В России часто выгодно быть противником реформ. Авось что-то перепадет от реформаторов в качестве отступного

Вне особого общественного внимания незаметно и тихо приблизился вплотную очередной юбилей Великой реформы по высочайшему дарованию «статуса свободных сельских обывателей» крепостным людям. Всего лишь сто пятьдесят лет прошло с того времени, как император Александр II подписал 19 февраля (3 марта по новому стилю) 1861 года знаменитый свой Манифест об освобождении крестьян, который был впервые обнародован в Москве через две недели 5 (17) марта того же 1861 года.

С удивлением я обнаружил, что сегодня в обществе нет особого внимания к этому эпохальному событию, когда миллионы «белых рабов» стали свободными людьми в России. Это произошло у нас приблизительно в то же самое время, когда получили свободу и миллионы черных рабов в южных штатах США. Бывший великорусский крепостной и чернокожий раб с плантаций Юга – современники по обретению личных и гражданских прав и свобод. Казалось бы, такое событие! Наверное, более значимое и для жизни миллионов россиян, и для всего хода российской истории, нежели Куликовская битва или основание Санкт-Петербурга. Событие, сравнимое для судьбы России только разве что с октябрьским переворотом 1917 года или с Победой над Германией в 1945 году, событие, которое должно быть непременно отмечено. Но особенного внимания к этой дате в нашем обществе нет.И нечему особенно удивляться. Наверное, немногим россиянам приятно признавать, что они, такие образованные, культурные, сознательные, лишь недавние потомки невежественных рабов. На юге США, по крайней мере, такие воспоминания не самые приятные для темнокожих.Правда, российская интеллигенция, воспитанная на литературных образах золотого века, созданных дворянскими просвещенными рабовладельцами, психологически с ними себя отчасти и отождествляет. Конечно же, не с крепостными сельскими и дворовыми людьми, груньками да тимошками, а с благородным сословием пушкинских времен с их высокими чувствами и светлыми мыслями.Оттого и не видно сегодня особого желания вспоминать про освобождение крестьян, ведь чистых дворянских, священнических, казачьих и купеческих линий практически не осталось, постаралась советская власть, а в жилах и светского бомонда, и научной интеллигенции, и политической элиты течет кровь бывших крепостных. Если же о таком факте часто начать вспоминать, то, возможно, вскоре волей-неволей придется, подобно Антону Павловичу Чехову, «начать выдавливать из себя по капле раба» (некогда спасенного от выдавливания советской властью), а это больно и неприятно. Проще жить, как живется, и думать о приятном: о славной нашей Истории, о великих Победах, неизбывной нашей Духовности и прочих милых сердцу вещах.Так-то оно так, но Великая реформа, освободившая крестьян, стала не только фактом нашей истории, но и частью нашей социальной психологии и политической практики, принципы которой актуальны и в наши дни.Как уже было сказано, император подписал манифест 19 февраля, но его обнародование отложили, а сам факт засекретили. Две недели готовили полицию в Москве и других городах к возможным беспорядкам, стягивали войска, боялись, что народ сразу кинется усадьбы грабить и чистую публику мордовать. Однако все обошлось неплохо, люди радовались, как дети.Но уже через год-полтора атмосфера стала напряженной и в городах, и в деревнях. «Народные агитаторы» на ярмарках клялись и божились, что «помещики настоящий царский указ подменили», что крестьян ограбили, а Чернышевский на нервной почве даже «звал Русь к топору».Значит, с реформой все-таки сразу что-то не совсем заладилось.Но ведь реформа была хорошо подготовлена! Собрания и обсуждения проходили на протяжении почти пяти лет, как в дворянских обществах, так и в административных кабинетах, и в негласных совещаниях «на самом верху». Были сконцентрированы серьезные финансовые ресурсы, отработаны административные и технические механизмы проведения реформы, привлечены новые активные люди для работы мировыми посредниками, поддержаны усилия публицистов по пропаганде целей реформы, определены переходные положения и институты.Реформа была призвана выкупить крестьян с землей из личной зависимости таким образом, чтобы помещики в виде платы на земельные наделы в скрытой форме получили выкуп и за изъятую у них собственность – самих крепостных людей. Финансировать реформу должен был государственный бюджет, расплачиваясь с помещиками как наличными деньгами, так и процентными бумагами. Собственность крестьян юридически и физически отделялась от помещичьей собственности, причем помещичья собственность окончательно приобретала характер частной со свободой ее купли-продажи без обязательств перед бывшими крепостными.При этом по своей идеологии реформа, конечно же, была направлена к пользе крестьян во имя человечности и гуманности, а также для повышения производительности труда, создания товарного сельского хозяйства, свободного рынка труда, внедрения передовых методов ведения хозяйства и в результате для благосостояния «свободных сельских обывателей».От дворян же попросту откупались в основном деньгами, которые фактически «выбрасывались на ветер». Средства эти дворянами в сельское хозяйство вкладывались редко, как правило, они шли на личное потребление, на приобретение импортных товаров, часть тратилась непосредственно за границей. Огромные по тем временам средства были изъяты из экономики как «плата за лояльность» дворянства. И как часть этой платы за лояльность то, что особо разозлило крестьян, – изъятие у сельских обществ участков земли в виде «отрезков» в пользу помещиков и лишение крестьян возможности свободного пользования лесами, покосами и водоемами.