Ты один мне поддержка и опора…

Кто-то воспринимает число 13 как несчастливое, приносящее беду или неудачу, но только не Светлана Леонидовна ОГНЕВА, филолог средней школы №4 г. Нефтеюганска Ханты-Мансийского автономного округа. Она родилась 13 марта, после 13 лет работы в школе стала «Учителем года – 2003» Ханты-Мансийского автономного округа.

Светлана Леонидовна чувствует свою ответственность за состояние российской словесности, всегда помнит, что «состояние речи – это состояние мысли, состояние мысли – это состояние сознания, состояние сознания – это предпосылка поступков». Главным инструментом учителя Светлана считает не КВН или «Поле чудес», а урок, который учит думать, ведь истинная школа традиционно формирует человека разумного.

«Вот пример настоящей удачливости: какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю!»

Попробуем на мгновение отвлечься от сатирического подтекста этого отрывка. Но сможем ли мы ответить на тот провокационный вопрос, который М.А.Булгаков с помощью своего малосимпатичного персонажа романа «Мастер и Маргарита» Рюхина задал читателю? Что особенного в словах «Буря мглою…»? Чем они на нас воздействовали? Почему и какие чувства пробудили в нас?

Наверное, я рискую показаться неоригинальной и, может быть, даже старомодной, но для меня важнее найти ответы на эти вопросы, нежели подготовить ученика, без запинки отвечающего на вопросы теории русского языка.

– Весна началась! – радостно делится своим открытием Пелагея, моя ученица, которая привлекает к себе даже своим именем. В угоду моде так назвали ее родители или родословное древо, бережно охраняемое ими, подарило имя девочке?

– Что заставило тебя сделать такой вывод? – удивляясь неожиданности, но радуясь доверчивости такого признания, спрашиваю я.

– Рукавички, потерянные зимой, появились: проталины, как бюро находок, пропажу выставили напоказ…

Готова расцеловать девочку: наконец-то появились настоящие наблюдения, Пелагея начинает избавляться от трафаретов.

От наблюдений в окружающем мире переходим к наблюдениям в языке. Сколько смешинок спряталось у каждого пятиклашки в надутых щечках, когда прозвучало условие задачи: «Что значит фраза: глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка»?!

Оказалось, что всему классу ясно! На вопрос «что» отвечает слово «куздра», будланула отвечает на вопрос «что сделала?». Именно сделала, а не «делала», тогда было бы будлала… Выяснилось, что можно даже установить, что бокр – живое существо, а не вещь какая-нибудь. Не будь он живым, куздра будланула бы бокр, а не бокра… Неужели с решения таких задач начинается изучение языка, который «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах…родины» становится «поддержкой и опорой»?!

«Вы – люди III тысячелетия. Какой язык достался вам в наследство? Какие изменения постигнут, по-вашему, русский язык в III тысячелетии?» – адресую вопрос моим юным лингвистам – ученикам 9-го класса. И пятнадцатилетние любители российской словесности анализируют нынешнее состояние «наследства, оставленного нам нашими предшественниками».

Как убедительно звучат слова прогноза о судьбе русского языка одной из учениц: «Сейчас начало XXI века. Русский язык меняется с каждым днем. В век научно-технического прогресса в нем появилось множество иноязычных слов, специальных терминов. В XXI веке русский язык сделался более лаконичным и точным, но нельзя допустить его превращения в четкий и чопорный английский, например. Русский язык достаточно богат, чтобы найти слова для новых открытий, чтобы называть новые города, планеты… И я верю в русский народ, который никогда не допустит разрушения своего языка. Так что, перефразируя слова Д.И.Менделеева о Периодическом законе, можно сказать: «Русскому языку не грозит разрушение, а только надстройка и развитие обещаются».