Утраченные иллюзии

Утраченные иллюзии

Здесь соберутся те, кто еще помнит себя учениками, но уже пришли в школу учить других. Молодых учителей, которым бывает иногда неуютно и одиноко в школьной учительской, скучно и грустно возле опостылевшего телевизора, мы приглашаем в “Двенадцатый класс”, чтобы поделиться своими бедами и успехами, рассказать свежий анекдот и встретиться с друзьями не только из соседнего кабинета, но и из соседнего города или даже страны. В “Двенадцатый класс” заглянут вездесущие школьники, любознательные студенты, припоминающие свою молодость мэтры. Разговор пойдет о профессии, и не только, потому что учитель, честно говоря, это больше чем профессия. Молодой учитель приходит на работу, когда его воспоминания о собственной школе свежи и никаких других жизненных впечатлений у него попросту нет. Мои “школьные годы чудесные” пали на конец периода застоя. С того времени я прочно усвоила, что дисциплина на уроках должна быть жесткой, а знания прочными. Мы понимали, что учитель всегда прав, что учеба – первая обязанность ученика, а гений – это 99% потения. В подсознании фундаментально закладывались основы поведения – что можно, а что нельзя. Нам даже не нужно было об этом говорить, настолько у нас была развита интуиция.

То, что “так жить нельзя”, я поняла еще до Говорухина и во времена учебы в институте предвкушала, как буду учить по-другому – без диктата, унижения и насилия. Пока я вчитывалась в Песталоцци и Коменского, за стенами библиотек и аудиторий жизнь шла своим чередом. В перестроечные времена общественное мнение все чаще склонялось к мысли, что учеба должна быть построена в форме игры, что знания к детям должны приходить без всякого умственного напряжения с их стороны и что все позволено, что не запрещено (что было запрещено, никто не знал, потому что в одночасье все было разрешено). Результатом революционной перестройки стало снижение знаний практически по всем предметам.

Но обо всем этом я размышляла позже, а когда стала работать, то пришла как бы в ту школу, которой уже не было. Пока разбиралась, упустила время. Дети были как зачумленные и на возвышенные интеллигентски-благородные порывы не реагировали. Тогда властвовало время демократии наизнанку – при всей вседозволенности ситуации грубую силу голоса или размахивание журналом даже самые отпетые идентифицировали адекватно. Но я не умела и не хотела кричать. Для меня это было недопустимо и невозможно в свете совестливо-справедливой концепции изменения мира и благих земледельческих намерений сеять разумное, доброе, вечное.

По наивности и от отчаяния я обратилась за помощью к опытным учителям. “Что вы, милочка, – удивлялись они, – на наших уроках дети сидят, как мышки. Тишина такая, что слышен шелест мушиных крылышек. А вы на жизнь жалуетесь!” Вслед они понимающе добавляли: “А где, собственно, детям расслабляться, как не на уроках молодых учителей?! Не у нас же!”

Все было верно – дети трусливо мстили за унижение не тем, кто их унижал, а тем, кого они в состоянии были унизить, – молодым неопытным учителям, которые упорно пытались защитить свое и чужое достоинство.

Администрация в лице директора и двух завучей заняла выжидательную позицию: выплывет – так выплывет, потонет – туда и дорога. Меня тем временем продолжали “выносить” на уроках – дети шумели, хамили, опаздывали, подсовывали двусмысленные картинки…

В конце концов мне стало жаль себя и я бухнула кулаком по столу. И пусть моя рука никогда не держала ничего тяжелее карандаша, эффект был мгновенным и потрясающим. Класс замер и настороженно охнул. “А, – входила я в раж, – да я вам, да я вас…” Дети поняли, что я, как все, и меня начали бояться.

Так закалялась сталь. Я заматерела, глотка у меня стала луженой, и слова для того, чтобы срезать любого хулигана находятся сами собой. Трогательная беззащитность, трепетность и нежность потихоньку испаряются из сознания. На педсоветах меня приводят в пример как требовательного, строгого и компетентного педагога, который удержит любую аудиторию, а в случае чего покажет, где раки зимуют.

В минуты тягостных раздумий я уныло смотрю в зеркало. Что я вижу? Лицо вполне симпатичное и молодое. Но, стирая ватным тампоном, смоченным в лосьоне “Синержи”, случайные черты, я вижу, как на лице проступает тяжелая и легко узнаваемая опытным человеком печать многолетней работы в школе…

Лидия АНДРЕЕВА

Какой вопрос самый животрепещущий для начинающего учителя, в отличие, допустим, от начинающего инженера или врача? Рискнем предположить, что это вопрос взаимоотношений. Триада ученик – учитель – администрация выстроилась с появлением первых школ. Безболезненно вписаться в нее удается далеко не каждому, о чем и свидетельствует рассказ Лидии Андреевой. А вот в Мостовской средней школе Пермского района администрация с пониманием относится к молодым учителям. Для начинающих проводятся тренинги, упражнения, тесты, которые помогают учителям решить проблемы школьных взаимоотношений.

Не разочаровывайтесь от первых неудач.

Смотрите в глаза ученику.

Не бойтесь говорить!

– желает молодым коллегам завуч Мостовской школы Галина Викторовна Башарина

Мама твердила:

“Ты должен…”

У осени были теплые дни, у меня – молодые годы, хотя сам себе я представлялся умудренным. Позади филфак, отступать некуда и стыдно, тем более что есть протокольная форма, новенький диплом и синий ромбик на лацкане.

