Утраты и приобретения. Чем обернулись уроки истории?

Проходят годы, меняются эпохи, и то, что ушло в прошлое, у многих вызывает тоскливое чувство о чем-то навсегда исчезнувшем и безвозвратно утерянном. Правда, вспоминают обычно только хорошее, приговаривая: «Вот в наше время…» Между тем, сравнивая, всегда имеет смысл трезво взвесить все утраты и приобретения, чтобы понять, куда же мы движемся. На эту тему мы беседуем с директором Института социологии РАО доктором психологических наук, профессором Владимиром СОБКИНЫМ.

– Владимир Самуилович, какой период в истории советской школы кажется вам наиболее новаторским?- Вторая половина 80-х – очень острый и яркий период профессионального самоопределения учительства, борьбы сторонников авторитарной педагогики со сторонниками педагогики сотрудничества. Было отчетливое ощущение необходимости перемен, превращения школы из ведомственной структуры в государственно-общественную, отношения к ученику не как к объекту манипуляции, а как к субъекту образовательного процесса. В те годы учителя очень уважительно относились к ученым, а ученые – к учителям, и новаторство было во многом сориентировано на связь школы с педагогической наукой. Хочу отметить особую роль «Учительской газеты», которая в те времена сделала очень многое для объединения молодых педагогов и видных ученых. Идеи Шаталова, Щетинина, Давыдова, Библера, Лысенковой, Амонашвили и многих других новаторов тут же брали на вооружение учителя-энтузиасты по всей стране. К сожалению, этот вектор образовательной политики к 2000 году был сведен к минимуму. Вместо него чиновники сделали ставку на проведение многочисленных слетов, семинаров, съездов, олимпиад, конференций, «круглых столов» и так далее. Я допускаю, что отдельные массовые акции действительно могут быть полезными, но строить всю стратегию на этой показухе как минимум ошибочно. – Насколько изменилась сама система управления образованием в масштабах государства?- В начале 90-х основным инструментом реализации государственной образовательной политики была Федеральная целевая программа развития образования. Этот документ принимал и утверждал Верховный Совет, а министерство было обязано его выполнять. Кроме того, существовали региональные программы, принятые представителями власти на местах, и так вплоть до программ развития каждой отдельно взятой школы. Эта схема работала до середины 90-х. Потом все начало сводиться на нет. Был утерян механизм управления системой образования через федеральные и региональные программы. – В чем, на ваш взгляд, выражен кризис управления образованием?- Когда утрачена связь поколений, нарушена логика последовательного развития нормативно-правовой и содержательной базы, когда документы разрабатываются узкой группой специалистов без учета пожеланий масс, очень трудно потом работать по ним и очень сложно объяснить этим массам, что же стоит за каждым из пунктов и что имеется в виду. Утрата взаимодействия между отдельными элементами системы образования – самая серьезная проблема управления этой системой. Сегодня проводится много солидных мероприятий – слушаний, брифингов, пресс-конференций, «круглых столов» и пр., на которых много говорят, но реальных изменений как не было, так и нет, одни слова, слова, слова…- Изменилось ли содержание образования за последние три десятилетия?- В советские времена ставка была сделана на научно обоснованные учебники и программы. При Академии педагогических наук действовали 23 экспериментальные школы, где отрабатывалось содержание образовательного и воспитательного процесса. Сейчас академию лишили этой экспериментальной площадки, а школы передали органам местного управления. Таким образом, высшая педагогическая наука оказалась в существенной степени оторвана от педагогической практики, а школа лишилась поддержки ученых. Культура создания наукоемких учебников с их всесторонней проверкой, апробированием во многих классах и на разных категориях детей сегодня исчезает. – В 80-е годы по каждому предмету было два-три учебника. В 90-е – десятки и сотни. А сейчас мы вроде как опять возвращаемся к двум-трем. Получается, пришли к тому, что было?