Украинское зарево: рассвет или закат? Некого упрекать, что начали спуск не по той тропе

​Судьба Украины и ее народа волнует сегодня не только украинцев. С тревогой и напряжением наблюдают за событиями на украинских майданах сопредельные страны. Писатель и путешественник Владимир Супруненко в поисках решения проблемы попытался очертить национальный характер украинца, заглянуть в его душу.

…Бродил в толпе, лавируя между ее бурлящими потоками, вглядывался в лица. Замечал разности, схватывал портреты, улавливал образы, но хотелось и обобщения. «Homo майданикус» – так определил мой киевский друг-художник личностное лицо этой толпы. Может, немного и иронично, но довольно точно. Во всяком случае, мне понравилось. Кто же он, человек толпы (любой!), а конкретнее, с привязкой к украинскому стольному граду, человек украинского майдана? Так было, когда майдан, конечно, вспыхивал, искрился, но все же представлял собой сравнительно мирный лагерь со своим налаженным и колоритным бивуачным бытом. Но вот полыхнуло… Возникли и новые вопросы. И среди них главный: что будет с Украиной, какая судьба ждет ее народ?Ответ ищем в кабинетах ученых, на баррикадах и майданах, политических кухнях. А может, есть смысл попробовать очертить национальный характер украинца, пристальнее вглядеться в его простую жизнь. В свое время Украина охотно принимала гостей из всех волостей и теперь пестрит (а порою и полыхает!) самыми различными красками и узорами. Что ни сельцо – то другое словцо, что ни хуторок – то свой говорок, что ни подворье – то свое поверье. Что уже говорить о регионах, отделенных реками, горами, лесами. Таврия, Приднепровье, Слобожанщина, Полесье, Волынь, Подолье, Галичина, Покутье, Буковина, Карпаты – у каждого этнического уголка украинской земли свои лицо, традиции и языковые особенности.Я не любитель длинных цитат, однако эти слова Мазепы, написанные им триста лет назад, весьма точно определяют нашу сегодняшнюю украинскую действительность: «В Украйне начальные и подначальные, духовные и мирские, как разные колеса, не в единомышленном находятся согласии: одним хорошо в протекции московской, другие склонны к протекции турецкой, третьи любят побратимство татарское, по природной к полякам антипатии… И потому надобно сперва стараться войско и целый народ к единомыслию приклонить по обоим берегам Днепра». Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то пытался Украину «к единомыслию приклонить». Пусть она ныне, присно и во веки веков пребывает в разноцветии и здравии. И в рамках одного государства. И вот тут, пожалуй, и нужно «единомыслие», выраженное не в отказе от этнических индивидуальностей (ни в коем случае!), а в единой общенациональной идее. Идее, которая должна преобразовываться в чувства, повседневное поведение, мотив и даже жертвенность. Увы, такой идеи нет. Нет даже идейной векторности. Классический патриотизм (тем более при отсутствии общего врага), увы, не спасает. Жителями Украины руководят или исключительно личностные интересы (что вполне естественно), или на время «зажигают» призывы местных князьков, политических демагогов.«Малороссиянин пылко любит свою родину, помнит славу своих предков и при крайней нужде только оставляет свое жилище, предпочитая бедное родное богатству чужого», – писал М.Арандаренко в «Записках о Полтавской губернии». Еще пращуры и полтавчан, и киевлян, и черниговцев, упрекая земляков, которые искали судьбу под чужим солнцем, утверждали: «Или будем на Руси, или пропадем все!» Нет для украинского хлебороба-гречкосея на свете второй Украины, второго Днепра.«Украина для нас люба. Там наша вера зачата была», – с демонстративной гордостью сказал мне сибирский старовер, с которым я встретился на берегах Енисея. Приятно было услышать подобное от сибирского кержака за тысячи верст от днепровских берегов. Украина люба многим народам, и прежде всего самим украинцам. Дело не только в климате и плодородной земле. Украина, может быть, когда-то и была «окраиной» (так некоторые трактуют ее название), но сегодня она едва ли не в центре густонаселенного европейского континента. В то же время в недрах украинской истории лежат истоки славянской цивилизации. Украина не зря претендует на ее прародину. И скифы, и Киевская Русь, и запорожское казачество – все это прошлое не только Украины. Новое (молодое?) государство может гордиться этим.