Мне нужно войти в класс, где два с половиной десятка глаз будут ждать от меня воспитания, укрощения и образования. До сих пор не могу понять, как я на это решился. Мама твердила: “Ты должен. Тебя государство выучило”. А я смутно понимал тогда многозначность кинжального слова “долг”…

То первосентябрьское утро было праздником, пусть даже подьем в пять утра и сорокаминутная тряска в автобусе. Что я знал? Морфемы, лексикологию, фразеологизмы и про сложносочиненные. Но мне хотелось работать и хотелось учить, потому что был пример – моя бабушка. Первая женщина-учительница Башкирии. И мне нужно было продолжить эту династию.

Я начинал свои первые уроки “творчески” – и в тот день разучивал под баян с ребятами одну и ту же песенку и с ужасом думал, что же буду делать дальше. Баяном я владел на уровне ДМШ…

Прошло десять лет. Многое пришлось понять, многое простить. Но жизни говорю “спасибо”, ведь сегодня я завидую сам себе. Тому, каким я стал. Нет, у меня нет званий, но есть понимание детских душ, есть терпение, есть любовь к тем, кого вижу перед собой каждое утро, таких разных и все-таки моих.

Олег КИЛЬДИЯРОВ

P.S.

Галерея

Галерея

Кто из начинающих учителей не хотел бы достичь профессиональных вершин, стать учителем-методистом, проработать более 35 лет в школе и при этом выглядеть на все 19?! Невозможное становится возможным в “Галерее” “ДК”, где педагогических мэтров можно увидеть в возрасте надежд и ошибок. Портреты в галерее “говорящие”, люди – живые. Галина Алексеевна Моторнюк, учитель 1542-й московской гимназии (снимок 1959 года, Кузнецовская средняя школа), считает, что, чтобы научить читать, надо научить любить. Книгу, язык и Отечество.

Меня спас…стойкий оловянный солдатик

Завуч умоляла меня: “Выручайте, нет специалиста. Хоть в пятых классах ведите немецкий язык. Справитесь, поможем, если надо”.

Не устояла я, поддалась на уговоры. С легкой руки Митрофановны – так учителя звали за глаза завуча – в первый год работы в сельской школе стала я специалистом широкого профиля. Дали мне русский язык и литературу в старших классах, немецкий – в 5-х, а еще классное руководство и литературный кружок.

Но какая меня ожидает участь в пятом классе, я и представить себе не могла. Первый урок немецкого языка. Сорок пар глаз устремились на меня. Я на одном дыхании произнесла несколько фраз на непонятном языке.

– Будем общаться с вами только по-немецки, – мой голос, казалось, звучал бодро и убедительно. Но вдруг в тишине раздался крик: “Ребята, не будем учить фрицевский язык”. Поднялся шум, гвалт. Я пыталась перекричать, но меня уже никто не слушал. Со слезами на глазах я выбежала из класса. Урок сорван. Кто-то из учителей пошел увещевать ребят, они притихли, но в класс в тот день я больше не вернулась.

На следующем уроке на последней парте бдительно восседала Александра Митрофановна. Она шикала на ребят, одергивала их, усмиряла шалунов, а я пела соловьем. Опекунство надо мной на этом не закончилось. Завуч стала учить меня азам педагогики. Была она математик со стажем, имела за плечами учительский институт и около двадцати лет работы в школе.

– Что учила в институте, читала в книжках, забудь, – внушала мне Митрофановна, приглаживая руками и без того аккуратный пучок волос на голове. – Что главное для учителя?

– Знание методики, материала, – мямлила я.

– Ну вот, в этом твоя ошибка, – улыбалась завуч. – Главное – дисциплина. Не будет ее, ничему ребят не научишь. Вот список шалунов из 5-го класса, надо сходить к родителям домой, они их живо приструнят.

Первым в списке был Саша К. У этого маленького белобрысого непоседы оказался на удивление рослый и малоразговорчивый отец. Во время моей тирады он не произнес ни слова. О том, что папа уяснил из моего сбивчивого рассказа, я узнала на следующий день. После бодрого приветствия пятиклассники послушно зашуршали тетрадями, учебниками. Только Саша как-то боком, примостившись с краю сиденья, не поднимал головы от парты.

– А он сидеть не может, выпороли его, – долетел до меня чей-то ехидный шепоток. Мне показалось, что я ухнула куда-то вниз. Видимо, сорвалась с постамента под названием дисциплина. И теперь мое тело кололи и жгли его маленькие осколки.

– Я не знала, я больше не буду, – услышала я чей-то жалкий голос. До меня дошло, что он принадлежит все-таки мне. Оказалось, что это я стою у парты и глажу ершистую голову деревенского пацана.

– Да врут они все, это я с лошади упал, – вдруг произнес он отчетливо.

Раздался чей-то смешок, и через минуту в классе стоял веселый хохот. “Не работать мне учителем”, – мелькнула в голове мысль. И сразу стало легко на душе: как хорошо, что нечего терять.

– Ребята, хотите я вам сказку расскажу, – неожиданно предложила я.

Начала я со своей любимой, про стойкого оловянного солдатика. Вот он несется в бушующем потоке волн в своем бумажном кораблике. Несется навстречу опасности. “Страшно, служивый?” – спрашивают его. “Никак нет”, – отвечает солдат и крепче сжимает ружье. В классе – удивительная тишина.

– Молодец, – похвалила меня в тот день завуч. – Я хотела зайти на урок, да немножко задержалась, подошла к двери, а у вас – рабочая обстановка. Сама справилась.

Своего секрета я ей не открыла. С тех пор я весьма спокойно выслушивала все ее замечания, пожелания, пропускала их мимо ушей и шла своим путем. Экзамен на право быть личностью, мне казалось, я выдержала. В том злополучном пятом у меня никогда не было проблем с дисциплиной, мы успешно осваивали немецкий язык. Даже на следующий год, когда в школе появился специалист, этих ребят оставили мне. А я и не возражала.

Надежда СЕМЕНОВА

Алтайский край