Учиться по-Толстому. или Сказка об огурцах

Имя Учителя Лев Толстой заслужил собранием своих публицистических произведений, педагогических статей, «Кругом чтения» и «Путем жизни» и томами художественных произведений, которые несут и собственно учительское стремление поделиться с читателями тем знанием о мире, что ты уже постиг. Для Толстого это стремление было неудержимо и естественно: желание учить и учиться новому не покидало его на протяжении всей его долгой жизни.

В школу граф Толстой в детстве не ходил, познания в языках и математике приобрел с домашними учителями. Проучился в Казанском университете на факультете восточных языков, потом перешел на юридический, но оставил его «по неспособности». Позднее экстерном сдал экзамены в Петербургском университете за юридический факультет. Образование, считает он, любой человек может приобрести из жизни и из книг – и доказывает это в дальнейшем. Гегеля и Вольтера он читал, будучи «неспособным» студентом Казанского университета, а натурфилософией Руссо увлекался до такой степени, что носил его портрет на груди вместо нательного креста. Позднее он знакомится с самыми передовыми педагогическими теориями: едет в Европу и наблюдает там «прогрессивные» методы обучения. Собираясь писать роман на материале войны 1812 года, изучает множество источников и историко-философских теорий, сделавшись таким образом вполне сведущим историком по данному периоду. В 1870 году увлекается греческим языком и несколько лет занимается античными авторами, попутно обучая греческому своих детей. В 1882-м, чтобы разрешить для себя вопросы богословия, осваивает древнееврейский язык. В 1900-м изучает голландский – в связи с англо-бурской войной. Это что касается «из книг». А «из жизни» он приобретает немалый опыт и множество навыков и умений: будучи тульским помещиком, подробно вникает в психологию крестьян; студентом в Казани занимается гимнастикой и даже вводит ее в моду (сам он выполнял упражнения с гирями до глубокой старости); на Кавказе знакомится с жизнью горцев и казаков, с особенностями кавказской войны; служит артиллеристом в осажденном Севастополе (не случайно батальные сцены в «Войне и мире» изображались им обычно с позиции артиллериста); приступая к роману «Воскресенье», узнает подробности тюремного быта и детали судопроизводства; берет уроки сапожного ремесла и шьет вполне годные к употреблению сапоги – износив одну пару, его друг Афанасий Фет заказывает ему другую! А еще, как известно, граф работал на земле – пахал и косил, – отлично бегал на коньках и ездил верхом, пешком из Ясной Поляны в Тулу хаживал и уже стариком выучился ездить на велосипеде.

Все это свидетельствует о том, что получение знаний для человека – естественное стремление. Толстой уверен, что этот процесс должен доставлять наслаждение всем учащимся, и желает подтвердить это, сделавшись самым обыкновенным, самым буквальным школьным учителем. Народное образование, как записал он позже, – это «единственная законная сознательная деятельность для достижения наибольшего счастья всего человечества».

Некоторое время яснополянский граф занимался в школе с крестьянскими детишками, но вскоре отбыл на Кавказ. Потом была Севастопольская кампания, публикации, литературная известность… В 1855 году молодой писатель приезжает в Петербург. Тема народного образования занимала важное место в литературных и политических салонах, и соотношение грамотности и просвещения вызывало горячие споры. Чтобы ознакомиться с новейшими достижениями западного прогресса, Толстой выезжает за границу, посещает там образцовые учебные заведения, возмущается всеми «новейшими методами» и в 1859-м открывает в своем имении бесплатную школу для крестьянских детей. В эти годы страна жила в преддверии великих перемен, и «выучить Марфутку и Тараску хоть немного тому, что мы знаем», представлялось прямым выполнением своего долга перед народом.

Усилиями Толстого открываются школы по всему уезду: их было более двадцати, родители платили за обучение ребенка по 50-80 копеек серебром в месяц, учителями работали студенты, приглашенные графом. «Есть и у меня поэтическое, прелестное дело, от которого нельзя оторваться, – это школа», – писал в это время Лев Николаевич. Но в мае 1862 года, когда он уехал лечиться «на кумыс», в имение нагрянула полиция. Два дня обыскивали усадьбу, графский дом, школу, искали в пруду подпольную типографию, крамольные листовки – ничего подозрительного не было найдено. Взбешенный, Толстой написал письмо царю, ответа не получил и, опозоренный и оболганный, как он полагал, перед крестьянами, бросил все общественные занятия – и школу. В это время он женился, занялся заботами семейной жизни и романом «Война и мир». Но, едва развязавшись с романом, он берется за составление «Азбуки». Правда, эта так называемая «Большая Азбука» успеха не имела: издание было дорогое и стоило много – 2 рубля. Пришлось переброшюровать книги, разделив их на 12 тоненьких и дешевых: «Азбука», «Первая русская книга для чтения» и т.д. Эти книги раскупались, переиздавались, и рассказы все разошлись по хрестоматиям. (Анна Ахматова вспоминает, что училась чтению по «Азбуке» Толстого.)

