В поисках новых путей. На педагогическом базаре в Год учителя

Многие имена писателей, о которых говорится во втором томе «Литературной матрицы» и в книге Бенедикта Сарнова, совпадают. Повторяю, я читал «Литературную матрицу» с интересом. Мне, в частности, очень понравилась глава Максима Кантора о Маяковском, хотя она и не убедила меня полностью. Но это все был материал для меня. На урок я ничего из этой главы не понесу.

А из главы о Маяковском в книге Сарнова я взял многое, и весь рассказ о том, почему поэт принял Октябрь, полностью построил на концепции критика (повторяю: читал еще первый вариант книги). Я даже большой отрывок из книги Сарнова продиктовал ученикам в тетради по литературе.И здесь мы подошли к очень важному, принципиальному вопросу. Никто не анализировал школьные учебники по литературе для старших классов на микроуровне их построения. Попробую это сделать, взяв два очень хороших учебника, и рассмотреть, как в них построен анализ стихотворения Блока «Незнакомка». Вот один из этих  учебников: «Вместо небесного божества появляется Незнакомка. Кто она? С одной стороны, та же Прекрасная Дама, воплощение неземной красоты; с другой – земная чувственная женщина, с которой лирический герой встречается в чаду загородного ресторана». Далее 20 строк из стихотворения.Теперь из другого учебника, на мой взгляд, лучшего сегодня учебника по литературе для 11-го класса: «Но среди этого безобразия во второй части стихотворения (в нем тоже шесть строф) возникает то ли реальная, то ли (что вероятнее) греза пьянеющего и страдающего героя, очередное воплощение Прекрасной Дамы. Незнакомка напоминает светских аристократок пушкинской эпохи, но она одета по современной моде: шелковое платье, шляпа с перьями, унизанная кольцами рука, скрывающая лицо вуаль. Ее явление – знак иного мира, мечта о высокой любви, абсолютном понимании и служении». Далее 8 строк стихотворения. Микромодель одна и та же. Сначала авторы учебников дают четкие ответы, разъясняя, кто такая Незнакомка, потом как иллюстрация, пояснение – стихи. А зачем стихи, когда все уже ясно, точно сформулировано? Ведь в стихах всегда вопрос, проблема, что-то незнакомое, какая-то загадка. Особенно когда их впервые читает школьник. А тут все начинается с ответа, с разгадки загадки, и необходимость думать самому отпадает. Допустим, что ученик пропустил по болезни тему «Александр Блок». Прочитав страницы этих учебников о Блоке, он получит необходимую для ответа, для экзамена информацию. Но уроков постижения поэзии Блока и поэзии вообще не получит.А ведь все должно быть как раз наоборот. Когда я был студентом, Пушкина читал нам Сергей Михайлович Бонди. Он приносил с собой на кафедру томик Пушкина. Читал «Евгения Онегина» и на наших глазах, можно сказать, с нами вместе размышлял над тем,  что написал поэт. А потом я стал городским методистом Москвы и однажды пригласил на годичные курсы Зиновия Самойловича Паперного. Он тоже пришел с томиком, на сей раз это был томик Блока. Полтора часа он читал «Соловьиный сад» Блока и как бы вместе с нами размышлял над поэмой, и мы увидели, что «Соловьиный сад» Блока – совсем не то, что в то время о нем было написано литературоведами. Было это лет сорок назад. Но и до сих пор на уроке, посвященном «Соловьиному саду», я проделываю тот же самый путь. С той только разницей, что какие-то вопросы по ходу чтения задаю своим ученикам.Из того же, на мой взгляд, лучшего учебника по литературе для 11-го класса: «Последняя строфа выводит на очную ставку грезу и реальность. Но сокровище внутреннего мира оказывается для героя важнее реальности: он повторяет фразу ресторанных пьяниц, потому что вино позволяет ему увидеть «очарованную даль».  Далее цитата из стихотворения, четыре строки.