Тяжба . Бабушка или крестная? Опекунскому совету пришлось сделать непростой выбор

Начну с конца. Стоило уехать из Губкина, как на следующий день пошли какие-то непонятные звонки из городской администрации. Сначала мне в собкоровский пункт, потом в Москву, в главную редакцию нашей газеты, затем опять сюда, в Воронеж. И заявления все какие-то эдакие: «Вы ведь правда не настаиваете на встрече с главой города? А то, представляете, звонил тут кто-то от вашего имени и требовал приема у главы… А, так это были не вы?! Ну хорошо, хорошо… А вы ведь правда не пользовались диктофоном во время встречи в администрации? Или все-таки пользовались?!»

Кульминацией в кавычках всей этой суеты стал звонок заместителя главы губкинской администрации Татьяны Викторовны Манюшко в Москву, в редакцию «УГ». Позвонила и попросила дать ей почитать материал перед печатью, а то мало ли, может, я что-нибудь такое напишу, что повредит и без того несчастному ребенку. Естественно, никаких предварительных читок в нашей ситуации быть не может. И ребенку, о котором пойдет речь, никоим образом никто навредить не хочет. Мальчишка и без того настрадался. Речь о другом: об отношениях между взрослыми людьми, о действиях опекунского совета, а также о том, почему так всполошились губкинские чиновники после отъезда корреспондента. Неужто все дело только в интересах ребенка? Тогда при чем тут диктофон и то, что я на него записывала? И вообще, господа, если все сделано честно и чисто, то к чему волноваться?

Обратимся к началу истории. Губкин – небольшой, но очень уютный город в Белгородской области. Здесь добывают железную руду. Жителей в городе и районе чуть больше 120 тысяч, так что, можно сказать, все через одного знакомы. В нескольких километрах от города село Аверино, где живет Людмила Александровна Орлова. Это она обратилась в «Учительскую газету» с просьбой разобраться в ситуации и по возможности помочь:

– У меня отобрали внука. И сделали так, что он теперь меня просто не хочет видеть. А ведь дочь, когда умирала, просила меня взять Ванечку и воспитывать его. Меня просила, а не кого-то другого!

Мать пообещала, но выполнить не смогла.

Дочерей у Людмилы Александровны было две: Аленка и Оксана. Обе вышли замуж, обе родили детей. Ваня – это сын Алены, когда ему был год, родители разошлись, и бывший теперь уже муж Лены Александр стал жить отдельно. Алена очень серьезно болела: онкология, туберкулез – окончательный диагноз долго не могли определить. В итоге первая группа инвалидности, лимфограноматоз и длительное лечение в московских больницах. Мать Людмила Александровна сама ухаживала за дочерью и все время находилась рядом. На все нужны были немалые деньги, Орлова и сама зарабатывала (у нее большое фермерское хозяйство), и обращалась за помощью в городскую администрацию Губкина. Ей не отказали: специально для лечения Лены собрали деньги, по словам Татьяны Викторовны Манюшко, сумма набралась за 50 тысяч рублей – и предприятия выделяли, и горожане собирали. Другими словами, история этой несчастной семьи знакома очень многим.

Рассказывает Людмила Орлова:

– Лена чувствовала, что сильно больна, что добром все не закончится, поэтому просила меня: я, говорила, боюсь, что после моей смерти Сашка заберет Ванечку. «Мам, оформи опекунство при моей жизни!» У нее была первая группа, и я могла бы быть опекуном, но юрист сказал, что нужен отказ отца от сына. А я знала, что Саша не согласится, он сам ожидал ее смерти. Поэтому я просто успокоила Лену, сказала: все нормально, не волнуйся, я все сделала, как ты попросила. Это было как раз перед решающей операцией… Потом, помню, медсестра из операционной вышла, обняла меня, говорит: «Не плачьте. Леночка просила вам передать, что вы – самая лучшая мама на свете! И если что случится, чтобы вы не убивались, она вместо себя оставляет вам Ванечку. И просила быть ему такой же мамой, как для нее»…

Лена умерла уже после операции, когда все начали надеяться на благополучный исход. Но – тромб оторвался, и все… Саша, отец Вани, забрал сына к себе и стал его воспитывать. До этого, пока Орлова ухаживала за дочерью, мальчик жил в основном с прабабушкой. Лену похоронили 9 мая, а вечером 12-го старшая дочь Орловой Оксана вместе с мужем заглянули ненадолго к матери, потом ушли, пообещав еще вернуться. Но так никто и не пришел. А наутро прибежала сваха: Оксане плохо, пойдем скорее! «Я пришла, там уже начальник милиции, главврач больницы – все… Спрашиваю, где Оксана? В морге! И все, я больше ничего не помню…» Врачи констатировали самоубийство.

Вот так, почти в одночасье, она потеряла обеих дочек. Остался только самый младший ребенок – сын Артем.