Украина с ее разнообразием культур могла бы стать своеобразной буферной зоной между Европой и Россией. Украина не Европа и не Россия, в то же время она и Европа (кстати, ее географический центр находится в Карпатских горах), и еще в большей степени Россия. Поэтому, как сказал бы расчетливый казак-запорожец, волею судьбы оказавшийся на пограничных землях, нужно и нашим, и вашим, понятное дело, одновременно и от наших, и от ваших. В результате мир и польза всем: и вашим, и нашим, и, конечно же, себе. Может, в этом и есть предназначение Украины, ее объединяющая регионы и, в конце концов, спасительная национальная идея?В прошлом зреют зерна, которые прорастают в сегодняшнем дне. Предки любого народа – «творцы морали и бессознательные двигатели его поведения» во все времена. Моим украинским землякам, которых издревле дергали (и нередко весьма больно!) со всех сторон, были присущи осторожность, рассудительность, неторопливость. Беда и вымучила украинца, земли которого оказались на перепутье многих народов, и научила с салом коржи грызть. «Теперь так, а после как? Почекай, друже, сначала нужно рассудить, а потом делать» – так часто относился украинский селянин к предложению начать какое-то новое для него дело.И на чужбине, и дома украинец «желает жить сам по себе, как ему хочется, желательно подальше от соседей». Из-за этого стремления к уединению, самостийности и даже хуторянству кое-кто, пытаясь очертить типовые черты украинского характера, делал такой вывод: «Не имея возможности организоваться ради достижения общественного блага даже в своем селе и подчиняясь Богу и царю как чему-то мистическому, малороссы, по существу, ничем не могли довольствоваться, а настоящую свободу видели в бесконечных мечтах и бескрайней степи». Может быть, это и есть идейная основа украинской государственности, которая, по-моему, уже не только стучится в двери, а и лезет в окна. Конечно же, это не бесконечные мечты и бескрайняя степь (которая, кстати, таковой уже сегодня не является). Речь о федеративном устройстве страны. Западу – свое, западенское, востоку – ну… трудно вот так одним словом, во всяком случае, тоже свое, восточное, безусловно, кстати, связанное с Россией и ее культурой. Даже разность героев и кумиров не должна смущать. В рамках, конечно, одного государства. Но тот же Киев с его властной элитой, копируя своего имперского соседа, претендует на роль всеукраинского батьки, без разрешения которого ни одна овечка в стране не заблеет, ни один петух не прокукарекает. В огороде, как известно, бузина, а в Киеве всемогущий дядько, которому ничего не стоит превратить эту бузину, скажем, в подсолнух. Мой знакомый директор школы сетовал: «Задергали киевские чинуши. Чуть ли не каждый день новый указ, постановление, рекомендация: кому, сколько, куда, на каком языке…» Но как же сладка безграничная власть, как не хочется выпускать ее из рук. Ни президенту, ни депутату, ни олигарху, ни герою революции, ни даже… кухарке (тем более той, которой доверили управлять государством).В моем родном крае за днепровскими порогами человек когда-то, вдыхая благорастворенный степной воздух, был волен и всем доволен. Степное «ничье благо» и свобода поселили в украинской душе «аристократическое презрение к торгашеству и любой мелочности». Степная ширь – это небесная звездная безграничность и пыльная земная даль, протяженность и парение, мягкость и гибкость. Автор напечатанного в многотомном труде «Живописная Россия» очерка «Малороссийское племя» писал об украинце: «Он медленный в движениях, как римлянин в своей тоге. Мнение его вращается солидно, не быстро, как мнение философа». Поэтичность, лиризм, душевность, склонность к созерцательности и глубокомыслию, по признанию большинства гостей-чужестранцев, присущи именно украинскому национальному характеру. «Особенно малоросс любит полежать на зеленой травке, на спине, всматриваясь в отдаленное пространство: на это его вдохновляет прекрасная природа Малороссии», – подобные строки были не редкостью в дорожных заметках путешественников прошлого. На острове Хортица есть Думная скала, с которой открываются живописные пейзажи. На этой скале любили посидеть один на один со своими думами запорожцы и их ватаги. «Думы, мои думы, лыхо мени з вамы», – вслед за поэтом эти слова могут повторить его гордые потомки.