В формате личности. Книга о первом президенте России похожа на пьесу

В новейшей истории России нет периода более противоречивого, чем 90-е годы, и нет фигуры более спорной, чем первый президент России Борис Николаевич Ельцин. Отношение к нему до сих пор, уже и после его смерти, является водоразделом, вызывающим непримиримые разногласия внутри семей, между друзьями, не говоря уже о политиках и партиях. Как учителю в этой ситуации сохранить объективность в преподавании Новейшей истории, что взять за основу, интегрирующую различные точки зрения? Литература о Ельцине и его времени огромна, но вся она несет отпечаток личности автора очередного политического бестселлера со своими оценками, панегириками или разоблачениями. И вот наконец появилась книга, где героем является он сам, его жизнь, своеобразие его личности, внутренняя логика его поступков. Не случайно книга Бориса Минаева «Ельцин» вышла в биографической серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия». С предисловием Владимира Путина.

Борис Минаев вошел в литературу как детский писатель, как исследователь детства, его творчеству свойственен тонкий и точный психологизм. Этот же метод он применял к анализу личности первого президента России. Причем исследовал не просто детство, юность своего героя: «Много раз делались попытки найти корни его широко известной несговорчивости, неуступчивости окружающей среде и сложившимся правилам – в детстве, в юности, то есть по классической советской схеме «формирования характера». Мне ближе другой подход – «генетический»: человек рождается с определенным набором качеств, с начерно написанным сценарием своей жизни».И этот сценарий был во многом предопределен тем, что предки Ельцина являлись скорее всего староверами, которых ссылали со времен церковного раскола XVII века именно на Урал и за Урал. Их жизненный уклад так и не растворился в российском менталитете, стоял особняком.«Староверы не курили. И Ельцин не курил, просто не выносил табачного дыма, подавляющее большинство его подчиненных были некурящие люди». Староверы не сквернословили – и Ельцин поражал всех своим абсолютным неприятием мата. Староверы отличались строгими нравами, особенно в семейной жизни, были истовы в труде. Этот же кодекс исповедовал Ельцин, отличаясь от своих предков, пожалуй, лишь отношением к спиртному.Многое в натуре Ельцина объясняет и тот факт, что его крестьянские предки никогда не были крепостными, не принадлежали замкнутому мирку дворянских поместий, а в качестве государственных крестьян платили оброк в виде работы и могли выкупать себя сами, по собственной воле. «Так вот, государственный крестьянин самостоятелен, ему рассчитывать не на кого – только на свои руки, на свою голову, на свою собственную, личную судьбу. Государство, которому он принадлежит, слишком далеко».Именно этим качеством объясняет Минаев жизненный, политический стиль Ельцина: «На всех своих работах Ельцин первым делом пытался взломать мешающую делу рутину – иерархию, традиции, уклад, привычки, прозу жизни, будничный раз и навсегда установленный ритм, некий органический косный порядок («так было и так будет»)».И это у него семейное. «История ельцинской семьи – яркий пример того, как обошлась новая советская эпоха с людьми, обладавшими природной независимостью, привыкшими опираться не на «общество», не на привычку плыть в общем потоке, а на самих себя».Раскулачивание, ссылка на крайний север области (лагеря…).Подробности об аресте отца и его брата Андриана Ельцин узнал только в 1992 году, уже будучи президентом России, когда ему принесли дело из КГБ. В семье эта тема не обсуждалась. «Безусловно, Борис Ельцин по воспитанию советский человек 50-х и 60-х годов. Он весь пронизан тем послевоенным советским миром, его правилами и преданиями, его фильмами и книгами, его надеждами и мечтами.Но, – уточняет Минаев, – в фундаменте этой постройки лежит глубоко запрятанная тайна. Семья Ельциных не антисоветская. Но и не советская. Мировоззрение его семьи – мировоззрение простых людей, которое, как древний разлом в толще земли, определяет строение всей геологии, всей тектоники национального характера. Оно и подготовит глубочайший разлом 90-х годов. В глубине этого характера таится крестьянская, могучая, не нашедшая выхода в судьбе отца и деда энергия сопротивления, вызов, потребность ответа – ответа на то, что сделала с их крестьянским миром новая власть.