На чтение: ≈ 29 мин.Я расскажу вам историю о том, как в маленьком городишке в штате Огайо произошло чудо. И расскажу о человеке, который совершил это чудо. Оно было настолько сильным, что люди до сих пор, хотя прошло уже почти двадцать лет, удивляются, как оно вообще могло здесь случиться. Как только я называл имя Чарльза Хаггинса случайным прохожим, они тут же бросали все свои дела, отставляли чашку кофе в крошечной забегаловке, откладывали в сторону еще не подписанный чек в банке и, вздохнув, говорили: “Боюсь, что не смогу объяснить, что он значил для нас. Для этого у меня просто нет слов. Такое ощущение, что он был ангелом”. А Вилли Маст тот вообще сказал: “Он был для нас Богом”. Именно с Вилли Маста и началась вся эта история.
Для начала надо представить, что такое городишко Берлин в штате Огайо. Здесь самая большая колония аманитов – очень консервативной религиозной секты меннонитов, религиозного протестантского течения, возникшего в шестнадцатом веке в Нидерландах. Вилли вырос, следуя строгим традициям аманитов, но в двадцать четыре года ушел из секты, хотя и остался меннонитом. Его детство прошло в городке, где не было ни школьной футбольной команды, ни ресторана быстрой еды, ни единого светофора, ни даже места, где вечером можно было выпить кружку пива, где мужчины ходили в черных шляпах и ездили в кабриолетах, запряженных лошадьми, а женщины никогда не снимали платьев до полу. Вилли, как говорят здесь, “перепрыгнул через свой забор”. Он создал небольшую компанию грузовых перевозок и довольно преуспел в бизнесе. Чего он только не перевозил: лошадей и коров, овец и мороженое мясо. Исколесив полстраны, заработал хорошие деньги и к своим сорока годам подумывал жениться на скромной женщине из местных. А еще Вилли был большим патриотом местной школы – Хайленд. Однажды он решил, что у них должна появиться школьная баскетбольная команда и сумел уговорить школьный совет дать объявление.
Откликнулся Чарли Хаггинс. Тот самый Хаггинс, кто с командой Индиан Вэллей Сауз дважды побеждал в чемпионатах штата, и еще один раз с другой командой – Страсбург-Франклин. Все знали, что Чарли – лучший школьный тренер не только в Огайо, но, к несчастью, команда, где он работал в последнее время, из 83 игр в 66 проиграла, и ему пришлось уйти оттуда. И все-таки его приняли, потому что даже в Берлине знали, что Чарльз Хаггинс – настоящий гений. Чарльз был католиком, а здесь, в Берлине, дети вырастали, читая старые книги о том, как католики сжигали их предков в Европе более четырехсот лет назад во время Реформации. И еще Чарльз был неженатым и черным. Единственный чернокожий человек не только в их городке, но и во всем графстве. Нет, Вилли Маст – главный школьный спонсор и инициатор создания школьной баскетбольной команды – не ненавидел черных. “Я просто не знал их. Все, что слышал, так это то, что черные – ленивые и все время бунты где-то в Калифорнии устраивают”. Кстати сказать, баскетбольный тренер – чуть ли не самая важная персона в любом маленьком американском городке. И Вилли знал, что если у Чарльза пойдут дела хорошо, то вскоре он тут станет главным, правда, только в том случае, если его примут за своего. Что знали еще о неграх? Поговаривали, что в Миллерсбурге, на городской площади, покоятся в братской могиле останки рабов, погибших в годы гражданской войны, да еще кое-кто помнил, как в сороковые дважды в год в этих местах появлялся еврей-старьевщик, скупающий старый металл и ненужные вещи, и был вместе с ним вместо грузчика черный человек. Люди смотрели на него удивленно и настороженно. Дети десятилетиями на школьном дворе играли в странную игру “Поймай негра”. И так текло застывшее время.
