Тревожный март. Наша история

Стояли последние февральские дни. В Москве морозно. Снега навалило много. От горевших фонарей снежинки сверкают бриллиантами на высоких сугробах, возвышающихся вдоль тротуара. Заканчивали работать в семь часов вечера, а в конце февраля еще стоят короткие световые дни. Я бежала с работы домой по темной улице, а фонари, казалось, кружились в снежном вихре снежинок. Руки замерзли, покраснели и не гнулись. «Скоро наступит весна, тогда и не понадобятся варежки», – думала я, стараясь спрятать руки в карманы. Так хотелось скорее тепла, что иногда нет-нет да и почудится в воздухе весенний запах.

Последние несколько дней передают по радио бюллетень о здоровье Иосифа Виссарионовича Сталина. Утром в нашем проектно-конструкторском бюро все сотрудники собираются около кабинета начальника и слушают информацию о болезни Сталина. После прослушивания по радио все притихшие идут к своим кульманам. Пятое марта 1953 года. Утром передали: «После тяжелой болезни умер товарищ Сталин». Что же будет? Как жить-то без Сталина? Не передать горя, охватившего всех. Наш главный конструктор голосом Левитана что-то скорбно говорил. Наша маленькая Кора упала в обморок. Ее положили на стол, стараясь дать ей выпить лекарство, глоток воды. Казалось, что все рушится. Горе, растерянность охватили всех. Нам объявили, что мы можем самостоятельно идти прощаться со Сталиным. Все уходили с работы, и я со своей подружкой тоже вышла на улицу. Но такая же растерянность была и на улице, безысходность висела в воздухе. Люди как будто не слышали друг друга, троллейбусы и машины по Садовому кольцу не ходили, и встречные прохожие неприкаянно шли куда-то, стараясь найти конец очереди, чтобы попасть в Колонный зал. Потолкавшись на Земляном Валу, мы пошли к Курскому вокзалу. К вечеру я была дома.

Дома в Москве на Крестьянской Заставе почти все деревянные, одно- или двухэтажные. Люди хорошо знали в округе друг друга, прожив много лет, что называется, бок о бок. Вот и сейчас пронеслось: «Мальчишку раздавили до смерти, пошел прощаться со Сталиным, а там давка!» В соседнем доме на первом этаже на столе лежал уже одетый в последний путь мальчик лет шестнадцати с лицом в синяках. Горели свечи. Его мама тихо плакала, а рядом женщина читала молитвы. Тяжелое состояние в доме сразу передалось и нам, пришедшим прощаться с мальчиком. Горько видеть смерть этого паренька, она была до крайности нелепой, дикой. Прощание со Сталиным длилось несколько дней. Нам с подружкой так и не удалось пройти в Колонный зал. Позднее в кино на широком экране мы видели хронику тех дней. А еще позднее мы с работы ходили в Мавзолей Ленина, куда положили и Сталина.

В то время в бюро наши инженеры-конструкторы делали подъемник для мавзолея. За кульманами сидели маститые инженеры-конструкторы, в основном мужчины. Все были молодыми, и мужчины, и женщины. Работающие на железной дороге носили форму синего цвета, на которой сияли серебряные погоны. От входа до своего кабинета начальник бюро стремительно проходил между двумя рядами кульманов во второй зал. От его быстрой ходьбы на столах ватманские листы шелестели и приподнимались. Высокого роста, стройный, в развевающейся шинели и серой каракулевой папахе, ни на кого не смотревший, но все всегда видевший, он выглядел генералом – проходя, приковывал к себе взгляды окружающих. В его кабинете всегда собирались конструкторы во главе с главным инженером. Серьезные умные лица сотрудников и их работа вызывали у меня восхищение, преклонение. Они не были сухарями, смешно шутили и создавали в бюро неповторимый добрый климат. Технологи часто уезжали в командировки по стране: Ташкент, Ишим, Одесса, Калуга и др. Работали в бюро допоздна, стараясь вовремя сдать чертежи на оснастку и всякие разработки по приспособлениям на железнодорожном транспорте.

…Прошло немного времени после смерти Сталина, наступила весна. Бюро разрасталось, технологи переехали в две большие комнаты на верхние этажи того же здания с новым начальником технологического отдела, которого репрессировали в тридцатые годы, а теперь освободили. Члены коммунистической партии на закрытых собраниях читали «закрытое письмо» о культе личности. Скоро открыто заговорили об этом все. Оказывалось, что вся наша жизнь, идеология, наши «ура!» на демонстрациях при виде на мавзолее генералиссимуса, все наши убеждения неправильны. Неправильно, что задавлен до смерти наш соседский парень на похоронах Сталина.

…Мысль, мысли, рассуждения! Трудно перестроиться в одночасье, но жизнь продолжалась.