В школе мой сын начал думать по-английски. Эдуард Тополь

В российский прокат вышел блокбастер «На краю стою» – это дебют в качестве продюсера и сорежиссера Эдуарда Тополя, который известен как писатель («Красная площадь», «Журналист для Брежнева» и другие романы) и сценарист. Живя на две страны (в Америке у писателя жена и малолетний сын), Тополь, наверное, лучше других чувствует те проблемы, которые сейчас переживает мир. Об этом и многом другом он рассказал нашему корреспонденту.

– Это случилось после того, как мне испортили несколько сценариев. Помнится, еще классики советской драматургии Юлий Дунский и Валерий Фрид наставляли меня, начинающего выпускника ВГИКа: «Если мы принимаем участие в съемках, от нашего сценария остается 30 процентов, а если не вмешиваемся, то – 20. Стоит ли портить себе нервы и кровь из-за такой ничтожной разницы?» То есть и тогда профессия кинодраматурга была связана с огромными потерями и огорчениями. Теперь стало еще хуже. Теперь как только автору заплатят за сценарий – с ним уже вообще не считаются, могут переписать все, вплоть до диалогов. Причем бездарно. Дошло до того, что в титрах фильма «Монтана» мне пришлось поставить такой псевдоним: . И я понял, что если хочу донести без потерь до экрана то, что мной написано, должен взять власть в свои руки, стать продюсером. Так у меня появился продюсерский центр. А режиссером на фильм «На краю стою» позвал Рауфа Кубаева, который в 2004-м экранизировал мой роман «Красная площадь».

«Автор сценария Э. Т. Возмущен»

– Эдуард, почему вы вдруг переквалифицировались в продюсера?

– Это случилось после того, как мне испортили несколько сценариев. Помнится, еще классики советской драматургии Юлий Дунский и Валерий Фрид наставляли меня, начинающего выпускника ВГИКа: «Если мы принимаем участие в съемках, от нашего сценария остается 30 процентов, а если не вмешиваемся, то – 20. Стоит ли портить себе нервы и кровь из-за такой ничтожной разницы?» То есть и тогда профессия кинодраматурга была связана с огромными потерями и огорчениями. Теперь стало еще хуже. Теперь как только автору заплатят за сценарий – с ним уже вообще не считаются, могут переписать все, вплоть до диалогов. Причем бездарно. Дошло до того, что в титрах фильма «Монтана» мне пришлось поставить такой псевдоним: «Автор сценария Э. Т. Возмущен». И я понял, что если хочу донести без потерь до экрана то, что мной написано, должен взять власть в свои руки, стать продюсером. Так у меня появился продюсерский центр. А режиссером на фильм «На краю стою» позвал Рауфа Кубаева, который в 2004-м экранизировал мой роман «Красная площадь».

– Теперь работу и над другими экранизациями ваших книг вы будете жестко контролировать?

– Да, конечно. И не только контролировать. Но и снимать как режиссер. Да, да, свою режиссерскую карьеру я только начинаю. На съемках фильма «На краю стою» я был рядом с Кубаевым и добивался, чтобы все было снято по сценарию, а затем, когда мы с Кубаевым расстались, сам переснял то, что меня не устроило, доснял несколько сцен, смонтировал весь фильм и озвучил.

Казино и узбеки

– В нынешней непростой экономической ситуации продюсерский хлеб вам не показался горьким?

– Дело не в том, горький он или сладкий. Это профессия, требующая определенных свойств характера. Нужно уметь управлять людьми, выстраивать взаимоотношения с партнерами, инвесторами. Мне непросто было из писателя превратиться в администратора, улаживая, скажем, вопросы покупки отары овец или аренды рефрижераторов. В фильме есть две большие сцены в казино. А съемки проходили в Узбекистане, где запрещены азартные игры. Там нет ни казино, ни игровых автоматов. Пришлось выписывать из Москвы рулетки – четыре ящика по 60 килограмм. На мебельной фабрике заказали игральные столы. Но как только самолет приземлился, груз был арестован узбекской таможней. И пришлось его вызволять, давать поручительство, что после съемок все будет отправлено назад в Россию.

– Да, весело. А на писательство время оставалось?

– О чем вы говорите! За всю экспедицию я не написал ни строчки.

– Вам не кажется, что это время выброшено на ветер?

