Учитель должен научить ребенка учиться. Андрей Фурсенко, министр образования и науки РФ

– Андрей Александрович, каким будет новый учебный год? – В первую очередь в школе мы продолжим то, что уже запущено и реализуется. Что я имею в виду? Это те меры, которые принимались по изменению экономической базы общеобразовательной школы: нормативно-подушевое финансирование, новая система оплаты труда – это первая группа вопросов. Переход на современные условия образования, новый подход к обеспеченности оборудованием, методическими материалами – это вторая группа вопросов. Новый учебный план, новые стандарты, новое содержание образования. Можно условно назвать это третьей группой вопросов. Если все это собрать воедино, то мы можем сказать, что это тот инструментарий, который должен дать новое качество преподавания и новое качество знаний. Это не проходная фраза. Мы должны учить людей тому, что будет востребовано. Я имею в виду и качество знаний, и обладание компетенциями, и подготовленность к жизни, к социализации. Собрав все это вместе, мы будем двигаться вперед.

– Национальный проект запустил институциональные изменения в системе образования, но при этом и выявил новые риски. На ваш взгляд, над чем нужно работать сейчас в первую очередь? Или у нас все нормально, все идет по плану?

– Нормально никогда не бывает полностью. Двигаться надо вперед. Проблемы есть. Я думаю, одна из проблем – это проблема психологической готовности к изменениям, с которой мы сталкивались при запуске национального проекта «Образование». Люди, основываясь на своем личном опыте, не хотели принимать изменения – они знают, что перемены обычно к худшему. И есть только один способ решения вопросов: убеждение, причем убеждение на конкретных примерах.

– Давайте тогда конкретный пример, Андрей Александрович.

– Сколько у нас было статей, сколько обсуждений по поводу реструктуризации сети сельских школ. Мы и с вами говорили много раз, что вряд ли ребенок в школе, где учится 10, 15, 20 учеников, может получить хорошее образование. Что нужно реально внедрять систему школьного автобуса, создавать базовые сельские школы и так далее. Эта программа идет достаточно успешно, но часто возникают случаи, когда сельчане выступают категорически против. Причем выступают против, как правило, люди, которые не имеют прямого отношения к детям, которые должны учиться в этом селе. Просто люди психологически не хотят расставаться со школой. Потому что есть определенный стереотип, кстати, не самый худший из наших социальных стереотипов, что село без школы – это не село. Я знаю, что в целом ряде регионов вопрос решался очень просто: сажали в тот же самый школьный автобус родителей, учеников, людей, которые выступали против, везли в базовую школу и показывали: вот как могут учиться ваши ребята завтра. И многих это убеждало. Я думаю, что мы должны систему убеждения людей максимально развернуть, использовать ее при внедрении любых новшеств.

Люди очень болезненно относятся к тому, что решения, касающиеся их лично, принимаются без их участия. Я уверен, что в большинстве случаев, когда возникали проблемы, их можно было бы избежать, объяснив людям преимущества принимаемого решения, вступив с ними в диалог.

– Андрей Александрович, читатели нашей газеты, а это преимущественно учителя, часто пишут, что их недооценивают…

– Или они сами себя переоценивают. Мы столкнулись с этим при внедрении новой системы оплаты труда, когда уровень оплаты напрямую зависит от качества работы. И здесь без внешней оценки твоих усилий никак не обойтись. Кстати, ЕГЭ – это прежде всего внешняя оценка деятельности учителя. Результаты часто не совпадают. Надо быть сильным человеком, чтобы признать, что ты себя неправильно оцениваешь, что твоя самооценка завышена. Для многих гораздо проще поставить вопрос о том, что внешнее решение о качестве твоей работы было несправедливым.

– Никто не прививал нашим педагогам культуру внешней оценки их деятельности…

– В общем, да. Причем, как бы сказать, в каком-то смысле существуют двойные стандарты. Учителя всегда оценивают своих учеников, вузовские преподаватели всегда оценивают абитуриентов. Но при этом очень болезненно реагируют на то, что проверяешь не только ты, но еще проверяют и тебя. Это вообще сложно. Это касается всех без исключения. Поэтому вы правы на сто процентов. Отсутствие культуры адекватной внешней оценки ведет к тому, что человек начинает искать проблемы там, где их нет, и обходит старательно те реальные проблемы, которые присущи ему самому.

