В генералы из суворовцев

К шестидесятилетию образования Уссурийского суворовского военного училища в свет вышел сборник «Кадеты Дальнего Востока», подготовленный и изданный выпускниками и офицерами-воспитателями УСВУ. Среди авторов книги – начальник управления боевой подготовки Ракетных войск стратегического назначения генерал-майор Василий ЩЕРБОВИЧ. Очевидно, нашим юным читателям с погонами на плечах будут интересны фрагменты его воспоминаний о буднях кадетов 1960-х.

Мои кадетские годы

«Всем, чего достиг мой сын в жизни, я обязана вашему суворовскому училищу». Эти слова написала мама начальнику Уссурийского СВУ в 1996 г., когда мне было присвоено звание генерал-майор. И действительно, кем бы мне довелось стать, если бы не мое суворовское? Ведь в поселке Ягодное, где я жил до поступления в училище, не было даже десятилетки.

Прибыли мы в Уссурийск в сопровождении майора из военкомата, который вез нас из самого Барнаула. Все 4 кандидата в суворовцы из этого города успешно сдали экзамены, прошли медкомиссию, но в последний момент один из нас написал рапорт на отчисление. Остальные трое поступили в училище и окончили его.

Самым трудным оказался первый год. Я был одним из самых маленьких в роте, к тому же – «мальчик-паинька», отличник. И, естественно, поначалу мне частенько доставалось от более сильных и наглых кадетов. Но хорошее питание и регулярные занятия спортом сделали свое дело, и к восьмому классу я уже научился давать сдачи и прочно утвердился в коллективе как один из лидеров.

Преподаватели

…Тамара Михайловна Крамаренко. Это преподаватель от Бога. Начала педагогическую деятельность еще в годы войны, 14-летней девчонкой, проводя занятия в младших классах после того, как оканчивались ее собственные уроки. Она умудрялась увлечь нас стихами на математические темы, загадками, правилами устного счета. Я и сейчас, через 40 лет, поражаю многих своей способностью считать в уме. А ее стихотворение про число «пи»? «Кто и шутя, и скоро пожелаетъ «пи» узнать число, уже знаетъ». Написанное с «ять», это стихотворение позволяет, посчитав буквы в каждом слове, написать число «пи» с точностью до десятого знака: 3,1415926536! У кого хватит ума запомнить его, да еще и на всю жизнь? А с этим простеньким стихотворением – элементарно!

Супруги Юрий Яковлевич и Фаина Петровна.

Влюбленный в творчество академика Ландау Юрий Яковлевич Шапоренко засыпал нас его цитатами, увлеченно рассказывал о новых открытиях в физике, заражал любовью к этой науке. Не случайно сборная Уссурийского СВУ занимала призовые места не только на городских олимпиадах (здесь нам просто равных не было), но и на Приморской краевой, опережая многие другие сборные.

Его супруга Фаина Петровна, преподаватель русского языка и литературы, могла поставить «пять» только за то, что ученик написал сочинение в стихах, даже если они были и не очень складные. Я тоже попробовал себя на поэтической стезе, хотя, признаться, это было примитивное подражание моему любимому поэту Сергею Есенину.

Что сказал Лев Толстой?

Это особая категория людей. Не каждому офицеру, даже опытному, дано быть офицером-воспитателем в суворовском училище. Сколько же нужно было иметь терпения и такта, чтобы суметь и уставной порядок поддерживать, и научить нас, мальчишек переходного возраста, многое понимать и прощать?

В нашем взводе офицером-воспитателем был майор Анатолий Иванович Назаров – мастер спорта по пяти (!) видам, бывший член юношеской сборной страны по баскетболу и последний чемпион Москвы по фехтованию на карабинах со штыком. Он так заразил всех баскетболом, что даже я со своим ростом (в то время 173 см) стал играть, да еще центровым!

Спорту в суворовском училище уделяли очень большое внимание. Почти каждое воскресенье проходили соревнования. По неигровым видам команды выставляли не от роты, а от взвода, поэтому приходилось участвовать почти во всех состязаниях. Уже трудно вспомнить, по каким видам спорта и какие разряды я заработал, но играл за сборную училища по волейболу и баскетболу (мы были чемпионами Приморского края по всем игровым видам спорта), был чемпионом училища по прыжкам в высоту и метанию гранаты.

Когда мы учились в восьмом классе, в соседний взвод пришел офицером-воспитателем майор Круглов, который был для нас, мальчишек, эталоном образованности. Мы очень любили, когда Виктор Владимирович оставался ответственным воспитателем по роте. Как только объявляли отбой, кто-то из кадетов задавал ему какой-нибудь вопрос и начинался интереснейший рассказ об истории, литературе или искусстве.

Однажды в летнем лагере под Воздвиженкой за какую-то провинность стал он меня воспитывать, долго и упорно. Время было послеобеденное, меня ждали друзья, чтобы поиграть в волейбол, а тут нотации о том, как нехорошо нарушать воинскую дисциплину. Опустив голову, играя лопатой, я пропускал его слова мимо ушей, единственной мыслью было: «Когда же ты меня отпустишь?» И вдруг случайно перерубил лопатой проползающего под ногами муравья. «Что же вы наделали, товарищ суворовец!? – воскликнул Виктор Владимирович. – Вы знаете, что говорил Лев Николаевич Толстой? «Когда я гуляю по лесу, я больше всего боюсь наступить на муравья, этого непрестанного труженика…»

Вот такие были у нас офицеры-воспитатели!

