В ожидании переправы

Чем отличается женщина от мужчины? Многие мужчины пишут хорошие стихи, а большинство истинных женщин их с восторгом читает. Сборник изящной поэзии – он всегда в литературной моде…

В издательстве Литературного института им. А.М. Горького увидел свет новый сборник стихов Максима Лаврентьева «В ожидании переправы». Это уже третья книга поэта, но по значению едва ли не первая. Те из ближнего круга читателей, кто коротко знаком со стихами Лаврентьева, хорошо знают эту манеру – смесь классической формы и актуального содержания. На этот раз автор предложил куда более модернизированный стиль. И все же «В ожидании переправы» – это прежде всего книга лирических медитаций, напоенная тем возвышенно-поэтическим духом, который так выгодно отличает ее в море современной печатной стихопродукции.

Паруса из небесного шелка

И корма из вечерней росы, –

Ты плывешь, одинокая джонка,

По невидимой глазу Янцзы.

Эти строчки из заключительного стихотворения справедливо могут быть отнесены ко всему сборнику, значительное место в котором отдано, однако, вовсе не восточно-азиатской, а вполне европеизированной реальности – Москве и Петербургу. Образы «московского цикла» всегда подчеркнуто «приземлены»:

…Словно покуривший дури панк,

Непонятной силой побуждаем,

Заполняю улицы блужданьем,

Вдохновеньем заполняю парк.

В сущности, я очень одинок.

Пустоту сердечных отношений

Заполняю Аннами на шее.

Напрокат, конечно, на денек.

Бесконечно малый и мгновенный,

Заполняю пустоту вселенной.

Если Москва изображается в современных метафорах порой слегка гротесково:

Город заповедных усадеб.

Город голубей и ворон.

Он тебя за стол не усадит,

Город из «Покровских ворот».

Этот Петербург всецело принадлежит культуре, отошедшей в прошлое. Северная Пальмира напоминает в стихах Лаврентьева «город мертвых» и соответственно населена персонажами иной реальности. Так в стихах, которые условно можно выделить в «Петербургский цикл», проходящий через все книги автора, на страницах «В ожидании переправы» снова возникает туманная фигура Филострата.

Филострат – образ, заимствованный из романа Константина Вагинова «Козлиная песнь», где этот персонаж незримо сопровождает одного из героев, философа Тептелкина, в его блужданиях по послереволюционному Петербургу. Филострат там – символ вечно живого искусства. Филострат Лаврентьева – это alter ego автора… Стремление к гармоничному сочетанию со своим духовным «я» составляет весь драматизм не только интертекстуального, но и творческого и личностного пути поэта. Заглядывая в будущее, можно предсказать, что именно это сочетание или, наоборот, его трагическая невозможность обусловят тот образ поэта, который будет предъявлен потомкам, – демиург, сознающий мощь своего созидающего таланта, или писатель-неудачник, чей духовный мир оказался обессмысленным и разрушенным.

А пока автора и его alter ego можно заметить гуляющими в обыкновенном городском саду, среди чудесным образом оживших статуй:

Вот идет с тобой под ручку Филострат,

Входите вы в сад немыслимых услад,

«Почитай стихи…» – и губы шепчут имя.

Отличительная черта стихов Лаврентьева – их музыкальность. Автор, по собственному его признанию, ориентируется прежде всего на восприятие широкой аудитории слушателей, а это в свою очередь требует «звучности» стиха, его мелодичности и смысловой внятности. Именно мелодичностью и внятностью в сочетании с декларируемой поэтом «прозрачностью и глубиной» отмечены лучшие стихотворения книги, из которых особенно выделяются баллада «Бабушкина сказка», написанная в узнаваемой фольклорной манере, и ультрасовременная элегия «Становлюсь все проще и проще…».

Максим Лаврентьев чувствует свою связь с русской культурой и, кажется, в каждом своем произведении ищет пути восстановления преемственности, нечто связующее, что утеряно в тяжелые годы лихолетья.