– Андрей Александрович, сейчас все больше говорят о втором поколении стандартов. Первый главный блок – содержание, программы, их структуру – уже почти не обсуждают. Родителей и педагогов интересуют два других блока: требования к результативности обучения и требования к обеспечению учебного процесса. Что такое результативность обучения? Как ее измерить? Все согласились, что ЕГЭ – не единственная возможность оценить результат обучения. Говорят, есть другие возможности. И самое важное – надо оценивать индивидуальный прогресс каждого ребенка. Понятно: это сложно, трудно. Но если мы не научимся это делать, мне кажется, нам будет очень трудно двигаться вперед.

– Согласен с вами, это очень трудно, потому что непонятно, что это такое. Что такое, на ваш взгляд, индивидуальный прогресс ребенка?

– Например, ребенок в начале года делал в диктанте по русскому языку 40 ошибок, а в конце учебного года стал делать только десять. И все равно двойка. Но, мне кажется, это прогресс. И надо адекватно оценить усилия Марьи Ивановны.

– Вопрос в том, где ошибки, какие ошибки, будут ли они повторяться в следующем учебном году? Если мальчик в первом классе подтягивается два раза, а в шестом – десять, может быть, это просто возрастные данные, никак не связанные с тем, что сделал учитель. Прогресс надо оценивать не по годам, а исходя из способностей ребенка. Для этого нужна серьезная диагностика на входе, чтобы видеть, какие способности ребенка можно развить, чего он может добиться, увидеть в нем скрытые возможности. Вот тогда и можно строить индивидуальную траекторию развития ребенка. Мы должны все время думать о том, чтобы система образования улучшала перспективы в жизни для наших ребят, не в общем для всех, а для каждого индивидуально. А что же касается оценки прогресса учеников, то она в самом деле должна содержать позитивные изменения в части того, насколько меньше ошибок стал делать ученик или насколько больше задач он начал решать, но не просто задач, а с учетом их возрастающей сложности. Знаете, когда мы говорим о финансировании, мы говорим о доле в ВВП и в бюджете. Мы говорим: доля растет или падает. Так и тут. Наверное, отношение уровня, или, если хотите, объема, который усваивает и реализует школьник, к среднему, к требуемому, обязательному уровню действительно может служить оценкой его индивидуального прогресса. Как это измерять, надо думать. Всем…

– Андрей Александрович, но все-таки некоторые новые инструменты оценивания появились, например, портфолио…

– Человек должен характеризоваться целым набором своих достижений. Я имею в виду и единый государственный экзамен, и участие в олимпиадах, и участие в школьных кружках, в общественных проектах. Может быть, какое-то участие в предпринимательской деятельности, за которую так ратуют некоторые наши коллеги, тот же самый Евгений Павлович Велихов. Все это и даст комплексную оценку того, насколько ребенок востребован обществом, экономикой, жизнью, насколько он становится более успешным, насколько образование добавляет ему комфортности жизни в социуме и успешности в материальной сфере… Это умные слова, но они правильные. Каковы критерии этого? Они разные: для кого-то это связано с тем, насколько успешно он продолжит свое образование, а для кого-то – насколько успешно освоит высокотехнологичную рабочую профессию… Я очень боюсь однозначных оценок. Нельзя, например, мерить школу, как это часто у нас бывает, количеством выпускников, поступивших в вуз. Может быть, вузам все наши выпускники особо и не нужны. И уж, по крайней мере, надо точно понимать, в какой вуз они поступили.

– Наступает время, когда все наши выпускники смогут поступить в вузы: абитуриентов будет меньше, чем мест в вузах.

– Да и сейчас уже практически все могут поступить в вузы, другое дело, что часть идет на внебюджетные места. Но с нашим маршем в сторону демографической ямы скоро, я так понимаю, у нас будет возможность всех взять на бюджетные места. Другой вопрос, более важный: надо ли это делать? Какого качества специалистов мы получим? Смогут ли они работать в новой экономике? Будут ли они востребованы и успешны?

