На чтение: ≈ 20 мин.Некоторые даже “доказывают”, что устарел, и удивляются в том смысле, что какие вообще могут быть разговоры. Вот послушайте: “Статью “Великий педагог ГУЛАГа” прочел с удовольствием – и профессиональным (как преподаватель), и чисто человеческим. Хотелось бы дополнить ее несколькими соображениями.
Помню, как в свое время меня неприятно поразила и больно задела аналогия, которую “гуманист” Макаренко привел в своей лекции “Методы воспитания”: “Ведь учат врача производить трепанацию черепа. В наших условиях, может быть, будут учить педагога, как такую “трепанацию” производить”. Обратите внимание на кавычки, в которые Макаренко берет слово, – дальше будет видно, почему он это делает.
Процитировав Макаренко слово в слово, без отсебятины и подлога, доктор философских (!) наук Анатолий Горелов приходит к выводу: “Вот так – ни больше ни меньше. Трепанация (кавычки пропали – дальше увидите, по какой причине. – Автор) сознания людей стала основной задачей сталинской педагогики”, создателем которой Анатолий Горелов – вслед за Ю. Азаровым – считает Макаренко и предъявляет ему обвинительное заключение: кроме трепанации (без кавычек!) вешает на него “воспитание без свободы”, “подавление личности во имя интересов коллектива”, “разделение людей на “наших и ненаших”, “создание образа врага”, взращивание с помощью этого образа и “с помощью внушения” “стаи, которая будет действовать, как один, по приказу вожака”. И приговор: “Конечно, сам Антон Семенович Макаренко, безусловно, личность. Но если отказываться от сталинизма, надо отказаться и от его фетиша – макаренковской “педагогики”. По моему мнению (Анатолия Горелова. – Автор),- она не может не рухнуть вместе со сталинской системой”.
А теперь тщательно вымоем руки и натянем медицинские перчатки, чтобы трепанировать череп автора приговора и поискать в его мозге поврежденный участок,- а вдруг поможет нейрохирургия? Вскрываем 5-й том сочинений Макаренко (1958 года издания!). Внимательно обследуем контекст, который “со всех сторон окружает слово “трепанация” без кавычек и в кавычках.
Из контекста следует, что в коммуне имени Феликса Эдмундовича Дзержинского воспитывался беспризорный мальчик по фамилии Терентюк. На сцене коммунарского театра он проявил незаурядный актерский талант. Как пишет Антон Семенович, “талант очень редкой наполненности комика, чрезвычайно тонкого, остроумного, обладающего прекрасными голосовыми связками, богатейшей мимикой, умного такого комика”.
И сам Антон Семенович, и вся коммуна не сомневались, что Терентюк выберет профессию актера. Но случилось непредвиденное. В те годы самой модной, престижной, как теперь говорят, была профессия инженера, а Терентюк, на беду, был круглым отличником и, несмотря на советы и уговоры, поступил в технологический институт, понадеявшись, вероятно, на то, что круглому отличнику любое образовательное море не выше чем по колено.
Удрученный таким решением одного из лучших и умных воспитанников, Антон Семенович пишет: “И вот он ушел в технологический институт при моем глубочайшем убеждении, что мы теряем прекрасного актера. Я сдался, я не имею права, в конце концов, совершать такую ломку”.
Прошло полгода. Прогноз Антона Семеновича, что если Терентюк и станет инженером, то очень посредственным, подтверждался у всех на глазах. Парня надо было срочно спасать от катастрофы на всю жизнь. И вот тут Антон Семенович не выдерживает: “Я подумал-подумал и решился – вызвал его на собрание коммунаров, говорю, что вношу жалобу на Терентюка: он не подчинился дисциплине и ушел в технологический вуз. На общем собрании говорят: “Как тебе не стыдно, тебе говорят, а ты не подчиняешься”. Постановили: “Отчислить его из технологического института и определить в театральный техникум (коллектив “подавил” личность. – Автор)”. Он ходил очень грустный, но не подчиниться коллективу он не мог – он получал стипендию (100 рублей от коммуны – добавка к государственной стипендии. – Автор), общежитие в коллективе. И сейчас он прекрасный актер, уже играет в одном из лучших дальневосточных театров, в два года он проделал путь, который люди делают в 10 лет. И сейчас он мне очень благодарен”.