Кто мог подумать, что наступит день, когда черный человек приблизительно тридцати лет от роду будет стоять посреди школьного зала, наполненного тысячей белых мужчин, и смеет кричать на их сыновей: “Плечи распрями! Плечи, я говорю! Ну что ты голову втянул? Слушайся свою руку, она продолжение твоего тела! Ну что ты застыл, как…!” Хуже всего, что этот черный так и не окончил педагогический факультет, а еще страшнее, что в их школе он по-настоящему и не работал. Вилли Маст пристроил его в местную лесопромышленную компанию, где он работал каждый день до двух часов дня, а потом тренировал ребят. В местном ресторанчике в те времена только и говорили: “Да не умеет этот ниггер тренировать”.
Он был странным, этот парень. Он не сказал никому ни слова, когда, договорившись об аренде квартиры по телефону, пришел, чтобы подписать договор, а хозяин, едва открыв дверь и увидев перед собой черного, тут же с порога отказал ему, объяснив, что забыл, что уже пообещал квартиру одной семье. Он не сказал никому ни слова о том, как каждый вечер, проезжая мимо его дома, громко сигналят редкие машины, не стал он жаловаться и на угрозы, звучащие по телефону, и на те слухи, что поползли по городку, что вскоре он, мол, изнасилует всех их женщин. Он просто, улыбаясь, говорил: “Ну не любят они нас, не любят”.
Вы знаете, в конце концов все-таки лед растаял. Вилли и его друзья пригласили Чарльза поужинать вместе с ними после рыбалки. Они пили пиво, смеялись, шутили, а наутро у Вилли дома раздался звонок, и председатель школьного совета сказал, что они начинают кампанию против школьного тренера: он им не нужен. И тут Вилли не выдержал: “А разве все это время мы и так не вели кампанию против Хаггинса? Но посмотрите: за два года Чарльз сумел на пустом месте сделать настоящую команду. Из 53 игр мы выигрывали 49 раз и в конце концов попали в полуфинал штата!”
Знаете, почему заиграла команда? Потому что Хаггинс помог ребятишкам из местной школы “перепрыгнуть через забор”, как когда-то это сделал Вилли. Он разрушил табу, по которым жили дети, внуки и праправнуки аманитов. Ведь правила гласили: нельзя противостоять властям, даже если они нарушают твои права, нельзя обращаться в суд, нельзя участвовать в общественной жизни, нельзя пользоваться электричеством и ездить на машине, нельзя говорить по телефону, нельзя играть в шортах – последнее вообще считалось проявлением козней дьявола. Чарльз сумел сделать спортзал тем местом, о котором мечтал Вилли, – чтобы приходили сюда попотеть, покричать, повизжать, чтобы перед входом выстраивалась очередь задолго до открытия, чтобы люди стремились занять первые ряды, и чтобы сюда приезжали гости посмотреть на игру их ребятишек – детей, внуков и правнуков аманитов, и поучиться тому, как работает, их тренер. Прошло долгих пять лет, прежде чем все это стало осуществляться. Не только шестнадцатилетние мальчишки начали заполнять спортивный зал, но и самые твердые аманиты, выходя из черных кабриолетов, привязывали своих лошадей к забору напротив входа, чтобы посмотреть на игру. К тому времени Чарльз окончил колледж и стал преподавать еще и историю. Так преподавать, как никто никогда не преподавал ее меннонитам. Он говорил с детьми о вещах, о которых просто не принято было говорить в этой среде. Почему жители городка смирились с неженатым черным католиком? Потому что поняли: его ценности ничем не отличаются от их собственных. Смирение. Бескорыстие. Почтение. Семья.
Спортзал был открыт всегда. И тренер был всегда рядом, когда он был нужен детям. Вилли сказал мне: “Команды исчезают по вине тренеров. Некоторые из местных не любят меня. Но уважают, потому что Чарльз уважал меня. Он сумел нас объединить. Когда умер мой отец, Чарльз был рядом, и он стоял, преклонив колени за гробом, и крестился. Он обнял мою мать за плечи – а она была закоренелая аманитка, чужой мужчина не смеет притронуться к замужней женщине, но она не сбросила его руку с плеча. Когда она умерла, он тоже был первым на похоронах, он делал многое так, как мы. И в конце концов я понял, что религия не играет никакой роли во взаимоотношениях людей. Чарльз стал моим лучшим другом”.
