В детстве я просыпался под Гимн СССР. Николай ГНАТЮК

«Птица счастья», «Танец на барабане», «Малиновый звон на заре», «Девчонка из квартиры 45», «Зорька алая»… По количеству шлягеров народный артист Украины Николай Гнатюк – по-прежнему в лидерах эстрады. На сцене он всегда стоял несколько особняком. Не случайно певец в зрелые годы пришел к религии, получил второе образование в Белгородской духовной семинарии. Одно время поговаривали даже, что артист ушел в монастырь. Эстрадная братия чурается таких «чудиков»… Однако ни одна «Песня года» или «Голубой огонек» без Гнатюка не обходятся.

– Николай, когда вы впервые попробовали свои силы в музыке?

– Лет в десять мне показали несколько аккордов на гармошке мои друзья Коля и Володя Ковальчуки, которые жили в соседней хате. В нашем селе Немировка Хмельницкой области была только начальная школа, и после четвертого класса учиться приходилось ездить в ближний районный центр Староконстантинов. Там мой одноклассник Стасик привел меня в хор музыкальной школы. Дирижер Сергей Кириллович Семенов прослушал и зачислил солистом – с тех пор я пою.

– Какая из песен детской поры запомнилась?

– Поскольку мне каждый день нужно было добираться в школу за семь километров, то приходилось вставать рано, вместе с первыми аккордами Гимна Советского Союза, с которого начиналась работа радио. Эта мелодия навсегда врезалась в мою память. Если опаздывал на автобус, то шагал пешком. А после школьных занятий шел на репетицию и домой попадал только к восьми вечера. Все бы ничего, но родители выдавали мне на день всего 10 копеек. Я сейчас недоумеваю, неужели они не понимали, что ребенок голодный? У меня теперь взрослый сын Олесь, и я, может быть, даже слишком часто задумываюсь, сколько у него карманных денег и как он питается.

– Поговорить об этом с родителями не пробовали?

– Почему-то мне было совестно. И я был готов скорее терпеть головокружение от голода, чем просить. К тому же мой друг Стасик иногда выручал тем, что «стрелял» у прохожих копейки, на которые мы покупали пирожки. По-детски мне, конечно, было обидно. Но если смотреть на эту проблему шире, то чувство голода подстегивает развитие личности, не давая душе пребывать в состоянии сытой успокоенности и лени. Голод воспитал меня шустрым, целенаправленным пареньком. В детстве я был лучше…

– Семья поощряла ваше увлечение музыкой?

– Конечно. Мама сама хорошо поет, хотя всю жизнь проработала сельской учительницей. Отец, не зная ни одной ноты, по слуху виртуозно играл на трубе. Но для семьи его талант был сущим наказанием, потому что отца приглашали играть на свадьбах, где музыкантам полагалось напиваться наравне с гостями. Помню, мы с мамой прятали трубу, чтобы он не смог пойти по очередному приглашению. Каждый раз разыгрывался целый спектакль. Потом, к счастью, отец оставил такую «музыку» и серьезно занялся сельским хозяйством.

– Значит, взбираться на эстрадные подмостки вам никто не помогал?

– Никто. Так гораздо интереснее. После Ровенского института я без всякого распределения пришел в Одесскую филармонию. И сразу в отдел кадров. Там были обескуражены моей наглостью: «Что же вы сразу к нам? Может быть, сначала себя покажете?» А в зале как раз репетировал оркестр. Я спел там пару песен, и меня неожиданно взяли.

Но скоро филармоническая работа перестала меня удовлетворять, и как-то на гастролях по Харьковской области я вдруг спросил себя: «А что я здесь делаю?» После чего самовольно «снялся с маршрута», оставив дирижеру записку: «Простите, я уезжаю. Прошу трудовую книжку выслать по такому-то адресу». Часто вспоминаю тот вечерний Харьков и себя – человека, едущего в никуда.

А в родительском доме меня ждала повестка в армию. И дней через десять я уже был солдатом «ограниченного контингента советских войск в Германии».