Другое время, другой воздух вокруг, однако память о той степной казацкой воле в крови моих современников по обоим берегах Днепра-Славутича. В каждом из украинцев, по словам одного автора, есть частица Григория Сковороды, Байды, Гонты, Зализняка. Тут не лишним будет вспомнить о знаменитом анархисте батьке Махно. И о причинах возникновения махновского движения не где-нибудь, а именно на землях бывшей запорожской вольницы. Ее герои по-прежнему востребованы. Все говорят о бандеровцах – якобы о самых активных участниках майдана, но почему-то никто не упоминает казаков. Я же сам был свидетелем их присутствия среди митингующих, даже побывал у них в гостях на так называемой казацкой баррикаде. Рядом с ней стояла символическая «паля» (позорный столб), к которой пригвоздили портрет президента. В старину, кстати, на казацких радах, которые проходили весьма бурно, неугодного кошевого атамана меняли быстро.Степной край за днепровскими порогами, где я вырос, – это не только красота и величие, но и беспокойство, тревога. Однако не они все-таки верховодят в душе украинца. Горе поле не вспашет, а беда не заборонует, так чего грустить и истощать себя слезами и напрасными молитвами. «От Киева до Кракова везде беда одинаковая. Но мы ту беду и переборем, и перебудем», – уверяли и степняки, и полещуки, и верховинцы. Приятно удивляли путешественников во все времена оптимизм украинцев, их юмор, склонность к шуткам и розыгрышам. В Туруханском крае, по которому пролегал один из моих сибирских путешественнных маршрутов, местный старожил вспоминал, что после войны ссыльные украинцы (их тогда всех поголовно называли бандеровцами) ему, мальчишке, запомнились вышитыми сорочками и песнями. В памяти остался даже спектакль «Назар Стодоля», который украинцы, на удивление и радость деревенским жителям, сотворили на местной сцене. «Характерной чертой малоросса служит прирожденная насмешливость, которая не покидает его и в наиболее тяжелые минуты, – утверждал один автор в брошюре «Украина и украинцы», изданной в Москве в 1918 году. – Эта черта характера просматривается даже в детях, когда послушаешь их меткие прозвища и шутки, которыми они награждают друг друга, послушаешь и поневоле засмеешься». Другой исследователь украинского быта в связи с этим указывал: «Малоросс не только насмехается над другими, но и над самим собой, невзирая иногда на чрезвычайно грустное свое положение». И в подтверждение этого приводил исторический случай, когда за какую-то провинность царь приказал высечь казацких старшин. Во время жестокой порки те перемаргивались и кивали на плети: «А что, панове, добрый подарок для наших дружин будет?»…На расстоянии потеряли свою индивидуальность отдельные лица майдана, а многие из них просто стерлись. Знаю по опыту, что они никуда не делись, отложились в памяти. И обязательно еще всплывут, напомнят о себе. Но это будет позже, когда отполыхает пожар и его зарево сменится привычными красками рассветов и закатов. Вспоминается одно из моих путешествий по Карпатам. Мы долго блуждали в тумане, мокли под дождем, перепрыгивали через трещины, карабкались по скалам, наконец взошли на вершину. И вмиг оказались выше тумана, облаков, дождевой завесы. И открылись дали, и стали видны дороги. По какой двигаться дальше? Были восторг и упоение победой, но была и озабоченность. Пойдем по одной тропе – попадем в ущелье; выберем другую стежку – выйдем к перевалу. Какая из этих дорог быстрее приведет к жилью? Мы стояли на вершине, обозревали зелено-голубой простор и выбирали.Есть моменты в жизни больших и малых народов, когда они вдруг оказываются на вершине и выбирают свою дальнейшую дорогу-судьбу. Некому пенять, некого упрекать этим народам, что начали спуск не по той тропе….Мы начали спускаться и на седловине попали в туман. Тропа виляла, иногда падала вниз, а иногда брала круто вверх. И было непонятно: спускаемся мы в глухое ущелье или… поднимаемся на следующую вершину.P.S. Обсудите эту тему на сайте «УГ» www.ug.ru/insight/418