Старшина

Это была живая легенда УСВУ. Старший прапорщик Серафим Николаевич Горбунов без остатка отдавал душу и талант воспитанию элиты офицерского корпуса. В годы Великой Отечественной он служил в контрразведке, затем 32 года старшиной 1-й роты Уссурийского суворовского военного училища. Более двух тысяч кадетов прошли через его заботливые руки. Большинство из них стали в последующем офицерами, а многие и генералами. Он уволился в запас в 1991 г. в возрасте 69 лет! И то при условии, что останется в училище заведовать спортивной базой.

Серафим Николаевич умел «разряжаться» доступным только ему способом. Дело в том, что он, заслуженный чекист СССР, в годы войны прослушивал эфир и ловил переговоры фашистских лидеров. Естественно, в совершенстве знал азбуку Морзе. В кладовой у старшины стоял ключ радиста, и когда к нему заходил кто-то из проштрафившихся кадетов, Серафим Николаевич вначале что-то стучал на своем ключе, а затем, уже успокоившись, начинал общаться с разгильдяем. Один из нас поставил себе цель: освоить азбуку Морзе, дабы узнать, что же он там стучит. Оказалось – отборную брань! А ведь мы от него никогда ничего подобного не слышали! Он щадил наши уши, оберегал от ненормативной лексики.

Восточная мудрость гласит: «Кто загадывает на год вперед – сеет хлеб; кто загадывает на десять лет вперед – растит сад; кто загадывает на сто лет – воспитывает людей». Серафим Николаевич – из тех, кто умел заглянуть на много лет вперед и всегда думал о будущем.

Тысячи писем получил старшина от своих воспитанников. «Все мы вспоминаем о вас с благодарностью. Ведь не секрет, что для большинства из нас не ротный, не взводные, а вы были отцом родным, самым близким и понимающим человеком. Тянутся к вам наши ребята. Мне кажется, что это самая лучшая награда за ваш многолетний труд». Под этими строками, написанными курсантом Александром Конопацким, уверен, подписался бы каждый из нас.

«Бунт на корабле»

Однажды я оказался на грани отчисления. Было это ранней зимой в одиннадцатом классе. Я к тому времени стал уже достаточно хулиганистым и задиристым кадетом, за что и был разжалован из вице-сержантов в рядовые суворовцы.

Как это нередко бывает в юном возрасте, от этого мой авторитет только вырос, и я стал неформальным лидером роты. В воскресенье мы возвращались с лыжного кросса. Что-то не в духе был наш офицер-воспитатель Назаров. Заставил он нас долго равнять кровати, строил раз десять, в результате мы безнадежно опоздали на обед. В отвратительном настроении пошли в столовую.

Навстречу ковылял дневальный по роте Толя Тамочкин. Миновав офицера-воспитателя, он нам и говорит: «Чего вы идете в столовую? Я тарелку перевернул, а каша оттуда уже не выпадает».

Это было последней каплей. Я вышел из строя, повернулся и побрел в казарму. «Суворовец Щербович, вернитесь!» – кричал майор Назаров, но я не останавливался. И, повернув голову, с ужасом увидел, что вся рота идет за мной. Это же бунт, ЧП! Что мне делать?

Конечно, я мог повернуться, остановить роту и прекратить это безобразие. Но разве я мог тогда отступить, показать свою «слабость»? Обреченно побрел в казарму, уже понимая, что последствия будут ужасными. Так и произошло. За подстрекательство к неповиновению суворовца Щербовича было решено исключить из комсомола и из училища.

И тогда Назаров лично пошел к начальнику училища, взял на себя вину за произошедшее, заявив, что сам спровоцировал конфликт. А когда это не помогло, мобилизовал на мою защиту всех преподавателей. Ведь я был отличником, победителем олимпиад. Они привели начальнику училища весомый аргумент: «Когда суворовца Щербовича дважды приглашали в Новосибирск, в физико-математическую школу, вы его не отпустили. А когда этот мальчишка совершил глупый поступок, вы его отчисляете?»

Дело ограничилось двойкой по поведению. А это означало, что независимо от результатов учебы я становился «невыездным» (в отпуск) и был ограничен в выборе училища в пределах Дальневосточного округа.

Но мне повезло. Дело в том, что к нам в училище перед десятым классом пришел новый начальник политотдела полковник Песоцкий и устроил в нашу роту своего сына, Гришу. Это был худенький, бледный мальчик, окончивший музыкальную школу, отличавшийся от нас, «прожженных» кадетов, уже семь лет варившихся в мужском коллективе, скромностью, интеллигентностью.

Как-то я дежурил по роте, а Гриша за какую-то провинность получил наряд и мыл лестницу. Это была его первая трудовая повинность и, естественно, не очень удачная. Проверяя его работу, я обозлился:

– Что это за грязь? Наберут хлюпиков и неумех в училище, и мучайся с ними! Что ты вообще можешь?

Гриша скромно ответил:

– На баяне играть.

– Ну, баян… А на гитаре можешь?

– Могу.

Когда услышал, как он играет, все ему простил. Более того, освободил от всех работ, лишь бы он научил меня так играть. К слову, я к тому времени немного бренчал на гитаре (на трех аккордах) и мог на них подобрать любую песню. Сейчас-то представляю, что это был за аккомпанемент! Ученик из меня получился неплохой, и уже через несколько месяцев я играл на бас-гитаре в созданном Гришей инструментальном ансамбле.

Дружба с ним меня и спасла. Окончив училище на золотую медаль (правда, медаль все-таки не дали, но не по вине училища), я попробовал подать документы в академию, но «старые грехи» не пустили. Тогда Гриша попросил своего отца, чтобы мне разрешили поступать вместе с ним. Так я и стал ракетчиком…