Усатый нянь

Фильмы Владимира Грамматикова «Усатый нянь», «Шла собака по роялю», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Мио, мой Мио», «Маленькая принцесса», сериал «Сибирочка» и другие картины, а также сюжеты для киножурнала «Ералаш» имели успех. Под его руководством снимался детский шоу-сериал «Улица Сезам». А еще Грамматиков несколько лет был директором студии детских и юношеских фильмов имени Горького. Словом, о проблемах кино для детей в России он знает не понаслышке.

– Владимир Александрович, как вы попали в кинематограф?

– Случайно. Я родился во второй год войны в Свердловске в большой семье – у меня два брата и две сестры. В 1948 году мы переехали в Москву, где получили квартиру в доме по улице Воровского по соседству с семьей Михалковых. С Никитой мы сразу и крепко сдружились. Тогда подростки были поглощены кинематографом. Этот микроб, попадая в организм, остается там навсегда. Многим коверкает жизнь. Но мне казалось, в кино я смогу что-то сделать.

Однако после школы пришлось поступить в технический вуз. Мой отец (достаточно жесткий человек), имея три высших образования, к искусству относился настороженно. На втором курсе я его шокировал заявлением, что хочу стать актером. Он на это ответил: получи диплом, а потом – хоть в клоуны. Но я все же бросил институт. Тогда отец кивнул мне на свою правую руку со словами: этой руки у тебя больше нет. В том смысле, что я лишаюсь его поддержки. Напряженность в наших отношениях продолжалась до 1978 года, когда я уже как режиссер снял «Шла собака по роялю». На премьере он меня обнял и простил. К тому времени я уже сам был отцом семейства.

– Михалковы как-то влияли на вашу жизнь?

– В их квартире часто устраивались молодежные вечеринки. Однажды Андрону Кончаловскому и Андрею Тарковскому понравилось, как я танцую твист. И они порекомендовали меня ученику Таирова Александру Румневу в его театр пантомимы, созданный из двух вгиковских выпусков актеров из мастерских Григория Козинцева и Михаила Ромма. И я одно время работал в этом жанре.

А кино для меня начиналось так. Для дипломного фильма Андрона «Мальчик и голубь» рабочие сетками отлавливали голубей, а мы с Никитой ночью на чердаке дома перевязывали им крылья нитками. Птицы тревожно гудели и с перепугу гадили нам на колени. Но мы были горды, что выполняем ответственное задание. Съемки голубиной сцены проходили поутру рядом с Собором Василия Блаженного. Голуби не должны были сразу улететь, потому что оператор Миша Коржавин ждал определенной тени от зубцов кремлевской стены. И вдруг меня посадили на операторский кран переводить фокус с крупного плана на общий. Я навсегда запомнил охвативший меня тогда страх ошибки и вместе с тем минуты творческого вдохновения. Это был мой первый опыт в кино. Тогда я и решил стать кинорежиссером.

– Слышал о вашем рекордном по настырности и числу «заходов» поступлении во ВГИК…

– Когда в ноябре 1963 года кончилась моя «техническая» бронь и меня, студента ГИТИСа, взяли в армию, я как раз попал в последний призыв служивших три года. Кстати, служил я в батальоне сопровождения особо секретных грузов. Теперь-то об этом уже можно говорить. Мы возили вторые и третьи ступени космических ракет. И мне армия многое дала. Но я вернулся на «гражданку» уже в другое, радикально изменившееся время. Почему я 5 лет подряд поступал на режиссерский? Это не наивность, а ощущение той свободы, которую мне дали в начале шестидесятых.

Забегая вперед, скажу, что в память о том времени в середине 80-х я задумывал делать фильм «Айседора Дункан» – драму обманутых и разочарованных людей. Думаю, именно эти чувства отравляли жизнь Есенина и его возлюбленной. Многим казалось, что с Октябрьской революцией Россия приходит в состояние неведомой доселе свободы. Для балетной школы Дункан в бывший особняк Кшесинской специально отбирали беспризорных детей, отмывали их и одевали в легкие туники. Айседора пыталась через танец привить юным дарованиям ощущение свободы.

Но когда после очередных зарубежных гастролей она снова вернулась в Россию, то обнаружила свою школу где-то за городом, а детей – одетыми в серые сиротские одежды. Она никак не могла понять, что происходит. А время изменилось. Страна уже привыкала ходить строем. И только наша главная героиня девочка Соня выбежала навстречу Айседоре в белоснежной балетной тунике. Как последняя искорка уходящей иллюзии. К сожалению, этот кинопроект не состоялся.

– Вы случайно выбрали для себя детскую тематику?

– После защиты диплома на студии Горького детской комедией «Тайфун, фас!» я остался там работать. Вскоре мне достался «Усатый нянь» – фильм, который начинал делать другой режиссер, и у него что-то не заладилось. Потом я уже сам делал выбор. Мои картины были успешными, и как-то все решили, что я детский режиссер. И я с этим согласился. В то время многое, что «пресекалось на корню» во взрослом кино, почему-то можно было снимать для подростков. Я не хотел тяжело «продираться» с социальным, нервным кино, а предпочел расти, осваивать профессию. И я выбрал детское кино, как спасительную нишу.

– Подростковое кино советского периода сильно отличается от его современного преемника?

– В последнее десятилетие подросткового кино в России почти что нет. Киношники боятся входить в эту зону высокого напряжения. Туда нельзя вторгаться только со своими творческими изысками и пусть даже правильными концепциями. Там надо болеть и сострадать. А сверхзадачей должно быть только одно: помочь. Это сложный и неблагодарный путь, где успех не гарантирован. Зачем крупному режиссеру так рисковать? Но самое главное, что таким кино не хочет заниматься ни государство, ни телевидение.