Дальше прошу следить за каждым словом, за каждой запятой и за каждой кавычкой. Минули годы. Терентюк с успехом играет в театре. Но Антона Семеновича по-прежнему терзают сомнения. Он снова и снова возвращается к этому случаю и честно признается, что обосновать свое решение, как педагогический закон, ему не удалось и что он не знает, может ли такой закон быть или не может: “Но все-таки, если бы ТЕПЕРЬ передо мной стояла такая задача, я бы БОЯЛСЯ ее решить,- кто его знает, какое я имею ПРАВО произвести НАСИЛИЕ? Вот право производить такую ЛОМКУ – вопрос для меня НЕ РЕШЕННЫЙ. Но я глубоко убежден, что перед КАЖДЫМ ПЕДАГОГОМ (а не перед “научным психологом” или перед его однояйцевым близнецом “научным философом”. – Автор) такой вопрос будет вставать – имеет ли право ПЕДАГОГ вмешиваться в движение ХАРАКТЕРА и направлять туда, куда надо, или он должен пассивно следовать за ЭТИМ характером? Я считаю, что вопрос должен быть решен так: имеет право. Но как это сделать? В каждом ОТДЕЛЬНОМ случае это надо решать ИНДИВИДУАЛЬНО, потому что одно дело – иметь право, а другое дело – уметь это сделать. Это две РАЗЛИЧНЫЕ проблемы. И очень возможно, что В ДАЛЬНЕЙШЕМ (!) подготовка наших кадров будет заключаться в том, чтобы учить людей производить такую ломку. Ведь учат врача (вот оно! – Автор), как производить трепанацию черепа (в то время такая операция была столь же ответственной, как сегодня шунтирование или трансплантация. – Автор). В наших условиях, МОЖЕТ БЫТЬ, будут учить педагога такую “ТРЕПАНАЦИЮ” (понятно, почему появились КАВЫЧКИ? – Автор) производить, – может быть, более ТАКТИЧНО, более УСПЕШНО, чем я это сделал (кишка тонка: учить “трепанации”, т.е. выявлять, раскрывать, взращивать и реализовывать врожденные способности, если единственный свет в окошке – “государственный образовательный стандарт”! – Автор), но как, СЛЕДУЯ ЗА КАЧЕСТВАМИ ЛИЧНОСТИ, ЗА ЕЕ НАКЛОННОСТЯМИ И СПОСОБНОСТЯМИ, направить ЭТУ личность в наиболее нужную для НЕЕ (!) сторону”.
Что в такой “трепанации” можно усмотреть крамольного, не скажет ни один человек, который способен мыслить и рассуждать “в пределах нормы”. Поэтому “трепанация”, которую я на ваших глазах устроил доктору философии, была оправданной, и будем надеяться, что она поможет ему избавиться от комплекса фальсификации и очернительства. У меня даже есть гарантия, что так оно и будет. Гарантия такая. Сорок с лишним лет назад, а если точно, то 24 ноября 1950 г., “Литературная газета” опубликовала мою статью “Еще о Ломоносовых, таланте и призвании”, в которой я упомянул и о случае с Терентюком. На статью пришло много откликов. Один из них, написанный актером А.Евтушенко, газета передала журналу “Народное образование”, где он и был напечатан. А.Евтушенко писал, что, принимая столь ответственное решение, общее собрание и Антон Семенович не ошиблись. Дмитрий Филиппович Терентюк стал на самом деле замечательным актером. Только за три года он сыграл на сцене театра в городе Энгельсе около дюжины сложных ролей. Тут и Оргон в “Тартюфе”, и Никита “Во власти тьмы”, и Павел Петрович в “Сонете Петрарки”.
