«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины». Так с чего начинается родина?

Продолжение. Начало в №45-48.

Песня Лебедева-Кумача безнациональна: «Нет для нас ни черных, ни цветных». Есть только товарищи. У Симонова слова «русская», «по-русски» повторяются шесть раз. Родина – это Россия. За этим стоят не только слова, а сдвиги в миропонимании и самосознании.С этим связано и другое. В «Песне» Лебедева-Кумача у родины нет прошлого, только прекрасное настоящее. Отношение к национальному и отношение к прошлому взаимосвязаны. Социалистическое отечество начинается 7 ноября 1917 года, «двадцать пятое, первый день», как сказано у Маяковского. Корни национального уходят в глубь истории.Не могу не привести здесь обширную выписку из книги Татьяны Чередниченко «Типология советской массовой культуры. Между «Брежневым» и «Пугачевой» (М., 1994). Потому что Чередниченко делает то, что я не могу сделать: она анализирует не только текст, но и музыку Дунаевского, которая сделала текст песней.К тому же я постоянно цитирую старые работы, потому что они недоступны современному читателю, а моей библиотеке семьдесят лет.«В песне упоминается о вечных приметах родины («Много в ней лесов, полей и рек»). Но упоминается скорее ради подтверждения масштабности («Широка страна моя родная…»), так что главное слово в «природной» строке текста не «поля», «леса» или «реки», а «много». Вместе с «широка» оно работает на центральный мотив песни: верх социальных мечтаний достигнут, осуществлены самые высокие чаяния («ТАК вольно дышит человек»), отсюда – оптимизм («…никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить»). Родина в приведенном тексте представляет собой синоним «прекрасного» нового мира, ради построения которого было «до основания» разрушено старое.Недаром «родина» в тексте песни практически вся уместилась в радостном «сегодня». Она как бы не имеет прошлого. Не имеет она прошлого и в музыке. Дунаевский создал мелодический синтез, в котором слышались далекие друг от друга по смыслу стилевые прообразы. А прообразы эти – революционный гимн и шантанный романс. Ритмика практически совпадает с ритмикой «Интернационала» («Интернационал» с 1919 по 1943 год был гимном страны, он призывал «весь мир голодных и рабов» на «последний и решительный бой». – Л.А.), добавляя к ней элементы из созданного в 30-м году гимна-марша В.Белого «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (этот лозунг печатался наверху каждого номера каждой советской газеты; в годы войны сначала он, а потом и «Интернационал», который был разжалован из гимна страны в гимн партии, полностью перестали играть свою прежнюю роль. – Л.А.). Зато интонация, особенно в кульминационной зоне куплета (на словах «где так вольно дышит человек»), напоминает о «нажиме» чувствительных концовок шантанного романса. Эти прообразы не только сами утонули в мелодии, смешивающей их черты, но и потопили вроде бы необходимые при теме родины реминисценции из фольклора или ассоциации с трактовкой в авторитетной профессиональной традиции.Но ведь по самой этимологии (корень «род» и семантика через рождение – продолжение рода) родина есть прежде всего историческая связь поколений. Отчизна (в этом смысле сосредоточен такой же этимологический смысл) вечна «полями и реками», которые испокон веков питали и поили прадедов и правнуков. И людей не волновало, СКОЛЬКО полей и рек – много или мало, волновало, трогало и вдохновляло многовечное единство с ними, то, что они родные, свои: «мать сыра земля», «Волга-матушка», «Дон-батюшка». Этого-то ключевого смысла в «стране родной» из песни 30-х годов нет. Нет принципиально: до середины 30-х понятие родины в значении, связанном с «матушками» и «батюшками», не было и даже просто отвергалось».Этот ключевой смысл есть в стихотворениях Симонова «Проселки, что дедами пройдены», «Как встарь повелось на великой Руси». Уже не Советский Союз, не даже Россия, а Русь, да еще великая. И не просто деревни, а «деревни с погостами» и «с простыми крестами их русских могил». И это вот тоже: «Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси!» И за этим тоже стояли сдвиги не только в словах – в миропонимании и самосознании.7 ноября 1941 года на параде войск, уходивших с парада на защиту Москвы, Сталин обратился к образам великих предков: «Пусть вдохновляют вас в этой войне образы великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова» и сразу вслед за этими именами следовал призыв: «Пусть осенит вас победоносное знамя Ленина!» Сегодняшнему школьнику трудно представить, что еще незадолго до этого парада такое сближение имен Ленина и князя Александра Невского, к тому же канонизированного церковью, было невозможно.