– Ну уж армия, где строптивцев особенно не любят, отыгралась на вас?

– Напротив, армейские времена вспоминаю с удовольствием. Меня окружали добрые, порядочные люди. В Доме офицеров в Веймаре, где я пел в ансамбле, часто бывали танцы. Большинство песен моего тогдашнего репертуара были о доме. Ностальгия – сильное и объединяющее чувство. Когда я заканчивал петь, танцплощадка наполовину пустела. Там впервые я почувствовал, что нужен.

Однажды офицеров повезли на экскурсию в Дрезденскую картинную галерею. Я поехал с ними, чтобы проверить тезис институтского преподавателя по эстетике: «Сикстинская Мадонна» Рафаэля очищает душу». И действительно, эта картина меня ошеломила. А спустя два года я вернулся в Дрезден. Но уже как участник популярного тогда в Европе шлягер-фестиваля.

– Вы там спели «Танец на барабане»?

– Нет. Основная ошибка всех наших конкурсантов до и после меня как раз и была в неправильно подобранном репертуаре. В Дрездене я взял Гран-при с двумя немецкими песнями «Наверное, мне все это только приснилось» и «С удовольствием танцую». Пел по-немецки (язык выучил в армии). Никто не верил, что я русский, думали, швед. Это была фантастика. Я получил мешок денег и по совету Паши Слободкина, руководителя «Веселых ребят», устроил банкет и пригласил всех. Пришли даже Карел Готт, Дин Рид и посол СССР. Среди гостей оказался и директор Сопотского фестиваля пан Сикорский, который вскоре прислал в Москву запрос на меня. Для Сопота и родилась песня «Танец на барабане».

Помню, я здорово переживал, что не с чем ехать. Три дня бродил у Останкинской телебашни, придумывая свой номер. Чтобы тебя заметили, недостаточно просто спеть. Хотел жонглировать, играть на баяне… И вдруг вспомнил, что в институте практиковался на ударной установке. Тогда я понял, о чем будет песня. Мои знакомые на радио дали прослушать присланную Раймондом Паулсом кассету с новыми мелодиями. Одна вещь мне понравилась своей импульсивностью. Андрей Вознесенский написал текст на мой сюжет, и через неделю песня была готова.

– Это была ваша первая «хитовая» песня?

– До этого в телепередаче «Утренняя почта» уже звучала «Девчонка из квартиры 45». Народ ее принял. Но «Барабан» после сопотского Гран-при действительно забарабанил «на всю планету». И я закрутился-завертелся, исполняя песню то тут, то там: бывало, завтракал в Берлине, обедал в Праге, а ужинал в Хельсинки.

– В конце июня в Москве вручали премию «Серебряная калоша» за самые сомнительные достижения в российском шоу-бизнесе. В номинации о плагиате «Песни, написанные украдкой, или на композиторе шапка горит» оказался ваш тезка Басков, «позаимствовавший» песню у вас…

– (Поет) «Малиновый звон на заре…» Когда я впервые услышал «Шарманку» в исполнении Коли, то, конечно же, сразу понял, что это второй голос из припева моей старой песни, там двухголосьем в терцию. В свое время этот хит гремел, да и сейчас его многие помнят. Поэтому когда у зрителей слегка разбудили воспоминания, то сразу же получился новый хит.

– Будет ли «украинский соловей» Гнатюк судиться с «серебряным голосом России» и отнюдь не бедным артистом Басковым?

– Ну Николай здесь ни при чем. Он хороший человек и певец замечательный. Ни в России, ни в Украине до сих пор, увы, нет такого юридического понятия, как исполнительские права, в отличие, скажем, от Америки или Европы. Если к кому и предъявлять претензии в «заимствовании», так это к Игорю Крутому, сочинившему «Шарманку». И делать это должен композитор Александр Морозов, автор «Малинового звона».

