На чтение: ≈ 11 мин.За то время, что мы с Инной беседовали на кухне, трое ее «пуишоров» (цыплят) каждый раз находили повод, чтобы любым способом напомнить: вот я, и я тебя люблю и жду. – Инна, а мы гулять пойдем? – Инна, я хочу бутерброд! – Инна, в туалете нет света… На все знаки внимания Инна отвечала улыбкой, которую «сыграть» никак невозможно, и видно было, что не только трое ее сорванцов, но и она сама не прочь побыстрее оказаться рядом с ними. Глядя на весело прыгающих и явно довольных своей нынешней жизнью ребят – семилетнюю Риту, шестилетнего Максима и четырехлетнего Павлика, не хочется верить, что их могла бы ждать в лучшем случае судьба «казенных детей». А в худшем, но вполне реальном – изгоев. И на то есть свои причины.
В пятницу, после обеда
Двадцатисемилетняя Каролина, мать этих трех малышей, умерла в апреле прошлого года. Диагноз у врачей сомнений не вызывал: СПИД. Еще при жизни Каролины она и ее дети были включены в специальную программу общественной организации «Агапедия», осуществляющей совместно с муниципальным Управлением по защите прав детства социальную помощь неблагополучным семьям. Вот в те времена Инна и познакомилась с Каролиной и ее детьми, которых ей частенько приходилось по пятницам забирать из садика и отводить домой.
Каролина умерла тоже в пятницу, и получилось так, что именно от Инны дети узнали о смерти матери, и ей же, Инне, пришлось срочно определять их на обследование в больницу. Пока они там находились, она их навещала – не «от работы», а «от себя», потому что жалко было видеть таких потерянных, одиноких, ничейных детей. А они с нетерпением ждали каждой новой встречи.
Трагедия состояла еще и в том, что они были детьми «спидоносицы», а это по нынешним меркам почти приговор, обжалованию не подлежащий, даже если, как и в данном случае, дети абсолютно здоровы. Серьезная это тема и явно заслуживает отдельного разговора, а пока попробуйте убедить потенциальных попечителей взять на себя ответственность за жизнь и здоровье ребенка, чьи отец или мать больны СПИДом, и уж тем более если кто-то из них умер от такого диагноза. И потому вырисовывалась не очень оптимистическая картина непрекрасного далека ни в чем не повинных трех маленьких изгоев.
И вот она, двадцатидвухлетняя Инна Тонофрей, социальный работник с зарплатой в 380 леев (800 российских рублей), студентка-заочница Молдавского государственного университета, скромная и трудолюбивая девушка, четко спланировавшая свою жизнь не на один год во имя получения высшего образования, хорошо понимая, каково придется без ее помощи сиротам с таким страшным клеймом, берет над ними опеку. В первый же вечер после веселой кутерьмы, связанной с вселением в двухкомнатную квартиру (ее оплачивает благотворительный фонд «Агапедия»), Рита, обняв Инну, вдруг спросила: «А ты нас не бросишь?» И, не дожидаясь ответа, дрожащим голоском прошептала: «Не бросай, пожалуйста. Ведь ты у нас одна». И по тому, как вмиг замолчали до того шумно игравшие мальчишки и как напряглись, Инна поняла, что вопрос ей был задан от имени всех троих:
– Нет, не брошу, – ответила Инна и, как сама потом сказала, этими словами подвела черту под своей прошлой жизнью.
А зачем это нужно?
Задающих подобный вопрос Инне – а таковых немало – интересует прежде всего, какую зарплату она получает. Когда Инна отвечает, что лично ей никто и ничего не платит, многие пожимают в недоумении плечами, но когда узнают, что «Агапедия» выделяет ежемесячно на каждого ребенка по пятьсот леев (1000 рублей), а государство еще по девяносто, начинается старательное шевеление губами: подсчитывают «сумасшедшие» доходы Инны. А если еще учесть, что и квартира выделена за «дежябэ»(бесплатно), тут уж им, шевелящим губами, все становится очень даже ясно и понятно: б-а-а-льшие деньги зарабатывает на сиротах эта тихая с виду девушка. Правда, при этом почему-то забывают о том, на какие тревоги, бессонные ночи, ежедневный труд без отпусков и каникул, на какую ответственность за три детских жизни обрекла себя эта девушка, многие сверстницы которой живут легко и свободно, не умея позаботиться не только о других, но и о себе.
