Учитель

Трактирщица, веселая и добрая женщина, мать шустрого мальчика лет семи, повесила напротив стойки картину, еще пахнущую краской. Гомон в трактире разом затих. Кто повернулся, кто встал и подошел поближе, чтобы разглядеть ее получше.

Картина явно понравилась и хозяйке, и посетителям. Даже завзятые драчуны и горлопаны как-то затихли, рассматривая ее, и, кивая головой, многозначительно и протяжно произносили: “Да…”. И лица их освещало внутренним светом сопричастности к неведомой и таинственной радости красоты.
Трактирщица спрыгнула с табуретки, сжимая в правой руке молоток, а в левой гвозди. Потом сделала шаг назад и, запрокинув немного назад свою красивую, гордо посаженную голову в накрахмаленном чепце, так и замерла, любуясь ею.
Ее сынок, как завороженный, любовался картиной. И от полноты чувств перед новой в его жизни красотой вдруг, неожиданно для самого себя, разрыдался и уткнулся в передник своей матушки.
Художник, написавший эту картину солнечным утром, сидел у окна и с любопытством рассматривал глядящих на его картину людей, не сильно отвлекаясь от горячего бараньего рагу. Он с удовольствием запивал его прохладным красным вином в запотевшем кувшине. Благодарная и расчувствовавшаяся хозяйка трактира, перед тем как повесить картину, спустилась за кувшином в подвал. Картина была платой за проживание в гостинице. За обеды, приготовленные ее руками. Предложение вместо денег принять картину, написанную этим утром, поначалу огорчило хозяйку, но… как только она увидела, какую красоту получает она взамен своих хлопот, радости ее не было конца.
Картина преобразила небогатый вид трактира. С ее появлением стало как-то все равно: богато или бедно, легко или трудно идут дела в этом трактире. Одно становилось ясно, едва увидишь ее на стене – здесь весело! Так радостно искрились ее яркие звонкие краски.
Утром, едва малыш проснулся, он бегом побежал в зал, где уже хлопотала его матушка. Чтобы полюбоваться картиной. Увидеть художника, который обычно любил посидеть у окна и долго молча рассматривать мельницу за полем, церковь на холме. Но его место оказалось пусто.
“Ушел! Рано утром ушел!” – пояснила матушка, продолжая вытирать посуду.
Мальчик с того дня не оставлял в доме не изрисованным ни одного клочка бумаги. Как растут цветы и травы, поднимаясь из земли навстречу теплым лучам солнца, – все они становились ему понятнее, когда он рисовал их.
Как распахнутые крылья удерживают птицу в воздухе, опираясь на потоки ветра? Ему становилось ясно, стоило нарисовать птицу, ее крылья над холмами. Свежестью ветра веяло от листа бумаги, с его еще не законченного рисунка. Он реже стал отвлекать матушку и всех вокруг расспросами: “Почему? Как? Зачем?” Он только рисовал, желая понять, но что именно, ему самому не всегда было ясно. Наиболее удачные рисунки он вешал рядом с той увиденной впервые картиной.
Матушка нарадоваться не могла, что сынок ее растет таким смышленым и затейливым. Когда исполнилось ему четырнадцать, она купила ему настоящие краски, кисти и даже холсты. Сосед-плотник сделал подрамник. Точь-в-точь, как тот, на котором была написана та картина.
И он попытался создать что-то подобное. Что-то, конечно, получилось, но до такого мастерства было еще далеко. Мальчик продолжал упорствовать. Он старался. Пока однажды не услышал у себя за спиной: “Э! Да у тебя талант, малыш”. Он оглянулся и увидел, что тот самый художник зашел в трактир. Он направился к окну и сел на то же место. Мальчику показалось, что не прошло и семи лет. Как будто он вот так и сидел, никуда не уходя. “Покажи-ка еще что-нибудь! Как ты рисуешь? Хочу посмотреть”. Мальчик побежал в свою комнату. А когда вернулся с ворохом рисунков в руках, его матушка уже хлопотала, накрывая стол перед гостем.
Она была сердечно благодарна этому человеку и за картину, и за то, что ее сынок с тех пор, как погостил в ее трактире этот странный человек, нашел дело по душе.
– Поучили бы вы его. Уж так он старается. Уж так любит это самое рисование, – обратилась она к художнику.
– А что, и правда. Хочешь учиться? Серьезно хочешь? – спросил он у мальчика.
– Очень хочу! – вскричал в ответ мальчик.
– Талант у тебя есть. Ей Богу, есть, – еще раз, в задумчивости рассматривая его рисунки, говорил художник, – но уж больно дело это тяжелое. Подумай. Может, Бог с ним? Живи спокойно. Хозяйствуй в трактире с матушкой.
– Нет! Нет! Большего счастья, чем радость рисования, я и представить себе не могу – отвечал юноша.