– Почему же западные кинематографисты по этой «зоне» двигаются вдоль и поперек?

– Там это основной бизнес. По статистике, подростки составляют 70 процентов от числа зрителей. Да-да. В современные «долби»-звуковые кинотеатры с чипсами и орешками ходят дети от 12 до 18 лет. Но и это уже счастье для кино, что прокат возрождается пусть и за счет этого. Спилберг построил целую империю на знании детской и подростковой кинопсихологии.

Теперь и в российских кинотеатрах жестко запрограммирован американский прокат. На полгода вперед расписаны поступления американских лент. И американцы не подведут. К примеру, 20 октября кинотеатр получит сдублированную копию нового фильма, а через 5 дней уже следующего. Это экспансия. Но мы делаем вид, что ничего страшного не происходит. Я не берусь судить владельцев кинотеатров, которые в этой ситуации комфортно себя чувствуют, но государство-то должно понимать угрозу. На какую-нибудь «Войну миров» в выходной день не купишь билет. А как же российской детской картине проникнуть в отечественный кинотеатр? Сегодня это практически невозможно.

– Но почему же американское детское кино смотрят во всем мире, и оно приносит прибыль, а российское скромненько жмется в сторонке?

– Объясню. В западном кино в бюджете будущего фильма на «раскрутку» закладывается 40 процентов средств: реклама, место в фестивальных программах, плакаты, майки, игрушки. Ребенку где-нибудь в далекой Индии за полгода вперед внушат, что он этот фильм должен посмотреть. И вложенные в «раскрутку» деньги возвращаются с лихвой. А у нас на рекламу расходуется ноль целых шиш десятых.

– Зачем тогда производить продукт, который не можешь продать?

– Если так рассуждать, то нужно закрывать отрасль. И наши детишки будут смотреть только западное кино. Если мы не будем производить ничего своего, то наши студии превратятся в дешевые услуговые базы для европейских или американских кинокомпаний. Определенные финансовые структуры сейчас этого очень хотят. И все к тому идет.

А вы знаете, как сейчас наши подростки нуждаются в фильмах про русскую историю. Когда только-только формируется самосознание, как важно привить интерес и уважение к прошлому своей Родины. Американцы утащили наших детей в какие-то галактические, неведомые дали или в свою национальную мифологию. И наши дети вдруг стали «пришельцами» в своей стране. А нам важно развивать в них самосознание и любовь именно к своей стране. А не к чужой. И мы обязаны это сделать.

– Но как?

– Американцы вернули себе зрителя через семейный фильм. Это была мощная идеология государства. До семидесятых годов в списке приоритетов у них стояло: Государственность. И целое поколение молодых сказало: идите вы куда подальше с вашим богатством, мы уедем на Памир есть корешки. И Америка встрепенулась. Потом появились тинейджеры – более жесткие ребята, в кожаных куртках, на мотоциклах. Они сказали: завтра мы у вас все это отберем, к чертям собачьим. И Америка переполошилась. И вы посмотрите, какой мощный разворот был сделан во внутренней политике. На первое место вышла Семья. Вторую строчку заняло Здоровье. А Государственность оказалась только третьей. И кинематограф тут же откликнулся. Вы думаете, это случайно? С экранов исчезли бугаи-супермены, уступив место обычным обывателям, которые поначалу представлены неудачниками, а к финалу становятся победителями жизни. Вот вам пример, как американское государство приняло стратегическую программу и воплотило ее в жизнь, в том числе и с помощью кино. А мы за эти годы единственно чего добились – создали бесстыдный тезис личного благополучия.

– А подойдет ли нашему кино одежда с чужого плеча?

– В том-то и дело. У нас несколько другие проблемы. Страна еще не отошла от постперестроечного страха нищеты. Нам не так легко объяснить подростку, что деньги – это еще не все в жизни. Сейчас любой пацан от Уренгоя до Чопа твердо уверен, если у него будут деньги, то он получит все. И, как он считает, будет счастлив. За последние годы развилось столь неуважительное отношение к образованию и учителям, что подросток думает: а на фига оно мне надо, я спокойно проживу даже и без аттестата зрелости. И мы должны объяснить, что юность – это короткий фрагмент его жизни. Потом все изменится. И кино в силах помочь в решении этой и многих других задач.

– В ваших планах есть подобные проекты?

– Мы с Валерой Приемыховым долго работали над подростковым сериалом. Сценаристы упорно писали «негатив», жестко фиксируя только факты: проституцию, наркоманию, суицид… Мы же просили: находите положительные моменты, с помощью которых можно выбраться из всего этого. Нам не нужны рецепты. Я не верю в универсальный рецепт в кино. Мы не создадим такого для мальчика из Уфы, чей отец алкоголик, а мать кормит троих детей. Дескать, парень, оставайся человеком и у тебя все будет в порядке. Нет. Но подсказать ему какие-то шаги через экран мы можем. И не устами педагога или, боже упаси, милиционера, а такого же паренька, как и он сам. Это нужно делать очень тактично. Посмотреть глазами самого подростка. Ведь он многого еще просто не понимает.

К сожалению, наш сериал не «сложился». Но я хочу снять на его материале киноверсию. Это будет история современных Ромео и Джульетты. Он – провинциальный паренек из малоимущих, приехавший в Москву к родственникам, она – москвичка из состоятельной семьи. Никто из окружающих не верит в будущее их союза. Но влюбленные преодолевают все препятствия. В фильме будет много музыки. Саундтрек закажем эстрадным поп-группам. Сейчас с молодежью можно доверительно поговорить о серьезных вещах только с помощью музыки.