Товарищи по работе восхищались Терентюком и вслух, и втайне, но он никогда не был доволен собой. “Такой ясный в создаваемых им образах, он казался нам до крайности непонятным в повседневной жизни. Если смотрит – так непременно с грустью, если молчит – так непременно долго. Молчит, когда спор, как пожар, перебрасывается от соседа к соседу, охватывая всех, кто способен воспламеняться и гореть. Глядишь на него и думаешь: равнодушен.
Неправда! И еще тысячу раз неправда! Я видел, как однажды он не оставил камня на камне от доводов секретаря горкома А., повелевшего выбросить из спектакля “Сонет Петрарки” сцену, в которой показывались плохой партийный работник и разложившийся молодой скрипач”.
И дальше: “Это был человек, “душевный порох которого не зависел от погоды и всегда оставался сухим. В споры же он не вступал потому, что их значимость казалась ему сомнительной”.
…В пятьдесят лет Д.Ф. Терентюк первый раз встретился с матерью. “Встречу он переживал удивительно тихо. Было только заметно, что в такой ситуации человеку трудно дается радость”.
…За три года, которые Д.Ф.Терентюк прослужил в театре города Энгельса, он лишь однажды, да и то по настойчивой просьбе горкома комсомола, скупо рассказал о себе: “Беспризорничал. Сняли с поезда, привели к Антону Семеновичу. Я стою у порога, а он сидит за столом и пишет. На меня – ноль внимания. Ровно стоять без привычки трудно, и я прислонился к косяку, стою вразвалочку. А он как будто этого только и ждал, спрашивает:
– Для чего служит косяк?
– Ясное дело,- говорю,- чтобы дверь держать.
То ли ему мой ответ понравился, то ли еще почему, а только мораль за мою “развалочку” он мне читать не стал. Спросил, как зовут. Хочу ли жить в коммуне.
…А потом началось то, о чем в его книгах написано. Учились ремеслу, учились дружить. Короче говоря, жить учились. Много нас было, но он каждого знал. Знал, кто чем дышит. Я, к примеру, после школы в технологический институт подался. Учился средне. Антон Семенович считал, что мое призвание – быть артистом, и вскоре судьбу мою решило общее собрание коммунаров. Теперь вот работаю на сцене… много лет”.
Ну чем не гарантия? Если мало, добавлю еще одну. В 1961 г. мы с Дмитрием Филипповичем познакомились на даче супруги Антона Семеновича. Как водится, приняли по рюмашке и разговорились. Я напомнил про случай в коммуне. Он рассмеялся и подставил мне голову: “Можешь пошукать, шви повиннi залишитись”. Я, пошукав, иле ничого не знайшов.
Не далеко от доктора философских наук ушел и доктор педагогических наук профессор А.Карамышев, только этот совсем уже человек АПН-РАО с ее уникальной “методологической культурой”. Выступая в 1988 г. на довольно шумной педагогической тусовке, в которой участвовали представители 50 университетов и педагогических вузов еще небывшего СССР, он, сам того не ведая, установил рекорд академической “рассеянности”. Вот “стрела”, которую он под аплодисменты всей секции “Демократизация образования” (руководитель Ю. Азаров) выпустил, целясь в сердце “устаревшей” мишени : “Даже у Макаренко есть установка на то, что нужно воспитывать БОРЦА, ПОЛНОГО ИНИЦИАТИВЫ. Борца с врагами народа!”.