– Ну раз так, завтра же и начнем! – хлопнув ладонью по столу, сказал гость. До позднего вечера рассказывал он о своих путешествиях по странам, где заказывали ему портреты. О видах замков, которыми так гордились их владельцы, о прекрасных парусниках, под парусами которых одерживали победы в схватках со своенравными волнами мореходы на память потомкам. Его смелой кисти, казалось, было интересно все: и гладь озер, и прозрачность сумерек, и изменчивость пляски огня. Он рисовал тронные залы разбросанных по земле королевств и оставлял этюды в харчевнях, если кончались деньги, оплачивая ночлег и ужин.
С вечера юноша подготовил карандаши, кисти, краски, холсты… все, что поможет стать ему учеником.
Утром он встал пораньше. Сбежал в зал трактира, но… художника не было. Он подождал его, надеясь, что тот еще спит. Каково же было его изумление, когда узнал, что художник уехал еще засветло из их дома. Он побежал в свою комнату. Собрал книги, краски, все, что может понадобиться в дороге начинающему художнику. И наскоро отправился в путь, желая догнать того, кто еще вчера был согласен стать его учителем в трудном и загадочном деле – работе художника.
Он шел пешком под проливным дождем, сетуя и сокрушаясь: как же так? Может быть, он забыл, что обещал стать учителем? Ну ничего, вот он догонит его, и они пойдут рядом. И все будет хорошо. Он станет настоящим художником. Ведь мастер обещал научить его. И эти мысли гнали его следом за мастером. Но он не переставал рисовать. Они нравились людям. Шло время, а он по-прежнему желал догнать мастера. Но всякий раз чуть-чуть опаздывал. То он только что выехал из того города, куда въехал молодой художник. Ему доставался только след тени великого мастера. И так повторялось всякий раз.
Молодой художник повидал много стран. Красота мира, щедро разбросанная на земле, открывалась ему. И он даже привык к тому, что жизнь его превратилась в бесконечную погоню за великим мастером. Он уже начал находить удовольствие в этом. Существование его стало походить на прекрасное, наполненное событиями и впечатлениями путешествие, нескончаемое, длиною в жизнь.
Он постоянно писал, и мастерство его совершенствовалось. Росло год от года. Он стал знаменитым и модным художником. Имя его ценилось. Картины раскупались знатными господами и украшали стены дворцов и богатых домов.
И… как-то забылся, померк в памяти образ того мастера. Достигнутое мастерство радовало и грело душу ощущением не зря прожитой жизни.
Он, неожиданно для многих своих друзей и почитателей его живописи, отправился домой. В те места, откуда был он родом.
Матушка его была счастлива: и тому, что сын ее стал столь знаменитым живописцем, и что он все же вернулся домой. Содержать трактир ей было уже не под силу. Да и ни к чему. Картины ее сына дорого стоили. Просторный трактир с высокими окнами как нельзя лучше подходил под мастерскую художника.
И вот однажды, сидя перед мольбертом в просторном зале бывшего трактира, он услышал за спиной сначала скрип, потом чьи-то шаги. В этот момент он как раз любовался картиной. Той впервые увиденной в жизни, настоящей живописью. И сожалея, что приходится отвлекаться, оглянулся. Перед ним стоял тот самый мастер, чья рука и создала эту красоту столько лет назад. Старый мастер, сощурив подслеповатые глаза, подошел поближе, чтобы рассмотреть и свою картину, и работы художника.
– Да! Великолепно! Как славно писал я в молодости и как мощно и смело стал писать ты в зрелости. Воистину я вижу, что по праву могу гордиться таким учеником. Ты стал настоящим мастером! – вытирая слезу умиления, сказал старик.
– Как? – изумился художник, обращаясь к старому мастеру.- Как можешь ты называть меня своим учеником?! Меня? Я всю жизнь колесил по белу свету, пытаясь догнать тебя! Но мне доставался только след твоей тени. Где были твои уроки, раскрывающие тайны мастерства? Где советы старшего поколения младшему? – негодовал он.
– О! Как ты еще молод, – добродушно смеясь, ответил старик, садясь на стул у окна, как и в те времена. – Помнишь тот день, когда с горячностью юности ты пожелал стать моим учеником? – обратился он к художнику.
– Конечно, помню – ответил тот.
– Так давай же вспомним пройденные тобой уроки. Ну-ка, расставь вдоль стен твою живопись, хочу полюбоваться ею, – сказал мастер, снимая дорожный плащ и усаживаясь поудобнее.
Художник из уважения к его возрасту и таланту начал расставлять картины, которых было множество в этом зале.
Улыбка радости вспыхивала на лице старого мастера при виде то одной, то другой картины. Он спросил, указав на одну из них:
– Этот луг и эти стога под дождем ты увидел утром того дня, когда я ушел отсюда. Я мог идти из вашего городка любой дорогой. Но выбрал эту – она самая красивая. Я знал, что, если ты действительно захочешь стать художником, красота этого вида не сможет оставить тебя равнодушным. Талант, а его я сразу разглядел еще в твоих детских рисунках, не даст тебе покоя, и ты пойдешь следом за мной. Но есть такие дороги в жизни, по которым можно пройти только в одиночку. Потому, что эта дорога предназначена только для тебя.
В тот день лил дождь. А к вечеру раскаты грома оглушали долину, в сверкании молний становившуюся все прекраснее.