Но все это второстепенно по сравнению с тем, что при проведении реформы в дополнение к политическому торжествовал фискальный, мытарский подход. Казна решила хотя бы частично восполнить свои траты и «окупить реформу». На крестьян были наложены многолетние выкупные платежи в дополнение к существующим налогам, в результате чего совокупная налоговая нагрузка в условиях низкой производительности труда приблизилась к почти полному изъятию дохода от реализации товарного продукта. Конфискованные в отношении излишком выкупные платежи закрепили нищету великорусской деревни, лишили ее возможности развиваться, повышать производительность труда, вкладывать средства в приобретение сельскохозяйственного инвентаря, земли и рабочего скота.При этом в первую очередь для обеспечения поступления в казну налогов и выкупных платежей, то есть, во-первых, с фискальной целью, а также как средство обеспечения полицейского контроля, механизма взаимной социальной поддержки, хозяйственного саморегулирования, удержания в селе необходимых работников (плательщиков) правительство не только сохранило, но и укрепило средневековую «передельную общину». Ту форму общины, которая исчезла в Западной Европе к XIV веку, в Литве была ликвидирована в XVI веке, а у нас дожила до середины XIX столетия при средневековом уровне агротехники и средневековой урожайности зерновых.И Великая реформа в силу своей фискальной, полицейской и ложно понимаемой патерналистской направленности закрепила это состояние. Это в конце концов стало одной из причин событий 1905 года, а также легло в основание Столыпинской реформы по выделению крестьян из общины. Однако реформу Столыпина оборвала революция, общинные земельные переделы вновь начались в 1917 году, отруба и хутора ликвидировались. Общинные отношения сделали возможными и будущую всеобщую коллективизацию, что предопределило общий кризис советского сельского хозяйства, привело к продовольственной зависимости, что стало одной из причин распада и краха СССР.Итак, еще раз, знаменитые «грабли» российских реформаторов: фискальная составляющая реформы, закрепление отсталых патерналистских отношений в целях неясно понимаемой политической стабильности, неверный учет психологической составляющей реформирования. К этой замечательной триаде часто прибавляются негодное администрирование и «официальный выкуп прав и интересов», если хотите, «дача коллективной взятки» противникам реформ, чтобы они не мешали реформаторам творить свои чудеса. В России получается, что часто выгодно быть противником реформ, авось что-то перепадет от реформаторов в качестве отступного.Можно было избежать такого развития во время проведения Великой реформы? Отчасти, конечно, было можно. Деньги и ценные бумаги помещикам, конечно, пришлось бы выдать, но вот землю отрезать у крестьян в их пользу было нельзя, и необходимо было установить хотя бы временные сервитуты в пользу крестьян на барские угодья. Общину же, ясно, сохранить хотя бы на время пришлось, но ее надо было лишить многих прав, разрешить выход из нее с землей и без земли. Тогда бы и Столыпинская реформа через 45 лет не понадобилась: община сама деградировала бы под влиянием товарно-денежных отношений и сельского капитализма.Но опять же самое главное! Выплатив помещикам отступное, нельзя было требовать возмещения платежей крестьянами. Нельзя было делать крестьян государственными должниками, деньги из казны должны были быть потрачены безвозвратно. Да, это могло привести к кризису российские финансы, к дополнительной эмиссии, девальвации рубля, инфляции. Но некоторая инфляционная составляющая в такие моменты бывает иногда полезной, она бы несколько обесценила средства помещиков в ценных бумагах, активизировала рыночные механизмы, побудила помещиков к продаже земли общинам и отдельным крестьянам. Реформа бы пошла более активно, и вскоре растущие налоговые поступления позволили бы казне свести концы с концами, у растущей промышленности появились бы платежеспособные потребители товаров на селе, выросла бы капитализация земли, что утешило бы землевладельцев и стимулировало земельный рынок.Если бы не фискальный уклон! Если бы не чиновные мытари! Если бы не монгольская бухгалтерия казны!И до сих пор в недрах российских кабинетов, где вырабатываются реформы, призванные обеспечить переход нашего общества на новый уровень, зреют и рецепты реформирования социальной сферы, основанные на так называемой оптимизации. То есть мечта не оставляет российских реформаторов: как бы посидеть на двух стульях – и реформу провести, и капитал приобрести. Помню, когда начали в целом полезное дело по монетизации льгот, то планировали на этом деле еще порядка 80 миллиардов рублей «оптимизировать». Вместо этого «гешефта», пришлось выложить свыше 400 миллиардов рублей, чтобы «осчастливленный» народ перестал перекрывать федеральные трассы и требовать правительство к ответу. А надо было всего лишь лучше подготовиться и вместо доходов твердой рукой заложить расходы. На уровне субъектов РФ это сделала, в частности, Москва, и все прошло довольно гладко, хотя и с незначительным перебором в части консервации патерналистского ретро.Сегодня мы часто слышим: в ходе реформирования и оптимизации такой-то отрасли мы, дескать, должны уменьшить бюджетные расходы и улучшить качество обслуживания. «Спокойствие горного ручья, прохлада летнего солнца» – как сказал поэт. Не бывает! Если вы «оптимизируете», то либо урезаете, либо, при удаче, консервируете то, что есть. Если вы реформируете, то доставайте кошелек. Реформы стоят денег. Через многие годы они вернутся в казну, но в момент проведения реформ казна тратит, а не экономит. Иначе реформы ждет тяжелая судьба, это мы видели на примере Великой реформы 1861 года. Скупой платит дважды. Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе дешевые реформы! Реформы – это своего рода инвестиции в будущее, и их должны проводить стратегически мыслящие люди, а не бухгалтеры. Курица – не птица, мытарь – не реформатор!Михаил МОСКВИН-ТАРХАНОВ, депутат Московской городской Думы