– Знаете, со временем боль становится тупее. Но сильнее становятся одиночество и тоска. Бывают такие моменты, что мне их так не хватает! И только одно желание: бежать на могилы, разрыть могилы руками и хоть на минутку прижать девочек к себе! Хоть на минутку!..

– Внучка моя, Оксанина дочка, сейчас живет в той семье, как принцесса, – продолжает Орлова. – И я знаю, что у нее все есть, я не смогу сделать для нее то, что делают для нее вторая бабушка и дед. Точно так же, как те, кому отдали Ваню, не могут дать ему то, что могу ему дать я!

Эти трагедии произошли в 99-м году, когда Ване было четыре года. Отец забрал мальчика к себе и воспитывал его сам вплоть до 25 декабря прошлого, 2003 года. В тот день Александр Васильев погиб. Несчастный случай на производстве.

Ванечка остался сиротой. К счастью, родственники бросать его не собирались. Больше того, кандидатов в опекуны оказалось двое: бабушка Людмила Александровна Орлова и тетя, родная сестра отца мальчика, Вера Ивановна Лунева. 29 декабря Орлова отнесла в администрацию заявление с просьбой назначить ее опекуном, а парой часов позже, по словам Людмилы Александровны, то же самое сделала и Лунева. Начался спор, походы в администрацию Губкина, в опекунский совет, сбор справок и бумаг, необходимых для оформления опекунства. Обе стороны взялись всячески доказывать, что именно они достойны быть опекунами. Вера Ивановна в последние годы, пока Ваню воспитывал отец, им обоим помогала. Больше того, как она сама рассказывает, они с мужем и двумя детьми специально поменяли квартиру, чтобы быть поближе к Саше и Ване. В итоге стали жить в одном доме, квартира над квартирой. Из сада мальчика забирала, когда отец не мог, или, к примеру, посидеть с ребенком, покормить – всегда пожалуйста. Плюс ко всему она – крестная мать Ванечки.

Я встречалась с Верой Ивановной в школе, где учится мальчик. Он уже второклассник. Тетя как раз забирала племянника домой после уроков, было седьмое апреля. А накануне, шестого числа, глава Губкина Анатолий Алексеевич Кретов подписал постановление о назначении Веры Ивановны Луневой опекуном. Поэтому, услышав о приезде журналиста, она сначала подумала, что спор опять не окончен, ребенка отнимут и лучше «вообще ни с какими журналистами не встречаться». Но мои сопровождающие – сотрудницы губкинской администрации уговорили Веру Ивановну со мной пообщаться, точнее, хотя бы просто зайти в кабинет и сказать мне, что говорить нам с ней не о чем. Кончилось все тем, что мы нормально побеседовали, а самое главное, я увидела, как Ваня относится к своей тете. Он ведь тоже был с нами во время разговора. Хорошо относится, мамой называет, чувствуется, что привязан к ней, а может, и любит.

Одно показалось, мягко говоря, странным – реакция мальчика на мои вопросы относительно бабушки Людмилы Орловой. По всему выходило, единственное, что осталось в его памяти о родной бабушке, – это деньги и мебель, которые она ему дарила на праздники и в дни рождения. (Орлова всегда делала внуку хорошие и богатые подарки). И еще было хорошо заметно, что после похорон отца мальчик ни разу у бабушки не бывал и с ней не общался. А про старые встречи так вспоминал:

– Ваня, ну а ты у бабушки раньше бывал? – спрашиваю я.

– Да, бывал, – отвечает.

– А что ты там делал?

Молчит, потом:

– Ничего.

– Как «ничего»? – спрашиваю. – Но ведь чем-то ты там занимался?

– Ничем.

Вот тут я вспомнила рассказ Людмилы Орловой о том, как она после зимних каникул, где-то в середине января, приходила в школу к Ване повидаться и взять недостающие справки для заявления на опекунство. По ее словам, новогодние праздники мальчик должен был проводить у нее, но после похорон отца Вера Ивановна оставила мальчика у себя, и с тех пор Орловой его не показывали.

– И вот я после каникул пошла в школу, чтобы справки собрать, – рассказывала Людмила Александровна. – Сначала, конечно, к Ванечке, а он в столовой обедал. Я стою, его жду в коридоре, он покушал, стал выходить и тут меня увидел. У него был такой вид, как будто он привидение увидел! Пулей пролетел мимо меня с криком: «Уходи, бабушка Люд! Уходи, бабушка Люд!» Я забыла, зачем пришла. Он от меня спрятался, а потом мы с учительницей уговорили его выйти ко мне, и он тогда сказал: «Теперь я все знаю, мне все крестная рассказала. Ты меня бросила, когда мамка умерла. И я жил в садике. А ты уехала на юг. И я знаю, почему мой папка ушел от мамки: она была шлюха! И крестная обо всем договорилась, она теперь моя мамка, я буду жить с ней!» Я не знала, что ему сказать… Ноги ватные, вышла из школы, не помню, как добралась до опекунского совета…