– А вы видели, что было на премьере фильма? В зале 600 мест, и все 600 зрителей плакали и смеялись, смеялись и плакали, а затем устроили овацию. То же самое было на фестивале «Золотой Феникс» в Смоленске, и на фестивале «Волоколамский рубеж», где фильм получил три главных приза из шести. Это дорогого стоит.

– Когда было легче снимать кино – в советское время с его идеологическим диктатом или сейчас, когда от фильма ждут прибыли? При советской власти вы бы не рисковали деньгами, как теперь…

– Риск есть в любом деле. Раньше я никогда заранее не просчитывал, что будет с моими книгами. Возникала тема, которая требовала, чтобы я ее написал, и я себе говорил: ты должен выложиться по максимуму, а потом эта книга, как ребенок, потопает в свет своими ногами. Но оказалось, что в кино все иначе. Мог ли я два года назад, когда картина «На краю стою» только запускалась, предполагать, что случится финансовый кризис и лента выйдет в прокат, когда денег на рекламу достать будет негде? А без рекламного бюджета кинотеатры фильм не берут, и народ его не увидит, фильм может кануть в безвестность. Значит, моя задача – дотащить его до экрана, дать первый толчок, чтобы посмотрело энное количество первых зрителей. А дальше, надеюсь, заработает «сарафанное радио», а потом фильм покажут по ТВ…

Что же касается советского кино, то власти тогда нужно было воспевание этой власти, а не правда жизни. Поэтому даже мою комедию «Любовь с первого взгляда» положили на полку, а «Ошибки юности» с Мариной Нееловой, Станиславом Жданько и Николаем Караченцовым вообще уничтожили, замминистра по кинематографии стучал кулаком на режиссера Бориса Фрумина и кричал, что мы порочим советскую власть. Фрумина вообще лишили права работать в кино.

Советское государство – плохой продюсер

– Вы оставались успешным кинодраматургом. Почему эмигрировали?

– Причин было несколько. Главную я уже назвал – запретили два моих фильма. И я понял: маразм крепчает и, если останусь, то придется приспосабливаться. Вот взять мой фильм «Любовь с первого взгляда». Там нет ни политики, ни социальных проблем. Это история любви 16-летнего кавказца и 18-летней русской студентки музучилища, пианистки. Действие происходит в Баку. Многонациональный двор. Я сам в таком вырос. Там в одном эпизоде отец юноши собирается резать барана. И соседи советуют ему, как это сделать. Каждый выходит на балкон и оттуда говорит. Азербайджанцы – так, грузины – еще как-то… И вдруг очередной оратор в потертом френче вынимает из кармана бумажку и зачитывает свой совет. Смешно это или не очень – не берусь судить. У меня в сценарии такого не было, это придумка режиссера. Но цензура усмотрела в этом пародию на советского служащего.

– И продюсер в лице советского государства фильм порезал…

– Нет, фильм не тронули. Режиссер Резо Эсадзе сказал: «Из своей картины не вырежу ни метра, я художник!» И, представьте, тогда это проходило – государство потратило 240 тысяч рублей на производство фильма, но никто не посмел вырезать маленький эпизод без согласия режиссера. Картину просто положили на полку.

А второй причиной отъезда стал квартирный вопрос. 12 лет у меня не было московской прописки. Тогда купить кооператив в столице можно было только москвичу. У меня было ходатайство от Союза кинематографистов, подписанное корифеями советского кино, но комиссия старых большевиков при Моссовете его в расчет не приняла – мне было отказано. И на следующий день я улетел в Баку, по месту прописки (у дедушки), где подал документы на выезд.

В американские дворники не пробиться

– Признайтесь, уезжая в Америку, вы мечтали о Голливуде?

– Когда я улетал из Советского Союза, мне все говорили, что я сумасшедший. Я не собирался в Америке заниматься кино, потому что не знал английского. А был уверен, что еду туда подметать улицы. Во всяком случае, на первых порах. Однако на деле оказалось, что пробиться в мусорщики труднее, чем в Голливуд. В то время американский мусорщик получал 16 долларов в час, и устроиться на такую высокооплачиваемую работу мог только член профсоюза мусорщиков, куда вступить невозможно. То же и с Голливудом, там заключают контракт только с членами Гильдии сценаристов США. А вступить в эту организацию, не сделав фильма в Голливуде, ты не можешь. Замкнутый круг. Как с московской пропиской. Ты мог получить работу в Москве, только имея московскую прописку, а получить прописку мог, только имея работу в Москве. Америка оказалась зеркальным отражением многих советских несуразностей.

– И как же вы пробились в Голливуд?