– Один хороший учитель физики сказал замечательную фразу: единый экзамен – это градусник, который показывает температуру системы образования, зачем его бить? По-моему, все меньше людей требуют от власти разбить этот градусник. Сегодняшний специальный выпуск «Учительской газеты» посвящен олимпиадному движению. Ваше отношение, Андрей Александрович, к олимпиадам? Что они дают нашей системе образования, есть ли аналоги на Западе?

– Начнем с конца. Во-первых, олимпиадное движение есть во всех странах. Мы знаем, что есть международные олимпиады, на которых часто побеждают наши школьники, но не только наши. Побеждают ребята из разных стран – из Китая, Ирана, Латинской Америки, Соединенных Штатов, Европы. То есть на самом деле это общемировое движение, и все в нем заинтересованы. Мы недавно были на Кубе, и одно из предложений было установить более тесные контакты в помощи по подготовке кубинских школьников к олимпиадам, чтобы наши тренеры помогли им с методиками. Олимпиады – это система отбора, селекции наиболее талантливых, креативных ребят. Хотя я хочу, чтобы мы все понимали: это точно не панацея. Я помню по мехмату, у нас были студенты, бывшие победители международных олимпиад, которые ничего уникального потом в своей жизни не совершили. У них был своеобразный способ мышления, позволяющий решать нестандартные задачи. При этом, когда шла рутинная работа с решением задач, которые носят более глобальный характер, они работали не самым эффективным образом.

– Правильно ли то, что теперь принимают в вузы победителей олимпиад, не обращая внимания на их результаты ЕГЭ?

– Да, я вообще считаю, что не должно быть жестко ограниченного какого-то одного способа. Я считаю, что должно быть право у ректоров какое-то количество людей принимать публично, открыто, своим решением. Например, по представлению ученого совета. Почему я так думаю? Бывают люди, которые не вписываются в стандартизированную систему образовательных измерений. Но при этом они могут быть очень талантливыми людьми. И я допускаю, что крупный специалист, будь то ректор или кто-то из ведущих ученых университета, может сказать: я считаю, что этот человек должен учиться. Мы все помним фильм «Приходите завтра», Фросю Бурлакову, которую все гоняли туда-сюда. Профессор, который решил ее взять, сказал: да, единственный человек, которого мы ждем, это она, все остальные – непонятно кто. Может быть, экстремальная точка зрения. Но я считаю, что должен иметь право уникальный специалист, уникальный преподаватель под свою ответственность рекомендовать взять учиться того или иного человека.

– Андрей Александрович, а на ваш взгляд, есть ли какая-то корреляция между победами национальных команд на международных олимпиадах и общим уровнем образования в стране?

– Корреляция какая-то есть. Примерно такая, как между олимпийскими достижениями в спорте и развитием физкультуры в стране. Эти победы подогревают интерес к учебе, это очень важный момент. Они важны, потому что победителей отбирают из общей массы школьников, это значит, что их базовое образование позволяет добиться таких результатов. Конечно, бывают исключения, когда человека вырывают из обычной среды и начинают натаскивать. Мы знаем такие истории со спортсменами, скажем, в таком виде спорта, как шахматы. Вырвали из жизни и просто накачали, у человека была одна функция: играть в шахматы. Но, конечно, эта корреляция не прямая, ситуация более сложная. Я помню, как в 2004 или 2005 году, в самом начале своей работы в качестве министра, встретился с тренерами российских олимпиадных команд, и один из них сказал: упаси бог, если эти олимпиады станут массовыми. Он имел в виду много аспектов. Начиная с того, что тогда в них появятся все те минусы, которые есть в массовой сдаче экзаменов, попытки протащить знакомых в победители и так далее, и заканчивая тем, что любое массовое мероприятие приводит к ухудшению качества. Это известная вещь. Тогда надо будет создавать еще одну систему отсева из олимпиадников. Любая доступность чревата этими недостатками.

