В переводе – жизнь

Усилие памяти делает человека человеком

Время течет причудливо – в одну сторону, или же туда и обратно, или же по кругу, циклично, захватывая нас в свое движение, а может быть, разные временные пласты вдруг наталкиваются друг на друга, высекая ощущение связи, контакта – мгновенного, но оттого еще более впечатывающегося в ощущение жизни, вдруг расширившейся и ставшей больше, чем только твоя собственная…

На дачу Омюр я добрался к часу дня. Не так уж и долго нужно идти сюда от набережной – минут пять-семь незаметного подъема по ялтинским улочкам. То ли мавританский, то ли псевдоготический маленький бастион, на втором этаже которого почему-то сушится белье, внося дополнительный акцент в архитектуру, вряд ли предусмотренный автором.

– Вы один, сейчас мы с вами выйдем на улицу, и я вам там расскажу об этом доме, а потом вы уже внутри с аудиогидом походите сами.

Но до аудиогида дело так и не дошло. Полтора часа – и перед домом, и внутри него Татьяна Геннадьевна, пожилая интеллигентная женщина, в одном лице являющаяся и хранителем, и билетером, и экскурсоводом музея, говорила о том, какие замечательные обеды давала жившему здесь Чехову генеральша Капитолина Иловайская, как она умела организовать его жизнь так, что за полгода здесь он написал едва ли не больше, чем за пять лет жизни в собственном ялтинском доме: не допускала лишних людей, важную информацию передавала записочками и могла несколько дней не попадаться ему на глаза – чтобы успел соскучиться: «Ведь вы же понимаете, такая организация жизни – это тоже творчество. Омюр, кстати, в переводе с крымско-татарского и значит «жизнь». А вот веер, видите, его прислала правнучка Иловайских, в позапрошлом году, этот веер Иловайской подарила сама знаменитая Патти. А вот, от нее же, фотографии Иловайской и ее мужа.
Посмотрите только, какая у него спина! А род их – вы знаете, что это за род? Слышали, может быть, история Иловайского в четырех томах? Ключевский говорил, что сложно писать после Иловайского. А письма Жорж Санд? Ведь в роду по женской линии был генерал, которому писала сама Жорж Санд, это мне тоже только недавно удалось установить: до этого было известно только, что это письма неизвестному русскому генералу. А каким один из их предков был коннозаводчиком! Вы теперь понимаете, почему Чехову здесь было хорошо?
Ведь это род, это все имеет значение, это все не случайно. Вот вы сюда пришли, ведь это тоже, я думаю, не случайно. Все переплетается, все связано, уж поверьте мне, я все время на это натыкаюсь. А вот, смотрите, рыболовные крючки Чехова – знаете, ведь это же была его настоящая страсть. А вот бульонница – именно с ней он ездил на Сахалин. А вот его саквояж. А это, смотрите, подушка, поклонница ему подарила за рассказ «Душечка» – тут так и вышито: «За душечку»… Вы знаете, если бы хотя бы десять человек в день к нам сюда приходили, то мы бы работали круглый год, а так вот только летом, с мая, а на зиму все вывозим в дом Чехова – здесь же некому за всем этим смотреть. А почему не приходят? Я не знаю… И нельзя понять Чехова без благотворительности. Вот вы понимаете, он пятьдесят рублей взаймы просит на жизнь, а сам в это же время десять тысяч жертвует на мелиховские школы. Десять тысяч – а у самого нет пятидесяти рублей! Вот мне скажи, я тысячу причин найду, и уважительных: сын, мама пожилая, ремонт давно не делала… В этом доме, вот, посмотрите, одна, две, три, четыре – восемь дверей снаружи. Чехов, когда свой дом планировал, мне кажется, хотел это повторить. Потому что ему было здесь хорошо. Но это никогда не был доходный дом!
Иловайская давала жилье здесь только тем, кто ей был по-человечески интересен. Понимаете?.. Ее правнучка живет в Сибири, она думала, что от дома ничего не осталось, что он сгорел. А его в советское время отдали под коммуналки, и вот только в 90‑е три комнаты расселили и отдали музею. Может быть, когда-нибудь и остальные расселят, и будет весь дом восстановлен. Здесь же и Толстой останавливался, и Горький приходил к Чехову, впервые здесь с ним познакомился, снял квартиру специально неподалеку. А вот, посмотрите, как интересно сделал архитектор – он, кстати, не был профессиональным архитектором, он был врачом, архитектурой увлекался, и это был его первый дом, посмотрите, герб Иловайских, он разнесен отдельными элементами в разных частях фасада, вот как скромно… Ведь это все необходимо помнить, какое без этого может быть будущее? Надо, чтобы об этих людях знали – они этого достойны. Я вот сейчас запрос в архив в Москву написала новый, жду ответа. Здесь столько еще того, что нужно узнать. Это все так, то, что я рассказываю, самодеятельность моя. Вы напишите отзыв, где там нужно, на сайте нашем, я не знаю, что еще сделать надо, чтобы люди сюда пришли. Раньше вот школьников водили. А сегодня вы первый…»