А и в самом деле – зачем же ей нужны эти бесконечные хлопоты и жесткое самоограничение во имя чужих детей?
Прав был мудрец: все начинается с детства, в том числе добро и зло, сочувствие и равнодушие в душе человека.
Родом Инна из села Невырнец Фалештского района, в семье их четверо детей: брат, две старшие сестры и она, Инна, – младшая. В настоящее время жизнь всех их разбросала по свету, дома остались только отец с матерью. А было время, когда в родительском доме собиралась вся родня и всем хватало места за большим столом, и всем было вместе интересно и весело. Раньше каждое лето дети отдыхали в соседнем пионерском лагере, а после окончания смены родители Инны забирали домой не только своих детей, но и интернатских, и те жили у них до начала учебного года. Сколько лет прошло, а для бывших интернатских ребят дом Тонофрей и сегодня не чужой.
«Я люблю, когда вокруг много народу, и особенно детей, и мне они никогда не в тягость», – так объяснила Инна свое решение.
Ее родители, брат и сестры поняли ее поступок, и теперь у троих ее подопечных есть дедушка с бабушкой, дядя и тети. И каждый, как может, помогает детям и Инне, потому что только при наличии большой фантазии кому-то может показаться, что шестьсот леев на ребенка в месяц, включая оплату за коммунальные услуги, траты на еду, обувь, одежду, книги и развлечения, это много.
Если бы не помощь родителей, пришлось бы нелегко, а так все, что растет дома в огороде, регулярно поставляется в Кишинев. Так что еще вопрос, у кого в данном случае «навару» получается больше – у государства или у Инны. Но она, конечно же, подобных подсчетов не производит, потому что и без них забот хватает. Утром Риту – в лицей, мальчишек – в садик, вечером – обратно, убрать, постирать, накормить, а в выходные непременное посещение театров, выставок, и так все дни заполнены круговертью.
«Они у меня все на голове сидят», – вздыхает Инна, рассказывая о своих подопечных, но по тому, как она произносит эти слова, нетрудно понять, что такое «сидение» ее вполне устраивает.
Вот они вместе чистят картошку на кухне, вот убирают квартиру, вот сообща решают, кому что купить раньше – куртку Павлику или ботинки Максиму, – и все по-семейному.
Может ли даже самый идеальный детдом обогатить ребенка тем, что дает ему семья? Не говоря, кстати, о том, что стоимость содержания ребенка в патронатной семье на несколько порядков ниже, чем в детдоме или в интернате. И не говоря о том, что все выделяемые такому ребенку деньги идут не на содержание тех дядей и тетей, многие из которых имеют весьма отдаленное отношение к детству.
Спрашиваю:
– Скажи откровенно, когда оформляла опеку над детьми, диагноз их матери не смущал?
– Ни на минуту. Я же все-таки социальный работник и в университете уже кое-чему научилась.
– Что было самым трудным за прошедшие месяцы?
– Многое, но вместе с тем не случилось ничего такого, что заставило бы меня пожалеть о моем решении.
– В твои годы положено бегать на свидания, на танцы, думать о собственных детях, а ты чужих опекаешь.
– Всему свое время, и замужество пока не входит в мои ближайшие планы.
– О чем мечтаешь?
– Хочу получить высшее образование и дать хорошее базовое образование детям, создать для них достойный круг общения. Риту устроила в хороший лицей, она ни читать, ни писать не умела, а теперь в числе лучших учениц класса. Я горжусь этим, потому что мы с ней много занимались. И мальчишек переведу в хороший детсад.
– Об усыновлении детей не думаешь?
– Нет, такой вариант я для себя не планирую, но в то же время при любых обстоятельствах я их без помощи не оставлю.
– Что ты даешь каждому из них – понятно. А что они дают тебе?
– (Задумалась.) Благодаря тому, что они появились в моей жизни, я поняла, что многого могу добиться и что могу сделать кого-то счастливым.
Выбор читателей
Комментарии