До самых последних своих дней в Ясной Поляне Толстой занимался школой и радостно общался с детьми. Сохранился рассказ, как в 1907 году Льва Николаевича посетили 900 школьников – дети тульских рабочих. Трудно представить себе мастер-класс с таким количеством учеников, но Учитель не затевал с ними нравственных бесед, а повел купаться на речку, учил бороться, любовался их плясками, показывал – в свои 79 лет – упражнения на турнике и кольцах, и дети на всю жизнь запомнили этот счастливый день.

А чего стоит его сказка об огурцах!.. Заключалась она в том, как мальчик находит и съедает последовательно семь огурцов – от ма-аленького, с вершок, до большущего, чуть ли не с мальчика ростом. Толстой рассказывал эту сказку с молодости, в последний раз – за год до ухода своим внукам, и очарование ей придавали его искреннее удивление каждому воображаемому огурцу и их высокохудожественное поедание – с хрустом, жеванием, проглатыванием. Внуки с восторгом пересказывали эту волнующую историю, пытались изобразить, «как дедушка», каждый огурец, но у них так не получалось.

Пожалуй, эта сказка давала детям не меньше, чем нравственные рассуждения на евангельские темы, потому что после нее было весело и хорошо.

Так же, очевидно, было и в яснополянской школе, где молодой граф начинал учить своих недавних крепостных.

Детей всего было сорок (из них 3-5 девочек) от 7 до 13 лет, учителей 4, классов 3, предметов 12. Учил сам Лев Николаевич и приглашенные учителя. Главное условие обучения – свобода: ребенок может покинуть класс в любой момент. В классе можно сидеть на лавке, а можно на полу, на окне, в кресле… Никто не несет ни книг, ни тетрадей, на дом ничего не задают. Ученик несет только «себя, свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело так же, как вчера». Учитель входит в класс – а там на полу куча-мала, ребята возятся, пищат, не прерывая своего занятия, кричат: «Здравствуйте, Петр Михайлович!» Учитель раздает книжки тем, кто на ногах, и куча-мала постепенно распадается, все требуют себе книжку и в конце концов сами утихомиривают запоздалых драчунов.

С каким ужасом и негодованием описывает Толстой школы и за границей, и в России, где ему довелось побывать!.. Все они основаны на несвободе: ребенок должен сидеть за партой неподвижно, молча, никак не выражая своих мыслей и желаний, кроме как поднятием левой руки. И так по шесть часов каждый день в течение шести лет!..

В школе Толстого занятия корректировались желанием и интересом учеников. С утра обычно занимались чтением, математикой, рисованием, Законом Божьим; в два часа бежали по домам обедать. Во второй половине дня дети просили рассказов по истории, очень любили петь и ставить физические опыты.

Вот был урок в яснополянской школе, когда автор «Войны и мира» рассказывал ребятам про Наполеона, как он на Москву пошел!.. «Когда не покорился ему Александр… все выразили одобрение. Когда Наполеон с двенадцатью языками пошел на нас… все замерли от волнения… Когда пришла Бородинская битва и когда в конце ее я должен был сказать, что мы все-таки не победили, мне жалко было их; видно, что я страшный удар наношу всем…» Закончился «урок» рассказом, как «проводили Наполеона до Парижа, посадили настоящего короля, торжествовали, пировали, только воспоминание крымской войны испортило нам все дело. «Погоди же ты, – проговорил Петька, потрясая кулаками, – дай я вырасту, я же им задам. Попался бы нам теперь Шевардинский редут или Малахов курган, мы бы его отбили».

Легко ли было учителям в этой школе? Ведь, по-Толстому, школа придумана именно для учеников, не наоборот. Учитель должен был обдумывать каждый урок, соразмерять его с силами ученика, понимать ход мысли ученика, вызывать его на ответы и вопросы… Правда, имелось еще одно, главное качество, которое отчасти восполняло «недостаток искусства». «Если учитель во время трехчасового урока не чувствовал ни минуты скуки, он имел это качество», – замечает Толстой. Это качество – любовь к ученику.

А всем, кто хочет не только учить, но и воспитывать – потому что образование состоит из двух этих дел – отец большого семейства сообщает, что «все воспитание сводится к тому, чтобы самому жить хорошо, т.е. самому… воспитываться: только этим люди влияют на других, воспитывают их, и тем более на детей, с которыми они связаны». Очевидно, это же относится и к учению, недаром, приглашая первых учеников в школу, молодой граф Лев Николаевич обещал: «Все будем учиться».

Нам не побывать на уроке живого Толстого. Но главные его принципы: дух свободы, любви и уважения к личности, поэзия и радость познания – должны обрести место в школе ХХI века.