Валентин СМИРНИЦКИЙ: Я такой же доброжелательный, как и мой Портос

Мы беседовали с популярнейшим актером в крошечном офисе Театра луны. В жизни это очень доброжелательный и приветливый человек. Совсем как Портос, его ставший уже легендарным герой. В кино Валентин Смирницкий снимается с 1965 года. На его счету свыше 40 киноролей. Он сыграл в таких фильмах, как “Двое”, “Последний месяц осени”, “Королевская регата”, “Семь стариков и одна девушка”, “Щит и меч”, “Адъютант его превосходительства”, “Д▓Артаньян и три мушкетера”, “Мушкетеры двадцать лет спустя”, “Тайна королевы Анны, или Мушкетеры тридцать лет спустя”, “Отцы и деды”, “Визит к минотавру”, “Любовь зла”…

– Вам известно, что в молодости вас путали с Андреем Мироновым?
– Конечно, известно. На экране у нас, видимо, было что-то общее: глаза, нос, рот… Подобных примеров в кинематографе очень много. Это, так сказать, некий кинематографический образ. К примеру, Анатолия Владимировича Ромашина, царство ему небесное, с которым мы до его трагического ухода из жизни очень дружили, часто путали с Олегом Стриженовым. И это порождало немало забавных ситуаций. У нас с друзьями был такой ритуал: мы регулярно посещали Оружейные бани (одно время я жил недалеко от них, на улице Чехова). С нами обычно ходил и Анатолий Владимирович. Здесь собирались артисты, спортсмены, так что это можно было назвать своеобразным клубом. Как-то сидели, парились, байки травили. Я на минуту отошел, а когда вернулся, увидел, что Ромашин с моим приятелем-художником просто плачут от смеха, заливаются. Мне, естественно, стало интересно, что же такое смешное могло произойти. И Ромашин рассказал: “Представляешь, подошел ко мне какой-то мужик и спрашивает: “Скажите, пожалуйста, Олег Александрович, правда, что с вами в бане сейчас Андрей Миронов?”. Это он про тебя, Валя, спрашивал, а я, значит, не Ромашин, а Стриженов”. Тут уж и я стал смеяться вместе с ними.
– Недавно я сто пятьдесят седьмой раз посмотрел “Трех мушкетеров”. Честно говоря, в жизни представлял вас толстым, как ваш герой Портос…
– Я никогда не был таким толстым, каким меня увидели зрители в картине. Просто надо было соответствовать образу Портоса, каким его описал Дюма. Когда готовились к съемкам, то посмотрели очень много фильмов на тему мушкетеров. Я, конечно, мужчина достаточно крупный, но все равно мне было далеко до того образа, каким его создал автор. И меня искусственно увеличили с помощью различных технических средств, использовав всякие там накладки, поролон, сшили специальный костюм, дали сапоги на особой платформе. Ведь чем отличался мой герой от остальных своих друзей? Любитель хорошо и вкусно поесть, он обладал внушительными габаритами. Хотя, если честно, я совершенно неожиданно для себя получил роль Портоса. До сих пор непонятно, что во мне нашел режиссер Юнгвальд-Хилькевич. Он мог бы и других, более толстых актеров подобрать.
– Вы не считаете, что, сыграв Портоса, стали жертвой этого экранного образа?
– Конечно, образ Портоса мне впоследствии мешал. Но многие актеры чем-то жертвовали в своей карьере, сыграв главного героя в ставшем популярным фильме или телесериале. Например, Бабочкина отождествляли только с Чапаевым, Тихонова – со Штирлицем, Юрия Соломина – с адъютантом его превосходительства…
– Мушкетеры часто встречаются в жизни?
– Встречаемся по мере возможности, хотя мы очень дружим. Со Смеховым и Старыгиным мы были знакомы давно, а с Мишей Боярским познакомились только на съемочной площадке. Мы тогда по этому случаю устроили вечеринку, было очень весело, конечно, хорошо выпили, молодые были, крепкие. Правда, утром ужаснулись от количества пустых бутылок. Так и подружились. Сейчас мы живем в разных городах. Миша Боярский – в Санкт-Петербурге, Старыгин и я – в Москве, Смехов чаще бывает за границей, где ставит спектакли.
– Вашим голосом говорят все иноземные Портосы на нашем телеэкране.