На набережной Ялты вечером – толпы людей: скопились вокруг молодых брейкдансеров, уличных акробатов, танцующих пенсионеров, обнимаются с ростовыми зебрами и ослами, стоят в очереди в модные рестораны…
На следующий день в Гурзуфе на входе в Музей Пушкина (на даче, где он провел шестнадцать дней) мужчина с девочкой, видимо, с дочкой. Он требует льготный билет как ветеран боевых действий и недоволен необходимостью надевать маску. Пока мы идем по парку к зданию музея, говорит своей дочери, подростку с крашенными в розовый цвет волосами: «Вот здесь жил сам Пушкин, он здесь все написал: и стихи, и рассказы, и пьесы, и повести, да вообще все». И на рассказ экскурсовода об основных фактах жизни Пушкина – какого он был роста, сколько лет писал «Евгения Онегина» – реагирует удивленным «Ух ты»…

Я обещал Татьяне Геннадьевне написать о тех трех комнатах, которые вместили столько событий и судеб. Но что я могу написать?.. Может быть, то, что именно на этой даче, как выяснилось, был написан Чеховым рассказ «Случай из практики», который я читал на экзамене по сценической речи в ГИТИСе. Рассказ этот о молодом враче Королеве, который едет на вызов в подмосковное фабричное имение, к дочери владельца фабрики. И, изначально относясь к этому вызову как к бессмыслице и пустяку, он за проведенную там ночь открывает для себя, что есть его врачебное дело не относительно лечения тела, но относительно лечения души… Но, может быть, лучше и вовсе писать не об этом, а о вечере следующего дня, когда на концерте органной музыки в ялтинском католическом соборе священник, настоятель собора, в волнении стоял у последнего ряда в забитом под завязку храме и пытался высмотреть свободное местечко в зале для опоздавших.… А может быть, нужно бы лучше написать о том, как вечером предыдущего дня девушка-кальянщица в кафе на набережной, увидев книгу на моем столе, стала взахлеб рассказывать, что только что дочитала Ремарка и какие она вообще читает книги… Как знать, в какой причудливой связи все это – прошлое и будущее, расположившееся в закоулках времени, – находится с визитом на дачу Омюр, что в переводе означает «жизнь»…

Боюсь, что мы проговорили бы с Татьяной Геннадьевной и того дольше, но в половине третьего в двери дачи зашли следующие посетители, и их было больше одного. Она тут же, словно бы и не было полутора часов ее беседы со мной, ринулась к ним: «Сейчас мы с вами выйдем на улицу, и я вам там расскажу об этом доме…»
Может быть, усилие памяти и делает человека человеком. Усилие схватить нити прошлого, переплести их и тем самым продлить эту ткань. Или, как сказано в послании апостола Павла к римлянам, с которого начал священник концерт в соборе: «Вы живете не для плоти, а для духа, если только Дух Божий живет в вас».

Александр ДЕМАХИН, абсолютный победитель конкурса «Учитель года России»-2012