В «Эрмитаж»! В «Эрмитаж»…

Можно сколько угодно рассказывать, как с кличем «В «Эрмитаж!» знаменитости XIX века устремлялись в самое модное заведение Москвы. В ресторан «Эрмитаж», который обустроили в 1861 году в доме на Трубной площади купцы Пеговы. В очередной раз перестроили здание и сдали в аренду товариществу гостиницы «Эрмитаж» Люсьена Оливье. Можно рассказывать, а можно один раз увидеть (автор спектакля – худ­рук театра Иосиф Райхельгауз, сценарий написан Екатериной Кретовой по дневникам, письмам, художественным произведениям персонажей). Спектакль Школы современной пьесы «На Трубе» выстроен по принципу погружения в прошлое. Зрителей у входа делят на несколько групп, предводительствуемых гидами с табличками, на которых имена классиков, по разным поводам бывавших в этом доме. Попадаю в группу «Достоевский» – именно здесь, на заседании Общества любителей русской словесности Федор Михайлович читал свою знаменитую речь о Пушкине.

Гид прикладывает палец к губам и увлекает нас в мистическое путешествие по дому. Двигаемся в полумраке, сопровождаемые детским голоском, который гулким эхом отзывается под сводами: «Там ставнею сорванной // Хлопнет окно; // Там жизни оборванной // Темное дно – // Кушетки, козетки, // Куранты, чехлы // И мертвые предки – // Проблекли из тьмы». Конечно, Андрей Белый. Первый проводник Юрий Чернов коротко рассказывает нам историю 200‑летнего здания, единственного на Трубной площади, несмотря на все пожары, сохранившего исторические стены, и мы оказываемся в прозекторской. Федор Михайлович в белом халате в присутствии Чехова, который сегодня настоящий дух дома – появится в нескольких сценах в исполнении разных актеров, – и медсестры препарирует (можно догадаться что) под простыней. «Делю деятельность нашего великого поэта на три периода», – произносит классик, производя манипуляции, которые могут и шокировать, но зрители уже поняли, что сегодня не следует удивляться ничему.
А мы уже в кабинете худрука Школы современной пьесы, в котором в 1897 году Чехов (Алексей Гнилицкий) обсуждал с издателем Сувориным (Олег Царев) условия контракта и так разнервничался, что у него горлом пошла кровь. Нас быстро выпроводили, по лестницам забегали санитары с носилками, и через минуту мы очутились в «Зимнем саду». В том самом, где профессура Московского университета вместе со студентами отмечала всегда Татьянин день – начало зимних каникул. Гуляли так шумно, что об этом по городу ходили легенды, о чем и поведала нам Татьяна Веденеева, а профессор (в исполнении Александра Овчинникова) наглядно продемонстрировал, заснув в конце концов, завернувшись в скатерть, на праздничном столе.
А тем временем Александр Галибин, дополнив историю перестроек дома показом артефактов, найденных при раскопках, передает нас в руки Максиму Горькому (Вадим Колганов). Писатель в длинном черном пальто и широкополой шляпе, приветливо окая, ведет нас в подвал. В 1902 году он со всей труппой ­МХАТа отмечал в «Эрмитаже» премьеру спектакля «На дне». И сейчас мы видим это самое «дно». Темно. Страшновато. Пахнет тиной. Где-то рядом Неглинка, запечатанная в трубу, методично капает вода. А вот и «оборванной жизни» явление – некто волочит труп в метре от нас и, протащив его под решеткой, бросает в воду. Говорят, афоризм «концы в воду» тоже родился в этих пенатах. Алексей Максимович, внимательно наблюдая за происходящим, пытается вести диалог с оборванцем – как раз на тему, что «Человек – это звучит…». Оборванная фраза – как перчатка, брошенная собратьям по перу.
Да, у дома были темные и светлые уголки. Приятное впечатление оставила зала, в которой сам господин Оливье (Максим Евсеев), подробно рассказав о рецепте своего знаменитого салата, угощал им купца Пегова (Александр Сеппиус). Слышали бы вы, как ресторатор возмущался тем, как «усовершенствовали» его творение, перемешивая собственно «горку» салата, в котором было мясо рябчиков, перепелиные яйца, каперсы, раковые шейки, с декоративными элементами! В начале XX века к зданию ресторана пристроили гостиницу, которая на самом деле была «домом свиданий»: «нумера» не сдавались приезжим, а лишь на час-два – «своим». В один из таких «нумеров» с золотистыми фасонистыми шторами заводят и нас: «мадам» с несколькими «девицами», облаченными в фривольное нижнее белье, в оборочках и кружавчиках, напевая и перебрасываясь фразами из чеховских пьес, ждут гостей. Чехов (Павел Дроздов) приходит и вскоре удаляется со своей пассией.
И драма, пожалуй, из самых отчаянных, разворачивается в Малом зале, где в 1877 году действительно сыграл свадьбу со студенткой Антониной Милюковой Петр Ильич Чайковский (Евгений Козлов). Но все рассыпалось – бросив невесту и гостей, композитор убежал прочь со скрипачом Иосифом Котеком (Котиком). Ирина Алферова рассказывает о роковой роли музыканта в жизни Чайковского, не случайно признание в любви жениха невесте звучит как приговор женитьбе – «вся моя жизнь была преодолением своей природы». Такие строки гений написал однажды в письме брату Модесту.
Исторический променад с великими, причем в роковые минуты их жизни, завершается диалогами Льва Толстого и Чехова, неоднократно встречавшимися в Москве и в Крыму, в гостях друг у друга, в Мерзляковской больнице, где Лев Николаевич навещал Антона Павловича. Прозвучат они в темном зале «Эрмитажа». О чем только не будут говорить и порой горячо спорить классики! О литературе, об особенностях разных наций, о женщинах, о прелестях вегетарианства и даже о первом сексуальном опыте. Толстой признается, что считает Чехова лучшим из всех русских писателей, пишущим «даже лучше, чем он сам». Но будет отвергать чеховскую драматургию: «Вы знаете, я терпеть не могу Шекспира, но ваши пьесы еще хуже. Шекспир все-таки хватает читателя за шиворот и ведет его к известной цели, не позволяет свернуть в сторону. А куда с вашими героями дойдешь? С дивана, где они лежат, до чулана и обратно?»
Прозвучит и политическое заявление Толстого – о том, что «власти невыгодно просвещение народа, она опирается на его невежество». А также мысль о том, что «возбудив к себе ненависть других народов, а в своем народе патриотизм, правительство пугает свой народ, что он в опасности и нужно защищаться. Нам говорят, что нужно увеличить флот, прибавить войска, потому что Европа может в каждый момент соединиться против нас. Это обман и неправда…» Поднимет Чехов и горьковскую перчатку – «В человеке все должно быть…», остановившись, как и Горький, на полуслове.
…А в какой-то момент, закончив свои диалоги, классики, к всеобщему ликованию, решают ехать в «Эрмитаж». Так что Шаляпина, шансонье, мелодекламатора, конферансье и скрипача в этом ослепительном зале мы слушаем вместе с ними. А в финале – да, смотрим канкан!..