– Это верно. Я озвучил очень много Портосов. Это и американские “Три мушкетера”, и мультфильмы по Дюма, и даже “Железная маска”, где моим голосом говорит сам Жерар Депардье.
– Травмы на съемках случались?
– Не обошлось. Миша, например, сломал себе кисть руки, потом ему выбили зуб, во время боя проткнули шпагой небо. Я падал с лошади, причем падения были просто чудовищные, не дай Бог никому. Это случалось в основном из-за того, что часто менялись лошади. Съемки проходили в разных городах, на разных конноспортивных базах, поэтому я просто не успевал привыкнуть к новой лошади. Но благодаря кино я многому научился. Когда в 1965 году снимался в “Королевской регате”, получил неплохие навыки в академической гребле. На съемках познакомился с настоящими гребцами, с членами сборной команды, бывал на олимпийской базе. Исполняя роль футболиста, играл с профессионалами. В “Трех мушкетерах” научился верховой езде. Словом, многое пришлось осваивать.
– В картине у вас множество интересных находок.
– Когда фильм вышел на экраны, меня часто спрашивали, что это за бантик на парике Портоса. А мы с художницей картины, просматривая старинные гравюры, увидели на одной из них французского франта с подобным бантиком. Он называется кадонет, супермодники его носили с бриллиантовой булавкой. А мой герой, хоть и небогатый, но пижонистый, и этот бант очень подходил к характеру Портоса. Режиссер согласился со мной и, как потом оказалось, не зря. Этот бантик зрителям запомнился.
– Скажите, какую характеристику вы дали бы себе молодому и нынешнему?
– Однозначно на этот вопрос не ответишь. Пожалуй, в молодости был достаточно наглый, напористый, сейчас стал более рассудительным, можно сказать, скромным, даже осторожным. Наверное, это уже признак возраста, некоего жизненного опыта.
– Мальчишке с Арбата, наверное, сам Бог велел направить стопы в театральное училище?
– В детстве я не собирался становиться актером, в школе учился неважно, даже был на грани исключения. Но совершенно случайно попал в школьный драмкружок. Однажды сыграл роль Хлестакова в “Ревизоре”, причем так успешно, что меня в школе стали звать артистом. Наверное, именно тогда появилось желание попробовать поступить в театральное училище. И вот, получив аттестат, я подал документы в Вахтанговское училище. Поступил с первого же захода, видимо, помогла моя самоуверенность. В Ленкоме я попал к Анатолию Эфросу. Этот гениальный режиссер, безусловно, один из лучших. Каждого, кто работал у него, можно было легко отличить от актеров других театров. Мне, совсем тогда молодому актеру, он доверил возрастную роль Прозорова в “Трех сестрах”. Этот спектакль пользовался огромной популярностью, зрители на него буквально ломились. В других театрах эту роль играли великие звезды. Для меня самым большим счастьем была похвала маэстро, который отметил мою роль.
– Какая дорога привела вас в Театр луны?
– Так получилось, что режиссер и актер Театра на Малой Бронной Геннадий Сайфулин поставил для нас с Леной Кондулайнен пьесу “Любовник”. Этот проект купил Сергей Борисович Проханов. Мы около года играли этот спектакль на сцене Театра луны, потом его сняли из репертуара. В театре в это время стал играть мой друг Толя Ромашин, вот с его подачи я тоже попал сюда, в труппу.
– Вы здесь и жену нашли?
– Нашел. Но тут уж работа переплелась с личной жизнью. Лидия Николаевна – моя третья жена. Кстати, одна гадалка когда-то нагадала мне именно три брака.
– А то, что ваша нынешняя жена не актриса, – это случайно?
– Наверное, нет. Я считаю, что актерские семьи, за редким исключением, недолговечны. Совместная жизнь людей, у которых одна профессия, по-моему, обречена.
– Вы по натуре оптимист?
– Безусловно, и считаю, что это очень хорошо.
– Приходили мысли сменить профессию?
– Конечно, приходили, особенно в период депрессии. Как говорят врачи, после шахтеров наша профессия по затрате психофизической энергии самая вредная.

Леонид ГУРЕВИЧ