые чувства стараются настолько громко освидетельствовать, что это превращается в какой-то животный подвиг. Такая атмосфера очень сказалась на слове. Сегодня в литературе немного людей, которые всё это понимают. Но когда я разговариваю с человеком, чувствующим суть происходящего, я нахожу, конечно, отклик.

– На Высших литературных курсах проходят творческие вечера, выступают молодые и уже состоявшиеся поэты. Ваши слушатели выпускают альманах «Путь мастерства», литературные журналы, в том числе и сетевые – «Соты», «Слово Отчее», «Звёзды ВЛК». Вы их как-то поощряли к такой деятельности, или они сами к этому пришли?

– Очень поощрял! Я же суровый, плётка у меня в руках, когда я прихожу к студентам… (Смеется.) Они смотрят, боятся.

Дело в том, что среди слушателей курсов есть прекрасные ребята! Это, знаете, как будто вы идёте по полю, а там снопы стоят, прислонившись друг к другу – пшеницы или ржи. И, наверное, ни один человек мимо такого поля не пройдёт равнодушно, он посмотрит и вздохнёт благодарно. Так и эти ребята. У нас на курсах была староста, поэт Антонина Спиридонова. Она так вошла в эту творческую красоту, что стала замечательным организатором! Наша литературно-поэтическая, вдохновенная и очень добрая комиссарша. Только без погон и без черезвычайки. Ирина Ерёменко, Ольга Кузьмичева-Дробышевская, Евгений Попов, Василий Попов – это наши выпускники. Что касается Василия, то он, по-моему, скрывает от меня, что является пра-правнуком Есенина – так похож он на нашего великого поэта!

И вот слушатели собираются вместе, «кучкуются», как они говорят, творческая жизнь кипит. И правильно делают, что издают книги, выпускают журналы. Сережа Князев, Оля Суркова, Олег Малинин – выросли в интересных поэтов. Потом, у нас есть теоретик крупный, почти Карл Маркс в литературе, наш выпускник Геннадий Кобылкин. Из каждого набора выходит через определённое время вот такой отряд, который начинает контактировать с издательствами, журналами, редакциями.

Но вообще мы переживаем очень тяжелое время. То, что происходит в поэзии, в прозе, в литературе, это ведь происходит и в театре, в кино. Но это происходит, к сожалению, и на поле, на заводе, в авиации, это происходит в конструкторском бюро, в космических запусках ракет. Когда государство не имеет чёткого плана, тракта, по которому нам нужно двигаться в могуществе, отваге и красоте, народ тоже его не имеет. А поэту каково?! Наиболее одарённые и тревожные литераторы тогда начинают искать в этом вертящемся, трагическом ветре своё место. Поэт начинает говорить об этом непрощаемо, незыблемо, не предавая свой народ. Возвращение к национальной красоте неизбежно!

– Мне иногда кажется, что «точка отчаяния» в нашей литературе уже пройдена… Даже в нынешнем культурном хаосе творческие люди постепенно начали обретать некую устойчивость.

– Мы переживаем трагедию разрушения культуры. Это же не просто дядя какой-то 150 грамм выпил, к нам заехал, и решил разрушить нашу поэзию. Для умного человека, анализирующего прессу, литературу, видно, что это глубоко спланированная программа. Сейчас очень много делается, чтобы вытеснить наш народ с нашей земли. И примеры таких трагедий в истории есть.

Но это не удастся. В 50-е годы я сдавал экзамены в вечерней школе, и в учебнике был изображен Есенин, а рядом подпись: «Богемный поэт». Представляете, с 20-х годов сколько десятилетий это тянулось! Так что сегодняшняя ситуация – это своего рода «повтор». Но к нам возвратится национальная песня, танец, вера, что мы нужны на этой земле, что мы – красивые люди, крепкие физически, что родина наша – богатая, родная и нужная нам.

– И еще один, можно сказать, личный вопрос. Каждый поэт живёт в своем времени и созвучен ему, это естественно. Сегодня, несмотря на то, что для поэзии тяжелые времена, стихи пишут многие. Их можно найти в интернете – там десятки тысяч авторов. Но чем вы объясняете интерес современных композиторов – Юрия Алябова, Дмитрия Данилова – именно к вашим стихам, в том числе очень давним?

– Я к этому отношусь как к встрече с родным другом, которого я много лет не видел. В 1963-м году, почти полвека назад, преподаватель ВЛК (недавно мы провели ему вечер памяти в Литинстиуте), Александр Николаевич Макаров, критик, сильно отметил мою первую книгу. Он не видел меня, не знал, но посвятил мне целую полосу в «Литературной газете» с очень лестными словами.

А потом я приехал учиться к нему, он вел семинар творческий на ВЛК, как сегодня веду я. Пригласил меня домой, мы сидели по-восточному на полу, на коврике, немного выпивали, я читал стихи. Он мне говорит: «Валя, я никому не откроюсь, не бойся. Скажи: почему у тебя такая боль в стихах? Ты что-то чувствуешь, какую-то трагедию?» Я ему сказал. Говорю: у меня такое ощущение, что нашу родину разрушат. «Почему?» Я ему стал объяснять. И вот это чувство, что Россия перейдём через величайшую драму, запечатлелось в моих стихах. А сейчас, естественно, кто-то из людей мудрых, болеющих за страну, прочитает эти строки, и они остановят его внимание, привлекут, может, и удивят.

Между словом и поэтом, между словом и писателем должно быть как между ребёнком и мамой – никакой тайны!.. Я смотрю, мальчик заболел, прислонился носом к родному плечу. Она его гладит, а он поднял глазки и говорит: «Ой, мама, какая ты хорошая!» Так и слово. Боль поэта и осмысление страны, края своего, начинаются у поэта с детства. Поэтому, пока живёт народ, русское слово не умрёт!..

Фото с ресурса – http://fotki.yandex.ru/users/molokols/view/486382/