- Нынешние два-три учебника – это совсем не те два-три, которые были в 80-е годы и за которыми стоял многолетний труд научной апробации и отработки. И вообще, сколько бы ни было учебников, все они имеют право на существование, но при условии, что их авторы – профессионалы, которым все доверяют, а сами учителя – профессионалы, способные выбрать для своего класса именно то, что ему нужно. А что мы видим сегодня? Отношение к педагогу в обществе, как правило, сверху вниз, об учителях говорят в каком-то снисходительном тоне, авторитет их довольно низок. Сейчас не существует механизма квалифицированной экспертизы учебников, которая втягивала бы учителя в серьезное обсуждение их содержания и методического сопровождения. Когда рецензию на учебник пишет сам автор, все это превращается в фикцию, имитацию полезной деятельности. И это касается не только учебников, а большей части всего, что делается в системе. Как бы программа, как бы учебник, как бы эксперимент… Все имитация! А продиктовано это во многом экономической ситуацией. Создание учебников, учебных пособий и их электронных версий – очень серьезный бизнес. И тут серьезные многолетние эксперименты никому не нужны, главное – как можно быстрее выбросить на рынок товар, которого нет у конкурента. Получается, что традиционные педагогические эксперименты, которые касаются отработки программ, содержания учебников и т. д., уже не подходят, не вписываются в существующую рыночную реальность. Но если это так, то тогда надо менять сами принципы экспериментирования в педагогической науке, вырабатывать новые, современные подходы. Надо особым образом организовывать исследовательскую работу в педагогике, в образовании, чтобы соответствовать технологическому прогрессу. Нужен иной тип эксперимента. – Что за эти годы произошло с педагогическим образованием? – Раньше профессия «учитель» по статусу считалась вполне нормальной, и в педвузы шли далеко не самые слабые выпускники школ. Однако сегодня возник явный гендерный перекос, образование стало стремительно феминизироваться. То, что из школы ушли мужчины, это факт, который свидетельствует о потере статуса профессии. И последствия этого весьма и весьма негативные. Другой момент – старение кадров. В советские времена молодые все-таки шли в школу, пусть и по распределению. Сейчас их туда крайне сложно заманить. Отсюда, кстати, проистекают и многие другие проблемы, в частности, связанные с инновациями в образовании. Ведь в пожилом возрасте трудно осваивать инновации, работать нестандартно, менять модели поведения и подходы к преподаванию. Сегодня почти не придают значения тому, кто приходит в педвуз, из каких социальных слоев, семей, групп. В старые времена в учителя шли, как правило, дети интеллигентов, было очень много учительских династий. Теперь контингент педвузов весьма разношерстный, много людей и семей, где ни у кого из родителей нет высшего образования, где культурный уровень достаточно низок. Выясняется, например, что в педвузы обычно приходят выпускники из вполне заурядных школ, а студенты технических университетов рекрутируются из школ с углубленным изучением отдельных дисциплин, из спецклассов и т. д. Наконец, если сравнить средний проходной балл на филфак МГУ, факультеты лингвистики в другие вузы и филфак в педагогических вузах, окажется, что в последнем случае он самый низкий. Что же получается? Мы рекрутируем в сферу образования тех, кто показал слабые результаты по ЕГЭ, людей из малообеспеченных социальных групп, из вполне обычных образовательных учреждений (не гимназий и не спецшкол). Грубо говоря, мы набираем слабых, которые затем, попадая в школу, начинают учить и воспитывать новое поколение. – Это ведь тоже имеет отношение к образовательной политике?- Самое прямое. Если не определены приоритетные цели и не нащупаны болевые точки образования, если нет понимания вызовов и ключевых проблем, на которые должна реагировать система образования, если разговор ведется только о повышении уровня оплаты труда, а не о повышении социального статуса учителя, вряд ли можно говорить о наличии полноценной политики в области образования. Но надо также понимать, что в сфере образования отсроченный результат – это норма, и всегда нужно говорить о долгосрочных вложениях. И это надо учитывать при выстраивании приоритетов.- Насколько нынешний педагог защищен действующим законодательством по сравнению с его советским коллегой?