И ответ будет дан. Ответом станет он сам – такой, каким сделала его история».Еще один ключевой образ для понимания Ельцина, его семьи, да и страны в целом – стройка.«Стройка для всех Ельциных – это не просто работа. Это судьба, фактум, то есть более общее понятие, которое вобрало в себя многое, а не только будущую профессию Бориса. Стройка – это и спасение, и неизбежность, и каторга, и единственный выход». Так было для старшего поколения Ельциных, так – для него самого, так – для всей страны, по которой перемещались миллионы жителей, отстраивая ее и терпя лишения. И это отношение к жизни, к делу как к строительству и непременной сдаче объекта стало сутью и для Ельцина-политика, главного строителя новой России.Бунтарство, склонность к авантюрам, опасным путешествиям по тайге проявились уже в школьные годы. А будучи студентом, в одиночку, без денег, без знакомых вдруг предпринял рискованное, в основном на крышах вагонов, путешествие по стране. Ему важно постигать эту страну вживую, а не из окна общежития или своего дома. Минаев вместе со своим героем вживается в эту послевоенную реальность: «Продукты по карточкам, бесконечные очереди, денежная реформа 47-го, люди одеваются, по нынешним понятиям, как оборванцы: мужчины ходят в залатанных брюках и пиджаках, женщины сами шьют себе обновки из самой простой, хорошо, если трофейной ткани. Но он видит и чувствует другое: удивительное, открытое пространство, новая жизнь, которая рождается на его глазах, счастливые лица тех, кто выжил и хочет жить дальше… Он ощущает воздух свободы, которая вот-вот грянет, он чувствует время, его время, которое незаметно наступает».Для Минаева вообще характерно давать портрет героя в атмосфере времени эпохи. Вот и образ будущей жены, а тогда однокурсницы, Наины по контрасту с личностью Ельцина дан в мягких, тихих тонах: коллекция фотографий знаменитых актеров советского кино, запойное чтение, домашние заботы…И образ тогдашнего советского вуза предстает как нечто особенное: в отличие от западного варианта или современного российского «это был громадный социальный котел, который стирал грани, различия, предрассудки семейные и сословные, национальные и классовые, заставлял людей находить общий, единый для всего поколения язык».Впервые для анализа личности Ельцина Минаев применил особый, поколенческий подход. Он объединяет строителя Ельцина с учеными, писателями, поэтами, режиссерами, которые вскоре получат общее имя «шестидесятники». «Именно эти молодые люди обеспечили гигантский послевоенный рывок Советского Союза во всех областях. Это был нарождающийся класс новой интеллигенции, спинной хребет новой страны, который очень быстро преодолевал расстояние от нищеты и вольницы студенческих лет к стремительной и блестящей карьере на всем пространстве огромной Родины… Несмотря на пуританскую строгость советской идеологии, люди одной с Ельциным формации понимали: они конструируют реальность как бы заново. Сами будут ставить задачи и выполнять их. Они рисуют контуры и заполняют их принципиально новым материалом».Строительная область была в этом смысле особенно наглядной. «Строитель ведет объект от самого начала, от плана на бумаге и закладки фундамента до самого конца – сдачи в эксплуатацию. Он мыслит «проектами», он ясно видит цель и знает средства, он творец новых зданий и конструкций, окружающего пространства.Эта философия явно пришлась Ельцину по душе».Ее же он применил и к себе, к самостроительству, ставя перед собой почти невыполнимые, запредельные задачи и решая их. Без двух пальцев на руке стал в вузе лучшим волейболистом. Без денег объехал полстраны, от Урала до Черного моря. Занимаясь ночами, после изнурительных тренировок, получал почти одни пятерки.А после вуза отказался работать мастером, решив вначале освоить рабочие специальности, причем не одну-две, а все сразу. Работал по месяцу, получая третий-четвертый разряд, и брался за новое дело. Именно такой подход к любому делу, вскрытый автором книги, приводит к мысли о Ельцине как продолжателе стиля Петра I, царя-плотника, с той же истовостью, как и первый президент России, проведшего страну через крутой перелом эпох.