Помните того человека, который после первого ужина Вилли с Чарльзом позвонил и сказал, что школьный совет начинает акцию против школьного тренера? Этот человек через несколько лет отдал своего сына в команду, не пропускал ни одной игры и однажды вечером в местном ресторанчике, прочистив горло, сказал: “Наш тренер больше не ниггер”.
В местном магазине кто-то разбил витрину и похитил спортивный инвентарь. Для маленького городка это был шок. Здесь никогда ничего подобного не случалось, игроки были героями, их могли накормить в любом ресторанчике бесплатно.
Тренер смотрел в глаза Кевину Троеру: “Скажи мне правду…” Он как-то заметил в разговоре с друзьями, что стал бы священником, если бы не был Тренером. Дверь его дома никогда не закрывалась. Любой мальчишка или девчонка могли прийти и, покормив дюжину котов, взять что-то из холодильника – пиццу, мороженое, усесться поудобнее и ждать, пока он придет, чтобы начать с ним разговаривать. Они любили с ним беседовать о том, о чем с ними в Берлине никто не умел и не смел разговаривать: о расе, религии, взаимоотношениях, проблемах, которые волнуют только подростков. Тренер слушал их так, как только он умел их слушать . Он никогда не забегал вперед, демонстрируя, что знает, что они хотят ему сказать, и никогда не говорил, что по этому поводу написано в Библии. Когда приходило его время ответить, он предлагал несколько альтернатив, о которых подросток даже не догадывался, и часто произносил вслух то, что ребятам не очень хотелось услышать, – одним словом, правду. Ученики оставались в его доме ночевать, и родители знали, что с ними ничего не случится. Он ездил с ними на другие игры, где они сами не играли, и знакомил ребят с теми, кто был если не лицом Америки, то уж точно знаковыми фигурами для подростков: Малкольмом ИКСом, Мартином Лютером Кингом, Б. Б. Кингом, Джоном Ли Хукером, Мухаммадом Али. Родителей не волновало, пойдет ли их сын в колледж (аманитам вообще не разрешалось учиться дальше девятого класса), но Тренер говорил парню: “Это твоя жизнь. Есть много мест, которые ты должен увидеть. Уезжай. Займись делом. Получи диплом. Добейся чего-то. Ты должен воспользоваться шансом, который у тебя есть”.
…”Скажи мне правду, Кевин”. Он смотрел в глаза пареньку, а тот весь дрожал внутри. Ну как объяснить учителю то, что необъяснимо, где полно чувств и отсутствует всякая логика? Как объяснить то, что было рождено самой атмосферой места, в котором он жил. Где соседи были главными судьями и свидетелями, где родители на любой вопрос отвечали: “А что люди подумают?”, где все эмоции так никуда и не выплескивались, где нельзя было ни смотреть телевизор, ни в кино ходить, ни танцевать. И Кевин сказал: “Я это сделал, Тренер, мы это сделали…”
Школьный совет принял решение, что эти шестеро больше никогда не наденут майки команды и не выйдут на поле за “Сов”. Тренер подал в отставку, сказав, что он не оправдал доверия города, что “его сыновья стали заниматься криминальными делами”. Отставку не приняли. Один из мальчишек сбежал из города. Кевин слег с нервами. Тренер нашел беглеца через две недели оголодавшим в дешевом мотеле во Флориде и привез к себе домой. Он прожил под его крышей четыре месяца и только тогда вернулся к родителям. Кевин извинился перед школой и городом. Их простили, они все так же занимались, а после тренировок все шестеро на машине отправлялись подрабатывать, чтобы возместить магазину ущерб.
Все помнят, как в районном чемпионате “Совы” проигрывали “Лейкленду” со счетом 20:5. Тренер взял тайм-аут. Он ворвался в раздевалку так стремительно, что дверь слетела с петель, зафутболил в угол корзину с мусором и саданул по ящику с бутылками с водой – они разлетелись, как пушинки, по всей комнате, а потом заругался так громко, что уши заложило. “Совы” сделали то, что всегда делали: сомкнувшись кружком, они смотрели ему прямо в глаза и согласно кивали. Они знали, как ничтожно мал его гнев по сравнению с его любовью к ним. Выскочив из раздевалки, как шакалы, они разнесли в пух и прах соперников. В проходах люди танцевали – танцевали те, кому традиция запрещала танцевать. Тренер получил почетный диплом, запечатлевающий его потрясающий вклад в развитие школьного спорта. Ребята подбрасывали его в воздух, обнимали, целовали и гладили по голове.