А может быть, все сделать совершенно по-другому? Обращаюсь на уроке к классу. В конце стихотворения его герой скажет: «Ты право, пьяное чудовище! // Я знаю: истина в вине!» Он повторяет «пьяных чудовищ» с их «In vino veritas!». Но что, герой стихотворения такой же, как они? Он признал их правоту? И отличаются ли слова «пьяных чудовищ» и последние слова героя стихотворения друг от друга по смыслу, по интонации, по чувству? Могу сказать, что это очень трудные вопросы для одиннадцатиклассников, и мы идем к ответу нелегко. И, кстати, ответ у нас не столь однозначен. Но ведь только так и учат понимать поэзию.Или другая проблема. Каждый автор учебника излагает свою точку зрения на произведение, на творчество писателя. Иначе и быть не может. Но вправе ли он умалчивать о том, что существуют и иные трактовки?В конце шестидесятых годов, когда я работал в институте усовершенствования учителей, однажды мы вместо традиционных тем на одной из городских контрольных работ  по литературе  предложили выпускникам рассказ двух актеров, которые говорили о том, как они понимают и играют Луку в спектакле по пьесе Горького «На дне». И эта трактовка была иной, чем та, которую предлагали школьный учебник да и господствующая в то время методика преподавания. И попросили учеников написать о том, согласны ли они с такой трактовкой образа Луки. Я тогда прочитал 826 сочинений и рассказал о них в своей книге «Уроки литературы сегодня», изданной «Просвещением» в 1974 году.Через двадцать восемь лет в книге «Литература в старших классах. Уроки и проблемы», изданной тем же издательством в 2002 году, я рассказал о похожей работе. В 1997 и 1998 годах, закончив уроки по пьесе Горького, рассказываю своим одиннадцатиклассникам о статье Г.Гачева «Человек против Правды» в пьесе «На дне».  Написанная в 1960-е годы, она впервые была полностью опубликована лишь в сборнике, вышедшем в 1994 году полуторатысячным тиражом.Гачев не принимает традиционного истолкования основного конфликта пьесы как конфликта правды и лжи и самой пьесы как апофеоза правды. То, что мы называем ложью, «может явиться стократ более правдоносной», чем «та абстрактная правда, на устойчивость к которой Сатин и Бубнов предлагают сразу выверить человека», если она помогает людям встать на ноги, пробудить веру в себя, то есть «совершить величайшей важности переворот в их бытии», чему и способствует Лука. С точки зрения Гачева, в «противовес абстрактному требованию правды новый принцип больше дорожит жизнью человека».«И зачем истина, если она расходится с интересами людей? Правда ли бесчеловечная правда? И вообще является ли она тогда правдой?» Эти слова из статьи я и предложил как тему классного сочинения, назвав ее за неделю. При этом обратил внимание одиннадцатиклассников на то, что они должны будут ответить на два вопроса: вытекает ли подобная трактовка из самой пьесы Горького и как лично они сами относятся к нравственной сути позиции Гачева, вне зависимости от их понимания самой пьесы.Я абсолютно убежден, что подобный подход к урокам литературы принципиально важен. Рассказывая на уроках, как по-разному литературоведы отвечают на вопрос, почему Татьяна, любя Онегина, отвергает его любовь; знакомя класс с разными трактовками поэмы Блока «Двенадцать» и предлагая им прослушать три разные записи чтения поэмы Дмитрием Журавлем, Евгением Евтушенко и Сергеем Юрским; делясь с учениками своими впечатлениями о том, как играли Раневскую Алла Тарасова, Руфина Нифонтова, Алиса Фрейндлих, Алла Демидова, Татьяна Васильева и Марина Неелова, а Лопахина – Андрей Миронов и Владимир Высоцкий, я помогаю своим ученикам увидеть многогранность художественного образа и вместе с тем личностный характер любой его интерпретации. Знакомя учащихся с разными, в чем-то неизбежно субъективными взглядами на произведение, мы тем самым ведем их к более полному, глубокому постижению его содержания.