– Недавно в Питере с помпой отметили юбилей Эдиты Пьехи. А в трудовой книжке Николая Гнатюка наверняка есть запись о работе в ленинградском ВИА «Дружба», где она была солисткой…

– Да, были времена, когда Стеша, так к Эдите Станиславовне обращались домашние, называла меня «зятьком». Ее дочь Илона Броневицкая тогда заканчивала

10-й класс, и мы с ней подолгу гуляли по Ленинграду. Вспоминаю те дни с удовольствием. У звездного семейства я учился не только премудростям эстрадного ремесла, но и тому, как надо относиться к людям и любить своего зрителя. «Дружба» много гастролировала. Но спустя год в моей душе зазвучали требовательные нотки: «Уезжай!» И вот однажды, никому ничего не говоря, собрал вещи и уехал в Днепропетровск, а откуда уже добрался до родительского дома. Трудовая книжка в очередной раз пропала. В моей жизни так часто случалось, наступает какое-то новое время, тебе надо делать что-то другое.

– Может ли самый знаменитый холостяк Украины сказать, что его личная жизнь не удалась?

– Могу. Я очень люблю своего сына Олеся, ему уже 25, но с его матерью, моей бывшей женой, у нас не сложилось. Она была заурядной танцовщицей и несостоявшейся киноактрисой, которую не устраивал статус только «жены Гнатюка». Жутко меня ревновала, и весь этот шум вокруг меня ее не радовал. После того как мы развелись, было несколько попыток завязать новые серьезные отношения. Но почти всегда меня смущало, что во мне видели не просто гарного хлопця Колю с Хмельнитчины, а популярного певца Николая Гнатюка. В общем, подходящую женщину я так и не встретил. Возможно, это мне воздается по моим грехам, по моей гордыне. А возможно, те цели, которые я перед собой ставлю, и не подразумевают семейных отношений. Но у меня прекрасный сын. И значит, не все так плохо.

– Чем же он так прекрасен?

– Например, тем, что заявил: «Папа, на сцену я не пойду, это не мое». Хотя у него хороший голос, приличное музыкальное образование, знание языков и еще есть многое, что поможет стать суперзвездой. В одном немецком колледже он уже получил диплом менеджера автомобильного бизнеса. Сейчас учится в вузе на экономиста. Обожает возиться с машинами. И время от времени воспитывает меня. Недавно составил список жизненно важных принципов, которых я должен придерживаться. Первым пунктом значится: «Не пить!»

Честно признаюсь, я бы не хотел, чтобы мой сын пошел по моим стопам. Эстрада – тяжелейший труд с непредсказуемыми результатами. Что ты несешь людям со сцены? Какие чувства пробудил? Рано или поздно за все это придется ответить.

– Вы человек православный. Насколько религия влияет на ваше творчество?

– Я несколько раз спрашивал у батюшек, не бросить ли мне сцену вообще? И неизменно получал ответ: нет, ты должен «идти к людям и утешать их». Иногда прошу поэтов поменять в текстах исполняемых мной вещей какую-то фразу, в которой, как мне кажется, заложена негативная суть и проскальзывают лукавые штучки. Например, в песне «Танец на барабане» есть такие строки: «Барабан был плох, барабанщик – Бог». По молодости я это пел, особо не задумываясь. А ведь в заповедях сказано, что не надо всуе упоминать Всевышнего, да еще приписывать его свойства смертному. Я созвонился с авторами, объяснил ситуацию и нашел понимание. Теперь пою: «Барабана гром, барабанщик он». Сейчас в моем репертуаре почти нет ни одной песни, которую бы не пришлось переделать.

– Строги вы к себе, Николай Васильевич, строги…

– Я так воспринимаю мир, зачем же мне самого себя обманывать? В Украине я выпустил диск духовных песен. Это не я так вдруг решил, а Господь на душу положил. Но вот уходить полностью в духовную музыку я не хочу. Долго об этом размышлял и решил, что я все-таки останусь исполнителем массовых песен. По этому поводу один старец на священной горе Афон подарил мне хорошую мысль: из одного источника не течет сладкая вода и горькая. И в своем творчестве я четко разделяю эти столь разные направления.

Фото автора