Они знали, что Тренера может увести какая-нибудь богатая школа. Берлин перестал быть секретным местом. Слишком много побед, слишком много туристов, жадно всматривающихся в суровые лица крепких мужчин в черных шляпах, разъезжающих в черных кабриолетах. В городе появились два светофора, Бургер Кинг – ресторан быстрой еды и пара дюжен сувенирных лавок. Наступил день, когда за Тренером пришли. Они сказали ему прямо: зачем ты возишься с дисциплинированными детками из полных нормальных белых семей, когда дети твоей родной расы все больше вовлекаются в наркотики, и им так необходим кто-то похожий на тебя? Две школы, одна, где он родился, и та, которую закончил, позвали его к себе. Они хотели, чтобы он сотворил такое же чудо с их воспитанниками, какое он сделал в Берлине, например, с семьей Стива Маллета – очень простое чудо и в то же время такое, в какое никогда не верилось. Благодаря Тренеру два первых сына Стива уже учились в колледже и третий, играя в “Совах”, тоже туда собирался. Стив Маллет проработал всю свою жизнь на молочной ферме. Он знал, как построить забор вокруг своих владений. Но как оградить забором человека, чтобы тот не покинул место, где так нужен?.. Да если к тому же еще и никто в этом маленьком городке не понимал, почему он оказался здесь, и кто он такой вообще?..
Что за семья была у Тренера? Какое прошлое? Почему слава так угнетала его? Всех это интересовало, но в Берлине считалось непринятым задавать личные вопросы. Кантон, где он учился, был всего в сорока пяти минутах езды на лошадях, но Стив Маллет никогда не видел ни его родителей, ни девушку, ни друзей. При встрече Тренер всегда расспрашивал других: как твоя бабушка, тетя или сестра, но почему-то никто не отваживался спросить его самого о его родственниках. Его день рождения? Он никогда не говорил об этом. Сколько ему лет? Каждый раз он отвечал по-разному. Единственное, что было заметно, так это его одиночество. Конечно, ходили разные слухи. Поговаривали, что он собирался когда-то жениться на стюардессе, но она погибла в катастрофе. Стив Маллет часто в последние годы ездил вместе со своими друзьями и Тренером за двадцать миль в Довер – там лучшая пицца и макароны в округе, и они там часто встречали черную официантку Рози. Между Тренером и Рози всегда происходил шуточный разговор: “Ну и когда же ты решишься?” – “Когда ты захочешь?”. Коллега Тренера, учитель английского языка, как-то заметил, что вблизи Чарльза было так много людей, потому что никому не разрешалось быть слишком близко. Женщины в самом Берлине считали его за брата. Они приходили к нему за советами, за цветами, которые были у него чуть ли не лучшие в городе, за его рисованными поздравительными открытками. Они говорили ему: “Мы хотим сделать так, чтобы вы почувствовали, что этот городок – ваша семья. И вы ей принадлежите”. Или: “Если вы уедете, то кто научит наших сыновей думать?” Они оставляли ему маленькие подарки на кухонном столе, домашнее шоколадное печенье, приглашали в свои дома по выходным.