– Ты помнишь, как полыхало старое дерево в ночи, когда в него ударила молния? Скажи, ты написал это?
– Да, – изумился художник. – Но откуда ты знаешь, что я видел той ночью?
– Раз ты решил стать моим учеником, а я твоим учителем, должен же я был быть рядом. Вот я и был рядом. А какими словами мог я тебе объяснить, как написать огонь. Перечислить сверкающие краски огня? Или рассказать, в какой последовательности разложить краски по холсту? Нет. Это нужно было пережить! – продолжал мастер, не отвлекаясь от картин художника. – Я был неподалеку. Но не стал отвлекать тебя.
– А потом я вошел в город, зная, что скоро там появятся бродячие циркачи. Они выступали на площади перед ратушей. Ты, порядком потрепанный, вошел в город вечером. Как раз к началу представления. Ты не мог не увидеть танца прелестной танцовщицы-канатоходки”, – с улыбкой говорил старик и лукаво добавил: – И, конечно, ты не мог не влюбиться… не так ли? Ну-ка, покажи ее портрет среди картин. Ты не мог не написать ее портрет. Я помню, как ты смотрел на нее, ведь я стоял рядом в толпе. Согласись, это был настоящий урок портрета. Тогда ты понял, как нужно писать портрет, когда черты лица восхищают. А лицо человека, на котором отражается проживаемая жизнь, всегда интересно, – закончил он.
– Да, – ответил художник. – Ее портрет удался. Но нужны были деньги и… его купил заезжий купец. Он щедро заплатил за картину. И увез его вместе с… танцовщицей, – рассказал художник.
– Разбив твое сердце. К счастью, на время. Я помню, как ты метался в отчаянии по городу. Тогда я, желая отвлечь тебя, сел на коня и проскакал прямо перед твоим носом в городские ворота.
– А я думал, что ты не узнал меня. Я собрал кисти, краски и в погоню за тобой, желая стать по-настоящему твоим учеником. Да… тогда я еще…
– Не понимал, что настоящая учеба уже началась. Потому что жизнь – это путь познания и испытания тебя, вечного странника и ученика. Я скакал прямо в порт. В тот день море сильно штормило. И я подумал тогда, любуясь мощными ударами падающих волн, что для обогащения твоей палитры и придания большей экспрессии твоему рисунку хорошо бы тебе написать морской вид с разъяренными морскими волнами. Шторм выколотил бы из тебя все горестные воспоминания последних дней. Никто не хотел выходить в море в этот день. Но… я не поскупился и щедро оплатил парусник, на котором я отплыл к берегам Италии. И второй – предназначенный мною для тебя. Его капитан должен был дождаться твоего появления и, сначала поторговавшись для достоверности, должен был отправиться следом за мной. Но чуть-чуть не догнать меня, конечно.
– Так это подстроил ты?! – воскликнул художник.
– Конечно. Тебе пора было отправиться в Венецию. Увидеть буйство и кипение красок венецианского карнавала! Мог ли я мальчику из придорожного трактира словами описать, как изобразить подлинный праздник жизни? Позже я видел твои картины, посвященные этой теме, на стенах в самых богатых, красивых и знаменитых домах. Твой талант тогда особенно расцвел. Сила молодости и восторг перед жизнью. Но мне показалось, что ты слишком увлекся чередой праздников и карнавалов. Успех вскружил тебе голову, и ты меньше стал заниматься живописью. Я понял, что нужно что-то предпринимать. И нашел комедиантов. Они должны были, встретившись с тобою где-нибудь в темном переулке, раздразнить, раззадорить тебя и заставить тебя драться с ними, – вспоминал старый мастер.
– О! Да! Это самое ужасное воспоминание в моей жизни…. Ведь я убил одного из них, и сожалею об этом, и буду скорбеть до конца моих дней. Опасаясь расплаты, я был в ужасе от совершенного преступления. Словом, я бежал из Венеции, – сокрушенно от печальных воспоминаний сказал он.
– Все три комедианта были наряжены в пышные камзолы. А под камзолами кольчуги. Они отлично разыграли свои роли драчунов-дуэлянтов. Они рассказали мне, как все было, утром следующего дня, когда пришли получить вторую часть денег, обещанных мною за выполненную игру. Так что хоть и был ты проучен чудовищно, но оставался в полной безопасности. А главное, ты уехал из Венеции в глушь, где и занялся серьезной вдумчивой работой. И результаты этой работы просто великолепны.
– Я вижу работы зрелого мастера. Мудрость прожитой жизни и яркость впечатлений, как лучи солнца, освещают красоту твоей живописи, я спокоен теперь. И сам я успел много создать и оставил вслед за собой достойного ученика, которым могу гордиться, – со светлой улыбкой закончил мастер.
– И я благодарен тебе, мастер. Ты настоящий учитель. Истинно научить может только сама жизнь, но помочь услышать ее голос может только настоящий учитель.
И еще долго-долго беседовали они о таинствах мастерства. И беседуют по сей день. И голоса их слышны в шелесте листьев, сплетаются с голосами птиц, рек, городов, ночной грозы и разноголосья праздников жизни.
Надежда БЕЛЯКОВА