На чтение: ≈ 9 мин.Качественные экранизации мировой классики – настоящее наслаждение для киногурманов. Любители хорошей литературы и кино смогли недавно побаловать себя, посмотрев французскую версию романа Чарльза Диккенса «Домби и сын» на телеканале «Культура». Двухсерийный телефильм, названный на французский манер «Домбэ и сын», интересен еще и тем, что сценарий к нему написал известный российский художник, режиссер и сценарист Александр Адабашьян (в соавторстве с режиссером картины Лораном Жауи). Что подвигло его к участию в этом проекте и как протекает сложный творческий процесс киноадаптации классики, Александр Артемович рассказал нашей газете.
– Александр Артемович, как получилось, что вас пригласили работать над французской экранизацией одного из самых известных английских романов – «Домби и сын» Чарльза Диккенса?
– Это уже наша третья картина с Лораном Жауи. К примеру, мы с ним сделали картину «Таяние снегов», где играла наша актриса Марина Александрова, которая получила множество призов.
Лоран и предложил мне писать сценарий по Диккенсу. В принципе «Домбэ и сын» писался для кино. Но телевизионный формат, на котором настояли продюсеры, нас даже больше устроил, потому что в нем больше простора для сценаристских маневров. Вообще, должен сказать, это большое удовольствие – работать на таком материале, как Диккенс, потому что у него даже самые маленькие эпизоды, даже те персонажи, которые появляются на одну-две реплики, – выпуклые, яркие, характерные, с потрясающим юмором.
Когда мы готовились, я прочитал толстенную биографию Диккенса, вернее, ту часть, в которой описывается его жизнь во время написания «Домби и сына». В этот период он жил в Париже. И вот удивительная деталь: вроде это был такой жизнерадостный человек, с потрясающим чувством юмора… А мы выяснили, что, пока он был в Париже, ему из полиции каждый день сообщали о произошедших в городе за ночь убийствах. При этом более всего его интересовали убийства зверские, с расчленениями, с выпусканиями кишок – и он ехал в морг смотреть на трупы.
– Ничего себе! А у вас как проходила работа над сценарием?
– Мы не пытались следовать примеру Диккенса и вдохновляться таким способом. Писали сценарий в основном на Корсике, продюсеры сняли там для нас домик на побережье. Так что была возможность отвлечься от всего.
– А чем обусловлены некоторые изменения в сюжете?
– Действительно, многое приходилось перерабатывать, и не потому что Диккенс хуже, а мы лучше, а потому что надо было из литературы делать зрелище. Кроме того, английский юмор XIX века отличается от современного французского телевизионного юмора.
Материал Диккенса пришлось «францизировать», приблизить к французским реалиям. Мы даже решили чуть изменить фамилию главного героя. Один из вариантов, который мы придумали, – Домбуа, по-французски звучит вполне аристократично, но все же в результате остановились на Домбэ.
А основная трудность заключалась в том, что в принципе картезианский французский способ мышления чрезвычайно конкретен и практичен. И английский юмор не вписывается в эту французскую традицию. Это и было самым сложным – из литературного, словесного построения комичных ситуаций у Диккенса перевести выпуклые, яркие и конкретные характеры на экран. Если бы это были английские актеры, можно было бы все сделать более изящно, тонко, а с французами-картезианцами приходилось все делать конкретно и прямо.
– Еще вы усилили любовную линию…
– Да, у Диккенса любовная линия сначала появляется (когда Уольтер-Артюр встречает Флоранс), потом исчезает, потом снова появляется. Да и то, что происходило с ним все это время, дается в кратком пересказе. В кино так нельзя.
Диккенс концентрируется в основном на истории отношений дочери с отцом, которая в романе тоже прописана достаточно однообразно с драматургической точки зрения. Флоранс все время пытается привлечь внимание отца, а он ее отталкивает все грубее и грубее с каждым разом. Только когда свершается его полное крушение, он понимает, что дочь – единственный человек, который любит его бескорыстно. И в конце романа происходит мелодраматическое сближение с ней. А нам хотелось найти какие-то повороты в их взаимоотношениях, чтобы это было в пластике, а не на словах. Вот мы и придумали историю со шляпой и некоторые другие моменты… Но даже уходя от Диккенса, мы хотели быть ближе к нему.
– Александр Артемович, если говорить более широко, в чем заключается основная сложность адаптации литературных произведений для экрана?
– В хорошем литературном произведении существует свой мир, свой характер взаимоотношений, свой способ поведения и мышления персонажей. Мир Гоголя, мир Чехова и мир Достоевского не похожи друг на друга. Чеховского персонажа невозможно поместить в мир Достоевского или, наоборот, персонажа Достоевского – в чеховскую пьесу, он же там все взорвет! И в адаптации важно сохранить это. Конечно, многие занимаются самовыражением за счет классического произведения, идут поперек текста, совершенно наплевав на него, ловят какие-то аллюзии и намеки не пойми на что. Например, была постановка «Анны Карениной», в которой режиссер исходил из того, что Каренина у Толстого где-то там морфий употребила. И весь его спектакль построен на том, что там все наркоманы и находятся то в состоянии ломки, то под кайфом. Мне это неинтересно.
Киноадаптация – это как перевод поэзии на иностранный язык. Ее нельзя переводить как подстрочник, но нельзя и, используя название, писать свой текст. Нужно попытаться взглянуть на мир глазами того поэта, который это описывает. Зрение должно быть такое же, как у него, а язык – свой, потому что переводчик должен разговаривать с теми людьми, которые не понимают языка автора. Так и с адаптацией литературных произведений. Я участвовал в экранизациях Чехова, Гончарова, Тургенева, вот теперь Диккенса. Все они совершенно разные, и каждый раз мне было очень интересно погружаться в мироощущение автора.
– А вам легче работать с писателями, чьи произведения вам знакомы, или приближаться к абсолютно новому тексту? Или, наоборот, работать с произведением, которое вам когда-то не понравилось?
– Если произведение мне не понравилось, я вообще не буду над ним работать. Если произведение незнакомое, то придется потратить больше времени на то, чтобы в этот мир влезть и его прочувствовать. Диккенса все-таки я знал, тем более Чехова и Тургенева. Я мог бы еще назвать Толстого – хотя мне и не приходилось работать с его текстами, но это один из любимейших моих авторов. «Войну и мир» я вообще перечитываю раз в два-три года. Уж не знаю почему, но это просто наркотическая тяга – выкраиваю для себя время, чтобы внимательно перечитать этот роман снова и снова.
Выбор читателей
Комментарии