Учительские истории

Не звоните, его нет

“Продаю редкие книги русских писателей из частной библиотеки учителя-словесника”.

На своем журналистском пути я встречал немало людей, попавших в беду, потерявших веру в близких и друзей, униженных и оскорбленных властями или начальниками-дураками…

Сегодня журналист не в силах помочь человеку, попавшему в беду. Мы можем только посочувствовать, в крайнем случае пролить на страницы своей газеты “пустые слезы”, надеясь, что написанное нами все же тронет чье-то сердце, как тронуло наше.

Поэтому то, что я расскажу, тоже “пустые слезы”: учителя-словесника, который просил о помощи в своем обьявлении, уже нет среди нас. Он умер…

А тогда, год назад, я вырезал обьявление и вложил его в свой журналистский блокнот: решил позвонить учителю.

Позвонить, потому что необычное имя этого человека, написанное в обьявлении, что-то мне напоминало, и я никак не мог вспомнить, что.

“Спросить Исидора Владиславовича…”

Но каюсь, в круговерти газетных будней я не сразу позвонил, а потом и вовсе забыл.

Недавно я был в Риге, в городе, где прошла журналистская юность. Это был мой короткий отпуск. Просто гулял по старому городу, любовался заснеженными улицами, свежевыкрашенными старинными домами. И вспоминал тех людей, о ком писал. Почему-то больше вспоминалось светлое и забавное. Это, наверное, свойство человеческой памяти смывать все черное. Потому что это память о молодости.

Но сегодня другие герои.

Я шел через старинный Верманский парк. На улице Элизабетес дом с мансардой. И что-то перевернулось в моей памяти. Я вспомнил!

В этой мансарде, в маленькой квартире, жил учитель, у которого и было это необычное имя – Исидор Владиславович. А как же его фамилия?.. Как я мог забыть…

Помню только, он преподавал, кажется, в 40-й школе. Там был Пушкинский кружок. Учитель вместе с ребятами ставил что-то из “Маленьких трагедий” Пушкина.

Интервью с учителем получилось любопытным. Беседуя о школьном театре, Исидор Владиславович рассказал мне, что еще до войны Корней Иванович Чуковский приезжал в Ригу и в Русском обществе прочитал лекцию о Пушкине. Это было событием в культурной жизни тогдашней Латвии, об этом с восторгом писали все рижские газеты.

Исидор Владиславович достал с полки с книгами, которые были главной мебелью в его квартире, серенькую старую папочку с вырезками из тех давних газет и перевел мне с латышского маленькие восторженные рецензии на лекцию Чуковского.

Советские литературоведы Латвии не знали о приезде Чуковского в Ригу. Мое радийное начальство ухватилось за этот “жареный факт” и послало, желая опередить другие издания, в Москву к Корнею Ивановичу Чуковскому. Может, мол, вспомнит старик об этом примечательном для латышской культуры факте.

Я провел у Чуковского в Переделкине два дня. Это незабываемо. Я записал шесть или семь больших бобин-кассет на неуклюжем журналистском магнитофоне “Репортер”, который при записи пищал, словно в нем поселились мыши. Корней Иванович по-доброму подтрунивал над этой моей несовершенной техникой. Он прекрасно помнил поездку в Ригу, русскую и латышскую интеллигенцию, которая с огромным вниманием отнеслась к нему. К моему огромному удивлению, даже вспомнил несколько фраз на латышском языке, что вызвало потом особенный восторг моего начальства на радио.

Но речь не об этом. Речь об учителе. Я привез Чуковскому подарок от Исидора Владиславовича – ту самую старенькую серую папочку с вырезками из газет о пушкинской лекции и большой конверт-письмо.

Корней Иванович был искренне тронут. “Какое большое письмо. Я прочту его вечером”.

Завтракали мы в большой столовой. Стол под белоснежной скатертью, где чинно стояли в серебряных подставках яйца всмятку, лежал фигурно уложенный сыр и сверкали стаканы в подстаканниках со свежезаваренным пахучим чаем. Мы сидели вдвоем в разных концах большого стола. Корней Иванович сказал: “Какое замечательное письмо вы мне привезли! Этот учитель знает столько о Пушкине, почти сколько и я! – и улыбнулся. – А если серьезно, это огромное благо – учиться у такого человека. Детям повезло – настоящий русский интеллигент. Огромное ему спасибо… Я это ему в письме написал”.

Писатель отвечал учителю.

Письмо я передал Исидору Владиславовичу. Он не стал читать его при мне. Наверное, боялся, что классик может за что-то его пожурить. Помнится, он сказал еще, что получил и письмо от известной пушкинистки Татьяны Григорьевны Цявловской, с которой поделился своими версиями пушкинских рисунков, кажется, к повести “Гробовщик”.

Что было в письме Чуковского, я так и не узнал. Больше с учителем я не встретился. И все же, как оказалось, что-то осталось и в сердце, и в дальних клетках памяти, которые через много лет вдруг заискрились, словно при замыкании.

К сожалению, я не могу вспомнить его лица. Только помню, что он был высоким, стройным и длинноволосым, что по моде тех давних лет было необычным. Я не помню его квартиры, помню только книги, множество книг и широченное окно в потолке, из которого было видно небо.

Исидору Владиславовичу было тогда лет под пятьдесят. С тех пор прошло больше тридцати. Он эти годы прожил. Как?

В Риге я позвонил в радиокомитет, хотел спросить у бывших коллег, может быть, кто-то знал старого учителя – все же детская редакция. Но там работают новые люди. “Передача о Чуковском? А кто это такой?”

И все же кое-что я узнал от соседей, что живут в квартире напротив, в такой же мансарде. Десять лет назад одинокий Исидор Владиславович поменял рижскую мансарду на квартиру в Москве. Уезжал больной, сумел увезти только часть книг. Он уезжал с надеждой: в Москве ему обещали сделать операцию на глазах: он почти ослеп. Провожали и собирали его в дорогу бывшие ученики. Кто такие? “Да Бог их знает, молодые, лет по тридцать”. Вот и все, что я узнал. Но еще надеялся.

В Москве я позвонил по телефону, что был в обьявлении. Спросил Исидора Владиславовича. “А кто он такой? Учитель? А, здесь год назад жил какой-то учитель. Помер от сердца. Мы эту квартиру купили у государства, все чин по чину. Книги? Ничего не знаем. Тут была какая-то стопка, все про литературу, мы ее ребятам в подьезде отдали. Где старик? Да помер же он, помер. Почти год назад, в больнице. Где похоронен? Да где хоронят пенсионеров, у которых родственников нет… На его пенсию разве же похоронишь по-людски…”

Все. Не звоните, книголюбы, книг нет. И доброго, умного, хорошего учителя тоже нет.

Но есть его ученики. Они ему помогали?

Для тех, кто у него учился, помните: его звали Исидор Владиславович. То ли Лухов, то ли Луков. Вспомнили?

Игорь АФАНАСЬЕВ

Рига – Москва