Защитив обе диссертации по “педагогике трепанации”, я, к счастью, не забыл, где находятся слова, которые я выделил большими буквами. Они приводятся в блистательной, ироничной, можно даже сказать, желчной статье Антона Семеновича “Цель воспитания”. В этой статье он тычет носом сегодняшних и будущих профессоров, “новаторов” и “инноваторов” в самую важную проблему педагогики, в проблему, о которой они слыхом не слыхали (сегодня, между прочим, тоже не слышат), в проблему “СОБСТВЕННО ВОСПИТАНИЯ”. Он пишет: “В начале революции наши педагогические писатели и ораторы, разогнавшись на западноевропейских трамплинах, прыгали очень высоко и легко “брали” такие идеалы, как “гармоническая личность”. Потом они заменили гармоническую личность “человеком-коммунистом”, в глубине души успокаивая себя дельным соображением, что это “все равно”. Еще через год они расширили идеал и возглашали, что мы должны воспитывать “БОРЦА, ПОЛНОГО ИНИЦИАТИВЫ”.
И дальше: “С самого начала и проповедникам, и ученикам, и посторонним зрителям было одинаково понятно, что при такой абстрактной постановке вопроса об “идеале” проверить педагогическую работу все равно никому не доведется, а потому и проповедь указанных идеалов была делом совершенно безопасным”.
Выше я отметил, что заявление доктора педагогических наук, да к тому же профессора, было встречено разве что не телячьим восторгом. Но это мелочь, ГЛАВНОЕ, что ни один представитель 50 университетов и педагогических институтов не заметил “оговорки”, не почувствовал СТИЛИСТИЧЕСКОЙ фальши – “БОРЦА, ПОЛНОГО ИНИЦИАТИВЫ” автор “Педагогической поэмы” не сумел бы выговорить даже под пыткой!
Что тут сказать? По большому счету – нечего. Такая у нас “профессорская” эрудиция, и другой пока ждать не приходится.
Конечно, не “все копают так “глубоко” и “основательно”, как Азаров, Горелов, Карамышев или Сухомлинский. Эти хотя бы понимают, что Макаренко гениален и что они “Педагогическую поэму” “в жисть” не напишут. Но попадаются индивиды, особенно среди выпускниц журфака, счастливо уверенные в том, что для них не существует крепостей, которые они не могли бы взять с ходу. Эти спроваживают Макаренко в богадельню для престарелых “одной левой” (четвертая власть!): “Да, педагогика Макаренко была хороша для своего времени. Потому что была естественна, потому что распространялась на КУЧКУ детей. Возможно, она годится и для нынешних малолетних преступников. Но ведь не все дети нуждаются в перевоспитании”.
Если кто-то ждет, что сейчас я учиню такую “трепанацию”, что чертям будет тошно, то он ошибается. Как бывший флотский офицер, я до сих пор свято блюду главную морскую традицию – с выпускницами журфака договариваться по-хорошему. Они, как правило, умные. А уж если и такая “прикольная” (видели бы вы фотографию при статье, в которой педагогика Макаренко подверглась столь суровому осуждению – херувимчик с пасхальной открытки старорежимных времен), то – особенно аккуратно.
Лично у меня нет сомнений, что юную журфаковку ввело в заблуждение недостаточное понимание того, что есть СТАРОЕ, а что можно и надо считать НОВЫМ. По традиции СТАРЫМ считается то, что было, а НОВЫМ – то, что есть. Этот критерий я называю ХРОНОЛОГИЧЕСКИМ, а стало быть, беспросветно ЛОЖНЫМ. Все знают, к примеру, что закон Архимеда был открыт 2300 лет назад. Но кто, где и когда сказал, что этот закон устарел? А пропорции Парфенона? Когда их соблюдают один к одному, т.е. без отсебятины, которую мы выспренне именуем “творческим подходом”, получается Париж и Санкт-Петербург, а когда подходим “творчески”, получаются уродища вроде сталинских “высоток”.
Колесо. Какой гений додумался до этого изобретения, к сожалению, неизвестно. Но кто же станет оспаривать, что к высадке на Луне, к интернету, к расшифровке человеческого генома мы приехали на этом скромном транспорте? Не будь колеса, мы и сегодня сидели бы на деревьях и вертели хвостами.
Валентин Кумарин
(продолжение читайте в
следующем номере “Ста друзей”)
Выбор читателей
Комментарии