На чтение: ≈ 12 мин.Должно быть, парки имени Горького были когда-то во всех городах Советского Союза. Как улицы Ленина. Это первое обозначение присутствия Горького в жизни советского человека. Потом шла книга «Детство» – талантливая и жестокая книга, совсем не детская.
«Она чистая, гладкая и большая, как лошадь; у нее жесткое тело и страшно сильные руки», – так мальчик Алеша вспоминает мать. Бабушка, правда, рассказывает сказки, но не только внуку, а всем вокруг, и за ужином матросы угощают ее водкой (!). А мать все молчит, у нее «темное, железное лицо», и «отдаленно и неприветливо смотрят прямые серые глаза». Мать только что потеряла мужа, горячо любимого, с которым когда-то сбежала из родительского дома: Максим Пешков ухаживал за сыном, заболевшим холерой, и сын выздоровел, а отец его умер. И невольная вина сына в смерти мужа мешали Варваре Васильевне любить Алешу.
Психологи наверняка определили бы эти обстоятельства раннего детства – вина перед отцом и нелюбовь матери – как основополагающие в характере и судьбе. Алексей Пешков, начинающий журналист, писал под разными псевдонимами, но в главном его, известном на весь мир псевдониме «Максим Горький» присутствует имя отца. Максимом он назвал и своего сына. А образ самоотверженной, любящей, страдающей за своих детей, в муках рожающей женщины сияет со страниц многих его рассказов, как икона Богородицы. Наверное, это и реальные матери, встречавшиеся ему в жизни, и благоговейная, несбыточная мечта – о своей.
По житейской логике, пройдя в детстве суровую «школу жизни», Алешка должен был закалиться и сам не давать спуску никому, а вышло наоборот: «С тех дней у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой». Невыносимая чуткость сердца мучительна – в 21 год, пытаясь покончить с собой, Алеша Пешков оставляет записку: «В моей смерти прошу винить писателя Генриха Гейне, выдумавшего про зубную боль в сердце». Несколько смущает эта литературность самоубийства нижегородского мастерового, но причина явно не выдуманная, все произведения Горького пронизаны этим болезненным, невыносимо сочувственным вниманием к окружающим. Он, знающий, что такое боль, переживает ее за всех, вместе со всеми: безногим сыном нищей проститутки, пекарем-философом, простодушным дворником, влюбленным в свою «интеллигентную» хозяйку, непутевым купеческим сыном Фомой Гордеевым, бродягой-босяком… А чтобы заглушать ее, иногда сочинял безумно красивые сказки.
«Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» – восклицает Артист в пьесе «На дне». Таким «золотым сном» и явились ранние, «цыганские» рассказы Максима Горького.
В них поют, пляшут, любят, совершают подвиги удивительные красавцы и красавицы. Они молодые, сильные, смелые, одержимы бурными, эпическими страстями, жизнь их – песня, прозвучавшая на фоне гор и моря, душистой степи и дремучего леса, а сами они со временем становятся тенями, облаками или искрами таинственного ночного огня. А какие там волны!.. какое солнце, и земля, и костры!.. И над всем реют знакомые по старым школьным учебникам афоризмы: «Безумство храбрых – вот мудрость жизни!» и еще «В жизни всегда есть место подвигам.»
Эти легенды-песни-сказки и сделали его первоначальную литературную славу. Так спасал Горький погрязших в «мерзостях жизни» своих читателей, так спасался сам.
И все же, как он выжил, этот трудный ребенок, сочетавший брезгливость и любопытство, честность и фантазерство, грубость и восторженность?.. Персонажи его автобиографической книги обманывают, воруют, развратничают, дерутся, пьют, унижают друг друга; в лучшем случае – равнодушно наблюдают этот скучный, будничный ужас. Алеша сам удивляется: «Как это я не сошел с ума, не убил никого?» Его считают злым мальчишкой, озорником, а он, с трудом пробивая путь среди мрака и грязи (совсем как его будущий герой Данко!), не забывает ни одного доброго слова, ни одной, даже мимолетной встречи с хорошим человеком. Должно быть, такие встречи и удерживали мальчика «на плаву». Но жить-то приходится изо дня в день. И тут впору вспомнить еще один лозунг, в свое время украшавший все советские библиотеки: «Всему лучшему во мне я обязан книгам. М.Горький». Сейчас книги продают в «книжных супермаркетах», пытаясь превратить в такой же товар, как башмаки или сосиски. Прочитал, выбросил, купил другую. Для Алеши Пешкова – и для писателя Максима Горького – книги были высшим смыслом жизни.
