На чтение: ≈ 7 мин.…Опять дорога. Длинный-предлинный поезд тянется через пустыню. Мой вагон последний. Окна в нем выбиты, проводка оборвана, обшивка местами вспучилась, покрыта трещинами, в которые забились маленькие паучки. Подхожу к проводнице.
– Чай будет?- Своя посуда есть – подваливай.В дороге кружка у меня всегда с собой. Когда с ней появился у хозяйки вагона, она пожала плечами.- Вон титан, дрова и уголь в тамбуре, заварку у кого-нибудь из пассажиров попроси…Чай в поезде не питье и не еда. Развлечение. Обошлось без него. В который раз убегаю в тамбур покурить. Там на корточках друг против друга сидят закутанные в грязные отрепья муж и жена, вероятно, жители песчаного аула. Мужчина всю дорогу дремлет, лениво двигая челюстями и время от времени сплевывая на усыпанный окурками пол зеленую слюну. Иногда он хрипло бубнит, говорит примерно одно и то же:- Который вагон бракованный, тот всегда и наш… Когда наша станция будет? Объявят или нет?Жена, натягивая платок на глаза, тихо отвечает ему:- Сиди. Наша конечная. Объявят, когда совсем конец будет……Я забираюсь на верхнюю полку, укрываюсь с головой простыней и жду… Чего? Конца? Нет, конечно. Просто остановки. А вместе с ней и перемен в моей бесконечной дорожной жизни…Так постоянно с нами случается. Где-то что-то произошло, где-то происходит, а где-то эти перемены еще только топчутся у порога. Кто-то их уже осмыслил, кого-то они лишают сна, а кто-то живет в ожидании их. Кто-то беспокоится, нервничает, а кто-то ждет свежего ветра. В пустыне он, между прочим, весьма кстати.У пассажиров моего поезда «конец» еще впереди, а я своего дождался (наконец!). Пристроился на рюкзаке в углу под сводами железнодорожного вокзала. Жду… другой поезд и наблюдаю. Три старые туркменки в длинных красных платьях возле кассы. Поверх голов у всех халаты-накидки. Наверняка они живут в песках, в каком-нибудь далеком каракумском ауле. Одна подошла к окошку кассы и сбросила накидку, под которой полыхнул розовыми цветами шелковый платок. Откинула его на руку. На голове остался маленький платок, сложенный полосой и завязанный узлом на затылке. Быстро развязала его. Под ним еще косынка. В нее оказались завернуты деньги. Туркменка достала их, пересчитала. Голова оставалась плотно обернутой белой тряпицей. Последней? Старуха вернулась с билетами к своим спутницам. Те тут же принялись разглядывать на свет розово-белые бумажки. О чем-то быстро заговорили и отослали подругу обратно к кассе. Та презрительно швырнула билеты в окошко и громко сказала:- Борный не надо. Борный голова болит.«Борный», я понял, означало «туалет» – туркменки не хотели ехать в крайнем купе. Им все-таки удалось обменять билеты, и они уселись в кресла – темные и важные под накидками. Та, которая покупала билеты, концом платка прикрывала лицо, будто дул сильный ветер и нес пыль…Открылся буфет. И тут же очередь. Однако народ быстро схлынул. На столах остались недоеденные пирожные, корки хлеба, на дне стаканов темнела компотная гуща. С кресла быстро, будто по очень важному делу, поднялся плотный мужичок лет под пятьдесят в помятой кепке и пиджаке на голое тело (впрочем, кажется, еще была и майка). Подскочил к крайнему столику, точно и бережно схватил половинку пирожного и стал губами сощипывать крем. Стоял и сосредоточенно жевал. С зубами, видать, у него было неважно, поэтому корки он не трогал – только пирожные. Челюсть решительно прыгала вверх-вниз. Нижняя губа доставала, случалось, до мясистого носа. Трапезу он закончил стаканом компота, который добыл, слив остатки в одну посудину…Мать с ребенком, офицер в полевой форме, молодой солдат с двумя блестящими медалями, старик в барашковой шапке на мешках, двое парней в «раздраконенных» майках, чинно-костюмный гражданин на самом краешке кресла… В каких географических точках их дорожные мысли? Надпись: «Хош гелдиниз» – «Добро пожаловать». Точка. Мысленно ставлю восклицательный знак. Добро пожаловать! Почти приказ. Значит, зло пусть останется за порогом, у которого топчутся перемены. Добро пожаловать? А зло? Куда ж тогда ему деваться там, за порогом? Маяться на перепутьях? Скрестись в дверь? Совсем исчезнуть? Так и эдак прикидываю, примеряю на себя. Колесить мне еще и колесить. Какие мысли придут под стук колес? Кто, на каких полустанках пожалует мне добро? Кому пожалую я?Вдруг увидел: на меня смотрит девушка. Большие чуть уставшие глаза, голубая блузка, толстая книга на коленях. Так мне хорошо стало в знойном краю за тысячи километров от дома. Весело и спокойно подумалось: вон оно, пожаловало добро! Девушка улыбнулась, смахнула со лба черную прядь. Но тут же губы ее упрямо сжались, а в глазах мелькнула растерянность. Чем это я ее озадачил? Через минуту она успокоилась. В глубине глаз затаилось желание, может быть, терпеливое ожидание его. Потом все повторилось: озабоченность, недоумение, радость. И тут я ненароком обернулся: на стене висело расписание движения поездов. Девушка с уставшими глазами изучала графы «приб.» и «уб.»…Мой поезд еще не скоро. Я вышел на привокзальную площадь. Вечерело. Уходил зной. Я огляделся. Так у меня и останется эта дорога в памяти. Желтые листики в арыке. Окутанный дымом шашлычник. Здание вокзала с вывеской «Хош гелдиниз». Над зданием – башенка с колоннами. Над башенкой – шпиль. Над шпилем – одинокая звезда в чистом небе. К ней всегда я и буду стремиться…
Выбор читателей
Комментарии