– Он сам ко мне пришел, когда в 1983-м моя книга «Красная площадь» стала мировым бестселлером. Я поставил условие: продаю права на экранизацию, если сам напишу сценарий. Чтобы заключить со мной контракт, студия «Юниверсал» уладила все формальности с моим членством в Гильдии сценаристов. То есть пробиться в эту гильдию оказалось проще, чем в Союз мусорщиков.

Правда, фильм тогда так и не сняли. Мою «Красную площадь» послали на отзыв члену Совета директоров студии «Юниверсал» Генри Киссинджеру. А тот написал, что в данный момент Америке нежелательно обострять отношения с СССР, и картину зарубили.

Дьявольское искушение

– Если не возражаете, вернемся к вашему фильму «На краю стою». Что за антикризисную акцию вы запустили вместе с фильмом?

– Так случилось, что когда вышел фильм, нашлось несколько прототипов главного героя. Это солдаты и офицеры пограничной службы, пострадавшие в боях с контрабандистами, боевиками, террористами. Им повезло меньше, чем герою фильма, они оказались прикованными к больничной койке и инвалидному креслу. Наш продюсерский центр не может помочь им всем, мы – несмотря на кризис – взяли шефство над одним из них, потому что лучше зажечь одну свечу, чем сидеть в темноте.

Между прочим, когда говорят о кризисе, то обвиняют во всем американцев. А я считаю, что кризис значительно глубже. Сначала возник кризис совести, алчность завладела миром. История еще не знала столь фантастических финансовых пирамид, которые были выстроены по всему свету. Мировая экономика просто не выдержала насилия, и все рухнуло. Поэтому я считаю, что преодолевать нужно сначала кризис морали. Бизнес должен напрямую связываться с теми, кто нуждается в помощи. Например, если в книжном магазине с каждой проданной книги, или в кинотеатрах с каждого билета, или в супермаркетах с каждой проданной бутылки водки один рубль будут отчислять в помощь конкретному реабилитационному центру, или конкретному детдому, или конкретной больнице – это будет реальная благотворительность и реальное возрождение морали.

– Все-таки мировой кризис начался с американской ипотеки…

– А я говорю – с кризиса морали во всем мире. А ипотека… Америка практикует ипотеку испокон века. Это называется «моргидж». И почти все американцы живут в долг. 10 лет назад, когда вы приходили в банк просить «моргидж» – кредит на покупку дома, вам приходилось несколько месяцев доказывать, что вы в состоянии его выплатить. Почему так строго? Если заемщик оказывался неплатежеспособным, то банк забирал его дом и перепродавал. Но процесс этот сложный, банки этим заниматься не хотели, дотошно проверяли каждого заемщика и за оформление документов брали комиссию в шесть тысяч долларов.

А затем, лет пять назад, в банках решили не морочить себе голову по полгода с каждым клиентом. Проще зарабатывать ежедневно десятки, а то и сотни раз по шесть тысяч долларов комиссионных. В результате огромные кредиты стали раздавать кому попало, лишь бы получать комиссионные. Это было искушение дьявольское. Это и был кризис морали.

А теперь представьте: в Америке 10 тысяч банков. В них тысячи брокеров занимались раздачей денег. В итоге через банки были розданы миллиарды долларов. И несколько сотен тысяч людей взяли эти деньги, зная, что не в состоянии их вернуть. И, в конце концов, банки ударно раздали такое количество денег, что все эти финансовые структуры грохнулись.

В Америке достают по ночам

– Где вам легче работать – в России или Америке?

– В Америке, конечно, проще, поскольку нет соблазна сбежать от письменного стола на премьеру или вечеринку. Я люблю работать, ни на что не отвлекаясь. В Америке я могу отключиться от внешнего мира. Когда мне звонят из России, то забывают о разнице во времени в 8 часов. Поэтому по ночам я выключаю телефон, а днем часто забываю включать.

– Со своей женой вы познакомились в Америке?

– Да, и моему сыну сейчас 10 лет. По-русски он говорит хорошо. До того, как пошел в школу, он вообще не знал других языков и цитировал наизусть все сказки Пушкина. Ну а в школе он погружен в англоязычную среду. Так что уже стал думать по-английски и ленится разговаривать по-русски. Но мы с женой – она тоже русская – заставляем его. Обращаемся к нему только по-русски. Пусть, когда вырастет, читает мои книги и смотрит мои фильмы в оригинале, а не в переводе.