- В свое время Закон РФ «Об образовании» был признан одним из лучших среди аналогичных документов во всем мире. Единственное, что надо было бы в нем усовершенствовать, это снять излишний контроль за деятельностью педагога, оценивая не процесс, а результат. И такая установка действительно существовала. Сейчас мы видим прямо противоположное – вал отчетности, мелочных документов, таблиц, которые необходимо заполнить каждому педагогу. Доходит до абсурда, когда требуют фиксировать уровень развития ребенка по 150 показателям. Никого из нас не устраивает, когда мы приходим к врачу и видим человека, который пишет бумажки и вовсе не глядит на нас. Так вот самое страшное – это учитель, который вместо реальной работы с детьми целиком погружен в написание бумажек. – В 90-е годы возникло мнение, будто дело школы – давать образование, а воспитывать должна семья. Но в последнее время только и говорят, что о необходимости возрождения системы воспитания, в которой школе было бы отведено центральное место.- Не знаю, в чьем воспаленном мозгу возникло утверждение, будто школа не должна воспитывать. Ведь в законе прямо сказано: образование – это единство обучения и воспитания. На мой взгляд, нормальный учитель, имеющий классическое педагогическое образование, знакомый с трудами Ушинского, Сухомлинского, Макаренко, Амонашвили, Эльконина и других знаменитых педагогов, никогда ничего не терял, потому что для него образование и воспитание принципиально неразрывны. Воспитание никогда не было основано только на господствовавшей в обществе идеологии, а строилось на принципах истины, добра и красоты. И морально-нравственные моменты являются ключевыми в любой воспитательной системе. То есть они не ситуативные, а универсальные для всего человечества и относятся к разряду вечных ценностей. Честь, достоинство, верность, правда – эти понятия присутствуют как у коммунистов, так и у капиталистов, как у атеистов, так и у верующих. И вся педагогика сотрудничества, о которой я говорил выше, также строилась отнюдь не на идеологии, а именно на таких вечных ценностях. – Деятельность педагога сегодня оценивают в основном по тому, как он учит, а не как воспитывает. Поэтому на первое место выступают успехи по результатам госэкзамена. – ЕГЭ – инструмент оценивания знаний ученика, а не учителя. И если какому-то руководителю выгоднее с его помощью оценивать учителей, это говорит о проблемах в системе управления образованием. На самом деле нужно отслеживать динамику изменений, потому что взять сильный класс и, особо не утруждаясь, получить там блестящие результаты – одно, а с огромным трудом вытянуть очень слабый класс на относительно средний уровень – совсем другое. А если у нас в почете имитация деятельности, то она порождает и имитацию системы оценивания достижений учителя и ученика.- Владимир Самуилович, как вы относитесь к конкурсам педагогического мастерства – «Учитель года», «Я иду на урок», «Шаг в будущее»? Ведь в отличие от советских времен их сейчас несравненно больше. – Конкурс «Учитель года» возник на волне новаторства, в период перестройки, и тогда ему уделяли огромное внимание. Педагоги с огромным интересом смотрели трансляции открытых уроков, которые проводили для своих коллег Шаталов, Амонашвили и другие великие педагоги. Действительно, это можно считать приобретением, ибо раньше у нас ничего подобного не было. Но я хочу сказать о другом. У педагогов, особенно зрелых, вовсе не так много возможностей для профессионального самовыражения и самоутверждения. К сожалению, в системе образования не выстроены механизмы социальной карьеры педагога. Стимулирование учителя повышением размеров его зарплаты в зависимости от стажа работает лишь до определенного возраста и дальше очень мало отражается на качестве его деятельности. Как еще можно ободрить и поощрить человека? Получается, чтобы не оставаться на месте, он должен либо уйти на руководящий пост, стать завучем или директором, либо податься в методисты. Есть, конечно, и звания – «Заслуженный учитель», «Народный учитель», «Отличник народного образования», но их могут получить единицы. Поэтому конкурсы педагогического мастерства имеют право на существование хотя бы потому, что позволяют каждому учителю принять в них участие и занять какое-либо место. Правда, тут тоже очень важен уровень конкурса.P.S. Полную версию интервью читайте на нашем сайте. А что думаете вы? Оставьте ваши комментарии.