Трудный разговор

– Собственная немощь, потеря близких да плохие дети. Вот, собственно, из-за чего стоит по-настоящему переживать и огорчаться, – произнес мой собеседник. Сказал он это как-то жестко, даже стукнул кулаком по полированному столику. Потом добавил, не оставляя мне никаких сомнений: “Именно в такой последовательности, заметьте…”
Раньше он занимал высокий пост. От него остались огромная квартира, приличная пенсия, обслуживание кремлевскими врачами, путевки и прочие закрепленные блага, значительно облегчающие жизнь. Мы сидели в просторной гостиной. Я с интересом рассматривала сувениры со всех частей света. Мой собеседник показывал книги, в которых упоминалась его фамилия, фотографии. Австралия, Швеция, Англия… Его фамилия звучала в правительственных сводках. Но какое значение это имело теперь?
В огромной квартире прочно поселилось одиночество. Оно смотрело отовсюду. Нет, запустения не чувствовалось. На свою пенсию он мог позволить себе приходящую домработницу. Все стояло на своих местах, и даже тянулись к солнцу на широком подоконнике какие-то экзотические цветы. Но мне все казалось, что я не в жилом доме, а в музее. Смотреть можно, а трогать нельзя. И собеседник четко соблюдал дистанцию…
Разговор у нас был трудным, и я была, мягко сказать, не совсем желанным гостем. Моя давняя приятельница – учительница из редкой, теперь исчезающей породы подвижников – рассказала мне о своем подопечном. С тринадцатилетним Колей она занималась дополнительно русским языком. Прививала еще любовь к чтению. Мальчик был бойкий, смышленый. Но чувствовалось, что дома было у него не все благополучно. И моя Тамара, добрая душа, еще и подкармливала подростка. Мало ли какие у Колиной матери проблемы, хорошо хоть не пьет.
И вот она-то, Тамара, округлив глаза сообщила: “Ты представляешь, мой Коля, оказывается, – внук того самого…” И назвала мне фамилию. Выяснилось это таким образом. Коля ушел из дому, не ночевал, его забрали в милицию. В кармане у него нашли кастет (друг дал для обороны) и ножичек. Стали оформлять бумаги на комиссию по делам несовершеннолетних. И тогда, струхнув, Коля заявил, что он внук такого-то.
На звонок из милиции дед отреагировал сухо. Заявил, что у мальчика есть родители, пусть разбираются. Тогда Коля дал телефон учительницы. Тамара примчалась в отделение и привела Колю к себе. Она-то и подбила меня на визит к деду.
Однако разговора у нас не получилось. Когда заходила речь о Коле, мой собеседник отсылал меня к родителям. В конце концов смягчился: “Ну хорошо, я буду давать ему деньги на еду. Но где гарантия, что он их не потратит на что-то другое?”
Я почти физически чувствовала эту стену, разделяющую нас. Здесь господствовала иная шкала ценностей. Высокая должность предполагает закрытую личную жизнь. Внешнее благополучие – всего лишь завеса, оболочка. А что внутри? Сочувствию, состраданию, сорадости учатся в семье. “Со” подразумевает совместное участие, умение быть рядом, чувствовать другого человека, дарить ему душевное тепло.
С сыном не видятся месяцами. Без высоких связей и должностей отец ему не нужен. А внуку?
…Вчера позвонила обеспокоенная Тамара. Коля не появлялся в школе три дня. Дома телефон не отвечает, пришлось обращаться к деду.
– И знаешь, что он мне преподнес, – сказала Тамара. – Сообщил, что переписал свое завещание в пользу единственного внука. Сказал, что тот на него в обиде не будет. Вот и все.

Надежда ТУМОВА