«При этом он вовсе не наивный романтик, вовсе не человек не от мира сего – этот конкретный мир он завоевывает очень успешно, толково. Но внутри себя он мечтатель, у него все в жизни должно быть другим, более значимым по масштабу».Именно масштаб личности лежал в основе его главной «крамолы» и в строительной, и в партийной карьере, которая была не просто в его непривычной публичности, не в откровенности перед любой аудиторией, в независимости. В уверенности, что он должен решить любой вопрос самостоятельно. Сам.Минаев задается вопросом: «Кто же вытащил Ельцина наверх? Кто ему покровительствовал? Кто рассчитывал на него в дальнейшем? В чью «команду» он входил? – И сам же с удивлением констатирует: – Никто. Ни в чью». И в стремительной хозяйственной, и в партийной карьере Ельцина начисто отсутствует политическое закулисье.Даже будучи изгнанным из политики, не имея никакого властного ресурса, он избирается первым президентом России. «Само время, сама эпоха выталкивает его наверх».Время – вот второе действующее лицо в этой книге наравне с ее главным героем. Это одухотворенная, личностно значимая для автора субстанция, в которой рождается новая реальность, новая Россия. Минаева удручают зияющие пустоты в восприятии этого еще недавнего времени, и потому он живописует его приметы ярко, пронзительно, образно.«Молодые люди 80-х и тем более 90-х годов рождения не знают, не помнят атмосферы советского магазина, его специфического запаха и вида (например, казарменного запаха опилок зимой на грязном полу продмага), им не приходилось, расталкивая локтями других покупателей, мчаться к прилавку универсама, когда туда с грохотом выбрасывали (именно презрительно выбрасывали) мороженные куриные тушки и завернутые в серый замазанный целлофан обломки трески океанической. Они не разбирали на составные части мокрый бумажный пакет с мерзлой картошкой, не видели очередей за водкой, бурлящих ненавистью… Когда-то я думал: как хорошо, что наши дети этого не помнят, не знают. Теперь иногда думаю – жаль. Жаль, потому что тогда иначе относились бы к прошлому. И к настоящему тоже».Эта книга еще и автопортрет поколения нынешних пятидесятилетних – главного электората Ельцина, опыт проживания заново важнейших вех их совместной истории: Съезд народных депутатов, XIX партконференция, август 1993 года, Чечня, дефолт, последнее обращение президента к народу… Не просто анализ, а именно душевная, духовная прожитость Ельциным и самим автором той эпохи. «Я будто заново очутился в том времени», – признаются читатели книги, ровесники автора.Книга чем-то похожа на пьесу: ее драматургия соткана не просто из событий, а из психологических, душевных коллизий Ельцина и его окружения, российского менталитета. Вера, безверие, отвага, трусость, нравственное чувство наполняют и движут эту драматургию. Развенчивая множество злобных мифов о своем герое, Минаев приходит к выводу по поводу одного из них: «Семья» как идеологическая конструкция была не просто инструментом «черного пиара». Она была необходима массовому сознанию, и не только потому, что имя Ельцина прочно связалось с периодом гайдаровских реформ, сложных экономических преобразований. Нет, просто так нам всем удобнее жить. Реальный Ельцин был уже очень неудобен, он никак не хотел вписываться со своей открытостью и приверженностью демократии в параметры нашего российского представления о власти. Не вписывался и в наш менталитет».Так исследование личности президента становится исследованием России, души ее народа.«Ельцин стал героем народа, первым в стране публичным политиком. За ним стояла стихия… Стихия народной поддержки, неуправляемая, мощная, абсолютно бескорыстная. Сам Ельцин в этой стихии чувствовал себя как рыба в воде, легко и уверенно»….Нынешние митинги оппозиции – это своего рода эхо той стихии, молчавшей долгие годы после его ухода. Но в отличие от Ельцина новым властителям эта стихия не органична, она им чужда. Ведь чтобы быть естественным, открытым, политику необходим масштаб личности, делающий его самого независимым, свободным, бесстрашным. Тот масштаб, который ушел из российской политики вместе с Ельциным. Книга о нем тому свидетельство.