В доме, где он жил последние годы, – в особняке Рябушинского у Никитских ворот – поражает количество книг: они не только в кабинете, но и в прихожей, вдоль стен, на лестнице. «Алексей Максимович очень мало спал, – объясняют экскурсоводы. – Ему достаточно было четырех часов в сутки. Все эти книги им прочитаны».
«Он прочел так много, как только может прочесть самоучка, читающий все подряд», – вспоминает Виктор Шкловский. Горький дорожит этим непросто обретенным богатством – культурной ценностью мира. В нем развивается пафос сохранения, «количественного сохранения культуры – всей. Лозунг у него – по траве не ходить».
В годы революции этот лозунг был не слишком популярен – до газонов ли тут, до эрмитажей, до очкариков-книгочеев!.. – и никто, ни один из врагов революции не бросал таких страстных упреков большевикам, как великий пролетарский писатель Максим Горький. «Своевременная книга», оцененная самим Лениным, создавалась в годы первой русской революции; теперь, во время второй революции, победившей, настал черед «Несвоевременным мыслям».
Эти статьи – отчаянный бой за культуру.
«Мне кажется, что возглас «Отечество в опасности!» не так страшен, как возглас «Граждане! Культура в опасности!» (9 мая 1917 года).
«Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели» (14 июля 1917 года).
В это время писатель Горький не писал. Был Горький – публицист и общественный деятель, спасатель голодающей интеллигенции. В противовес хаосу и анархии он создает издательство «Всемирная литература», Комитет исторических пьес, Комиссию по улучшению быта ученых, Дом искусств – для объединения (и подкармливания!) деятелей искусств, Дом ученых – для объединения всех ученых. И добивается того, что многие ученые и писатели идут работать к большевикам, чтобы неграмотные люди слушали лекции об истории древних цивилизаций или по теории стихосложения, участвовали в поэтических кружках, смотрели спектакли – ведь именно в духовном расцвете человека, по его убеждению, цель и смысл революций.
Учение всегда представлялось ему высшим счастьем: в 1930-е годы, вернувшись из эмиграции в Россию, Горький открывает Литературный институт. Многие и сейчас называют его «гениальной ошибкой Горького», а он мечтал дать таким же, как Алеша Пешков, нищим, одиноким, беспомощным фантазерам, то, чего так не хватало ему когда-то: спокойной жизни, не озабоченной добыванием куска хлеба, умных профессоров, хорошей библиотеки и творческого общения.
«Ну, и что в результате получилось?» – спросят скептики.
Изданы великие книги, спасены от расстрелов и тюрем живые люди. Поддержаны в самом начале пути талантливые литераторы. Союз писателей, организованный Горьким, при всех издержках все-таки был лучше воинственного и сверхполитизированного РАППа. Правильнее спросить: «А что было бы в советской литературе без него?»
Мало кто из писателей получал в нынешнее время столько пинков и оплеух, как Максим Горький. Говорят о его дружбе с Лениным и Сталиным, о поездке на Беломорканал, о связях с НКВД; обзывают отцом соцреализма, цитируют самых враждебных ему мемуаристов. Естественный процесс: от официозного обожания к демократическому оплевыванию.
В Москве нет больше улицы Горького. И станции метро «Горьковская» тоже нет. Парк культуры, правда, остался. И прекрасный фильм «Васса» тоже остался. Идет в театрах пьеса «На дне». И еще – вот удача! – остался Горький в школьной программе по литературе: ранние рассказы, «На дне», «Фома Гордеев» вместо навязшей в зубах «Матери», очерк о Толстом и запретные ранее «Несвоевременные мысли». Список разумный, главное в нем – попытка отразить многообразие, полноту и неоднозначность творчества писателя. Я бы, например, включила еще «Сказки об Италии» – удивительное сочетание бытового реализма жизни и ее романтического истолкования. В них, как и в его ранних историях, есть и безумство храбрых, и восторженный гимн Матери, и красота труда, и поклонение женщине… А еще есть очаровательный оборванец Пепе, маленький философ, поэт и стихийный социалист; есть то, чего не было раньше, – юмор. «Сказки» впитали мягкий воздух Сорренто, запах глициний, веселый говор южной толпы, шутки лукавых толстяков и легкомысленных красавиц. Автор уже не тот воинствующий романтик, сочинивший легенду о сыне орла Ларре и о гордом Соколе. Он спокойнее вглядывается в мир. У него впереди много жизненных испытаний, литературных успехов и неудач. Но во всех его героях неуловимо угадывается тот обиженный, любящий, мучительно-честный мальчик Алеша, со своими неудобными вопросами, мрачным опытом «свинцовых мерзостей» и романтической влюбленностью в мир.
Выбор читателей
Комментарии