В тот же день 7 ноября в газете была напечатана статья Алексея Толстого «Родина» (у меня она есть в сборнике 1942 года с тем же названием). У Алексея Толстого родина – это земля «оттич и дедич, как говорили наши предки». «И вот смертельный враг загораживает нашей родине путь в будущее. Как будто тени минувших поколений, тех, кто погиб в бесчисленных боях за честь и славу родины, и тех, кто положил свои труды на устроение ее, обступили Москву и велят нам: свершайте!» (И здесь слово «родина» со строчной буквы. Не школа ли приучила писать слово это с заглавной в своих усилиях к воспитанию патетической фразеологии?)Под популярным во время войны плакатом сделана подпись поэта Самуила Маршака «Бьемся мы здорово, рубим отчаянно, внуки Суворова, дети Чапаева». Сегодняшний школьник не поймет, насколько было непривычно сочетание имен Суворова и Чапаева. Один разгромил близкого нам защитника интересов народных масс Пугачева и привез его в клетке в Москву, к тому же граф. Другой как раз и воевал против всех этих графов, верно служивших императорам.В стихотворениях Симонова Сталина нет. Это вовсе не значит, что Симонов в войну и после о Сталине не писал. Через один-полтора месяца к 24-й годовщине революции, в ноябре 1941 года, Симонов написал стихотворение «Суровая годовщина».Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?Ты должен слышать нас, мы это знаем.Не мать, не сына – в этот грозный часТебя мы самым первым вспоминаем.И потом, на похоронах:Нет слов таких, чтоб ими передатьВсю нетерпимость боли и печали.Нет слов таких, чтоб ими рассказать,Как мы скорбим по Вас,Товарищ Сталин…И наш железный сталинский Цека,Которому народ Вы поручили,К победе коммунизма на векаНас поведет вперед, – как Вы учили!Это потом, в конце жизни, Симонов станет диктовать не предназначенную к печати книгу, в которой стремится объемно и многогранно понять Сталина, с которым он часто встречался.Но вот что характерно. Тогда, осенью сорок первого, в трагические дни страшного отступления, Симонов, как мне кажется, не думая ни о каких преходящих вещах, написал искренне, взволнованно, сказал о том, что было в сердце, душе, в их сокровенных глубинах, и потому написал прекрасное стихотворение, одно из самых лучших в нашей поэзии военных лет и в его творчестве.Но вот что особо интересно. Выступая впервые после начала войны 3 июля и обращаясь к стране и народу, и сам Сталин говорил в чем-то не совсем по-сталински. Об этом выразительно написал Евгений Добренко в статье «Соцреализм в поисках «исторического прошлого», опубликованной в журнале «Вопросы литературы» в номере за январь-февраль 1997 года: «Примечателен такой штрих. 3 июля 1941 г., на одиннадцатый день после гитлеровской агрессии, Сталин выступил по радио. Обращаясь к народу, уже истекающему кровью, он ни разу не употребил такие слова, как «социализм», «советский строй», «рабочий класс», не вспомнил Октябрь, ничего не сказал о намерении противника уничтожить коммунистов, искоренить большевизм. Вождь словно забыл свою прежнюю лексику Генерального секретаря ЦК ВКП(б)». Добавлю, что слушатели были потрясены самим обращением «Братья и сестры!», тоже шедшим от юности, от семинарии, от Церкви…Но вернемся к нашим сопоставлениям. В «Песне о родине» Лебедева-Кумача нет людей, нет ни одного живого конкретного человека. Само слово «человек» повторяется в ней 8 раз – три в строфах и пять в припеве, но это некая абстракция. У Симонова в стихотворении живые люди: Алеша Сурков, «усталые женщины», «седая старуха в салопчике плисовом», «весь в белом, как на смерть одетый, старик», еще одна старуха. Как-то одна ученица обратила внимание на то, что у Лебедева-Кумача господствует множественное число местоимений. Они есть и у Симонова, но главное в звучании – единственное число.Продолжение следует