– Андрей Александрович, в федеральной программе развития образования записано, что мы должны добиться в ближайшее время в международных сравнительных исследованиях лучших показателей. Как вы думаете, сможем ли мы подняться в ближайшие пять лет в верхнюю часть списка участников?

– Я думаю, должны подняться, но для этого потребуются резкие шаги.

– Какие?

– Насколько я знаю, сейчас этот вопрос очень серьезно рассматривает президент Дмитрий Анатольевич Медведев, он этим озабочен, идет соответствующая работа. И одна из причин, почему он так серьезно к этому подошел, – очень неблагополучные результаты единого государственного экзамена, которые являются, к сожалению, для нас объективным мерилом нашей подготовки. Какие шаги надо делать? Наверное, будет принята федеральная программа. Мне кажется, что нам надо сосредоточить свои усилия на улучшении обеспеченности образования, на изменении стандартов, которые ориентировали бы учеников не на формальные знания, а на умение применять их для практических целей, надо менять качество подготовки учителей. Будем ждать, что предложит президент.

– Сделали очень много за последние два года с информатизацией: подключили все школы к Интернету, поставили компьютерные классы. Это все, задача выполнена или будем двигаться дальше?

– С самого начала мы говорили, что надо существенно увеличивать количество и качество электронных образовательных ресурсов. Это делается. Сегодня, если не ошибаюсь, мы подходим где-то к ста тысячам соответствующих моделей, которые находятся в общем доступе. Мы очень часто ради формы, ради инструментов, технологий забываем о содержании. Содержанием надо серьезно заниматься и максимально его развивать. Думаю, опять же важнейшая вещь, которой в рамках нацпроекта уделяется большое внимание, – переподготовка учителей. Сегодня учитель – это не тот, кто в первую очередь несет знания, а тот, кто несет в первую очередь методологию. Знания доступны через Интернет, через книги. Поэтому учитель в первую очередь должен быть методологом, он должен показать, как получить знания, как их найти, как научиться с ними работать, как научиться учиться. Это непросто. Гораздо проще отчитать свою лекцию или урок провести по тетрадочке, и все. Думаю, что одна из наших задач, задач всех, кто организует работу в школе, – добиться перелома в психологии и подходах учителей, в первую очередь тех, кто учит работать с информационными ресурсами. Если они будут зачитывать то, что написано в Интернете, это никому не интересно. Они должны показывать, какие появляются новые возможности.

– Кроме демографической ямы, в которую мы скоро свалимся, что еще ждет высшую школу? Каким будет этот учебный год для нее? Грядут ли радикальные перемены?

– Радикальных изменений в образовании ждать не стоит, и вызывать их не стоит. Образование – вещь достаточно консервативная, и она должна такой оставаться. Мы должны создавать новые возможности, новые условия, но при этом понимать, что цикл в образовании достаточно длительный, и нужно создавать такие возможности, чтобы люди, которые учатся, в течение цикла находились не в постоянной трясучке, а чувствовали общую, единую логику развития. В этом плане постоянное реформирование способно психологически нарушить процесс образования. Тем не менее изменения, конечно, должны быть, и они должны вписываться в нормальную, спокойную систему изменений и четко задавать вектор. Мы много раз говорили, что должно быть гарантировано определенное качество образования независимо от того, в какой вуз ты попал. Должны быть критерии, должна быть система отслеживания, система проверки, и должна быть определенная система поощрения, если вы все делаете хорошо, и система наказания, если вы не выполняете те обязательства, которые на себя взяли, и те условия, которые перед вами поставлены. Думаю, первый шаг, который мы должны сделать, – оценить, насколько адекватное и соответствующее требованиям времени, требованиям студентов, требованиям экономики образование дают многочисленные филиалы государственных и негосударственных вузов. Мы знаем, что самое большое количество нарушений законодательства об образовании реализуется через представительства и филиалы вузов. Если мы начнем разбираться с этим, то, во-первых, уменьшим ту область, в которой объективно самые слабые результаты. А с другой стороны, дадим сигнал всей высшей школе – ребята, торопитесь. Говорят, что скорость каравана определяется по самому тихоходному кораблю. Давайте потихонечку эти тихоходные корабли ставить на причал, может быть, пересаживая их команды на более быстрые корабли, может быть, кто-то возьмет их на буксир, может, будет произведен серьезный капитальный ремонт этих кораблей.