По приезде в Губкин меня неприятно поразило одно наблюдение. Работники администрации, с которыми довелось общаться, к словам Орловой относились с явным скептицизмом. Особенно когда Ванина бабушка вспоминала какие-нибудь подробности, не очень хорошо характеризующие вторых претендентов в опекуны. Например, высказывание Вани, которое я привела выше. Явно видно, что мальчику подробно растолковали, кто и в чем виноват, научили, как к кому относиться. (Отсюда, кстати, и его полные безразличия ответы насчет пребывания у бабушки). Но стоило мне задать вопрос об этой встрече Орловой с внуком и о его словах – а спрашивала я у работников администрации и у педагогов, как бы они отнеслись к подобным заявлениям мальчика, – как слышала в ответ только возмущенное: «Ну знаете!». И плечами пожимали, вроде как быть такого не может, но, однако, точно никто ничего не утверждал: рядом ведь никого не было, когда бабушка общалась с внуком в тот злополучный день.

Сама Орлова с огромной теплотой вспоминает времена, когда отец Вани был еще жив и привозил мальчика к ней погостить:

– Сашка работал, не пил, он действительно жил для Вани, любил его! Как-то привез Ваню ко мне на выходные, а тот: «Бабушка, смотри, сколько я на кулаках отжимаюсь, а сколько на пальцах!» То есть папа его научил. Сын очень подражал отцу…

С тем, что Вера Ивановна официально стала опекуном Вани, Людмила Александровна не смирилась. Обещала бороться и даже в суд подавать. Правда, тут есть несколько но. Пока Орлова доказывала свои права на внука, ей пришлось и в область съездить, и даже в Москву. Письма писала, в газету обратилась, одним словом, скандал вышел нешуточный. Какому ж начальнику такое понравится? Вначале, конечно, когда Орлова надеялась, что решение об опекунстве будет в ее пользу, она просто ждала и собирала нужные бумаги. Но чем дальше, тем больше нервотрепки и непонятностей. На словах все вроде бы на ее стороне, а мальчика не дают. До скандалов доходило, до ругани, обмороков и вызова «скорой помощи». Никакие нервы не выдержат.

Кстати, за мальчиком кроме квартиры оставались еще пенсии после смерти матери и отца плюс опекунское пособие. Всего тысяч на пять рублей ежемесячно, а может, и побольше. К совершеннолетию мальчика предприятие, на котором работал погибший отец, пообещало выплатить парнишке приличную сумму. Обвинять ту или другую сторону в материальной заинтересованности я не берусь, время все на свои места расставит.

Вернемся к решению об опекунстве. Прежде чем оно было принято, прошли даже не недели, а месяцы! Почему? Как мне объяснила Татьяна Викторовна Манюшко, ситуация складывалась очень сложная, никак не могли определить, кого же назначить в опекуны, поэтому решили собрать территориальный совет по защите прав и социальных гарантий детей. А в нем 13 человек, и когда он в последний раз собирался, никто не помнит. Пока состав обновили, пока повестку дня утвердили, одним словом, 16 марта провели первое заседание. Напомню, постановление подписано шестого апреля.

По закону – и по Гражданскому кодексу (статья 35), и по Семейному (статья 122) – решение о назначении опекуна принимается в течение одного месяца. Другого варианта законы не предусматривают. А раз вместо одного получилось больше трех месяцев, то такая ситуация может быть обжалована в суде.

Второе. Законно и правильно было бы на время, пока принималось решение, изолировать мальчика от обеих сторон. То есть не должен он был оставаться в семье одного из претендентов в попечители. И тут опять прямо-таки какое-то роковое стечение обстоятельств (и опять исключительно не в пользу Орловой). Как мне объяснили сотрудники губкинской администрации, Ваню действительно хотели отправить в санаторий – в Анапу, с девятого февраля. Но совершенно неожиданно мальчик заболел. И никуда не поехал, остался с Верой Ивановной.

Во всей этой истории много случайных совпадений, которые вызывают разные вопросы. Только совсем необязательно разбирать все «по косточкам»: как в каждой семейной драме, здесь много грязи, обид и претензий. Главное, на мой взгляд, вот в чем. Теперь у мальчика Вани есть крестная, которую он считает своей мамой. А могли бы быть и крестная, и бабушка, если бы обе они как-то договорились между собой. Хотя бы ради ребенка. Какая из сторон виновата больше в том, что взаимопонимания не получилось, ни один журналист не скажет. Отношения ведь не сейчас возникли, а создавались годами.

И еще одно. Татьяна Викторовна Манюшко в нашем разговоре не раз подчеркивала, что для нее и для всех, кто определял окончательную судьбу Вани, самое главное было – не ошибиться. Передать его на воспитание тому, кому надо. Очень надеюсь, что они не ошиблись, очень! Ну а если представить, что Орлова ничего не сочинила, когда рассказывала о той встрече с Ваней в школе? Если обвинения в адрес и мамы, и бабушки действительно прозвучали из уст маленького ребенка? Причем вспомните, какие это были обвинения! Разве этому должны учить восьмилетнего мальчика в семье?

Губкин, Белгородская область