– Но эти корабли по объективным критериям, с одной стороны, и независимым экспертным оценкам, с другой стороны, дают самое худшее образование. Зачем их сохранять?

– Вот я и говорю, что при сотрудничестве с вузовским сообществом и сообществом заказчиков в образовании первое, что мы должны сделать, – добиться того, чтобы какая-то часть этих тихоходов была убрана из плавания. Что значит «убрана из плавания»? Для начала хотя бы, чтобы те филиалы, которые не обеспечивают должного образования, перестали принимать студентов на первый курс. А дальше, я думаю, нам нужна программа на три-четыре года, которая бы позволила в рамках четко сформулированных критериев и требований переоценить всю нашу систему высшей школы, определив группу лидеров и группу тех вузов, которые вузами не являются. Оказать поддержку первым, дать им возможность и право учить ребят так, как они считают нужным, дать им большие ресурсные возможности и при этом оградить наших ребят, абитуриентов, от учебы в слабых вузах. Может, не силовым способом, а может, и силовым. Силовой способ может быть таким: мы запрещаем вам принимать абитуриентов, но даем возможность вашим студентам перевестись в те вузы, где сформулированные требования выполняются. Это пока почти фантазия, потому что нормативно решение этих вопросов еще не подкреплено. Это очень трудно реализовать. Но я считаю, что мы не должны откладывать эту работу на будущее, должны начать ее сегодня. Мы готовы, я готов начать это делать. К чему это приведет? К тому, что значительная часть филиалов, представительств и, может быть, даже вузов закроется. Кстати, для студентов, абитуриентов ничего в этом страшного. Мы их не оставим.

– А педагогические вузы?

– Все то же самое. Почему они должны действовать по другим правилам? Хороший вуз – вперед. Качество вуза проверяется в том числе и тем, насколько его студенты востребованы, причем востребованы по тем направлениям, которые вуз пропагандирует как свои главные, приоритетные. Если педагогический вуз дает хорошие показатели по подготовке нефтедобытчиков, то пусть и называется нефтяным, технологическим, как угодно, но только не педагогическим. Кого мы обманываем?

– Наша система образования в каком состоянии сегодня находится?

– В состоянии изменений к лучшему. Я считаю, что почти во всех сферах появилась динамика. А все эти протесты, которые периодически появляются, как раз говорят о том, что динамика есть. Есть очень мало людей, которые реально борются с застоем. Это уникальные люди. Умерший недавно Александр Исаевич Солженицын – человек, который боролся с застоем. Боролся с застоем Сахаров. Очень много народу говорит сейчас о рисках того, что мы делаем. Есть очень небольшое количество людей, которые понимают, оценивают и обсуждают риски неделания, бездействия. То, что сегодня идет такой мощный шум по поводу опасности, рисков, как раз и говорит о том, что мы в динамике, потому что когда идет полный застой, когда ничего не происходит, голосов о том, что это опасно, почти не звучит.

– Первое сентября накануне. Что скажете всем участникам образовательного процесса?

– С новым учебным годом!

– А еще?

– Ничего оригинального не скажу. Скажу, что есть несколько очень важных ценностей, которые связаны с учебным годом, с образованием. Во-первых, надо ответственно учиться, и учиться получать не только какую-то информацию, но и учиться учиться. Вторая вещь: процесс образования – это не только профессиональное или общее обучение каким-то вещам, но и процесс воспитания, говоря научным языком, процесс социализации, и это не менее важно. Наконец, третье – надо быть здоровым. Это, может быть, важнейшая ответственность и учителя, и родителей, и учеников – быть здоровыми людьми. Это не только их личное дело, это дело и государства, и общества. Люди должны понимать, что их общественный долг – быть здоровыми.

– Спасибо, Андрей Александрович, и с новым учебным годом вас!

Андрей Фурсенко