Тренер получал только 28 тысяч в год. Стив Маллет решил, что этого мало, и собрал сход. Жители Берлина начали оплачивать аренду жилья для Чарльза. Каждый месяц – кто-то один. Желающих заплатить оказалось так много, что составили так называемый “лист ожидания”. Они построили ему гараж, когда его собственный сгорел и что-то не заладилось со страховой компанией. Они стали собирать средства на новый спортзал и в течение года набрали около 1,6 миллиона долларов. Стив Маллет предложил Тренеру переехать в пустующий большой фермерский дом, которым владел, но перед этим они вместе с Вилли Мастом решили пригласить Тренера немного попутешествовать и отправились в Новый Орлеан. Оказались там на знаменитой Бурбон-стрит, где обнаженные женщины завлекают из окон, где играют в каждом баре блюз, где пиво льется рекой и влажность такая, словно ты попал в сауну. Вилли и Стив, которые не позволяли себе никогда ничего такого, что противоречило их морали, стояли посреди этой улицы и глазели на все, не понимая, куда они попали, но они чувствовали, что Чарльз хочет войти в бар, и они вошли вместе с ним. В первые секунды их словно гром поразил: такой шум, такой смех, такая музыка и почти одни черные лица. Стив сказал: “Я не выдержу этого, мне надо уйти”. На что Вилли ответил: “Это время Тренера”. И они остались. А ближе к полуночи, после нескольких кружек пива, они рассказывали своим новым знакомым, как добирались в Новый Орлеан из Огайо на кабриолете, а потом и вовсе решили, что блюз – не такая уж плохая музыка, а в Бурбон-стрит есть свое очарование. Но когда наступило время возвращаться, как сказал Стив, на свою волну, они испугались, что вернутся на руины. Дорога была долгой, сначала среди болот, потом среди кукурузных полей, и, то засыпая, то просыпаясь, Стив понял, что душа его стала шире и вместительней. С тех пор его сын каждый уикэнд приезжал из колледжа вместе с чернокожими друзьями, и всем хватало места в доме Стива.
Они не сразу заметили, что с Тренером что-то не то. Он стал терять дорогу, забывать имена, его раздражал свет, но он все так же каждый день приходил на тренировки, и его ребята все так же побеждали. И только впервые они серьезно испугались, когда на свадьбе одного из своих бывших учеников он вдруг сказал, представившись какому-то родственнику жениха, что зовут его совсем другим именем – Перри Риз. Это было страшно потому, что было сказано на полном серьезе, без всяких шуток. Утром он не пришел на тренировку. Его нашли в кровати закутанным в одеяло, что-то невнятно бормотавшим. Отвезли в больницу. Рак мозга. Оперировать нельзя. Жить – четыре-пять месяцев. Узнав страшный диагноз, стали съезжаться его ученики – уже спортивные знаменитости. Врачи возмущались: больница стала похожа на баскетбольный зал. Тысячи людей молились за него. Сильные лекарства остановили боль. Он смог вернуться домой. Там было полно людей. Они стали заботиться о нем лучше всяких сиделок. А он говорил им: “Возвращайтесь домой, идите к своим семьям, я справлюсь”. Но куда было им идти – он был их семьей.
… После двух сеансов радиоактивного облучения Тренер сказал: хватит. Отказался от альтернативных методов лечения. Позвал юриста и попросил оформить создание стипендиального фонда для поддержки берлинских талантливых спортсменов в колледжах, вложив туда все свои сбережения – 30 000 долларов. Он больше не держал в тайне свои секреты. Сказал, что ему 48 лет и у него две сводные сестры. На холодильнике прикреплено было фото младшей – Андреи, которая училась на социального работника, а его гости всегда думали, что это снимок какой-то малоизвестной чернокожей модели. Родители его умерли в восьмидесятые, отец работал на сталеплавильном заводе, а один из его прапрадедов, оказывается, был белым. Родственники тренера тоже были поражены несколькими вещами, и прежде всего тем, как белые консервативные жители маленького городка приняли чернокожего человека, как открыли ему свои сердца и сколько ребятишек было вокруг него – уважающих и почитающих.
Благодаря лекарствам Тренер не мучился последние два месяца. Берлинцы все еще верили, что Бог услышит их, и Чарльз останется жив. В первые дни августа, несмотря на запрет докторов, он сел в машину и поехал в пустую школу, вычистил свой стол. Вечером к нему заглянул его старый друг и увидел его плачущим: “Сегодня – самый страшный день в моей жизни. Я больше не смогу преподавать. Я умираю”. В сентябре ему стало совсем плохо. Он ослеп, дверь в его дом открывалась и закрывалась, открывалась и закрывалась… Узнав по голосу, кто пришел, он спрашивал: “Ну как дела? Могу ли я вам чем-нибудь помочь?”
…Его не стало 22 ноября 2000 года. За неделю до первой игры “Сов” в новом чемпионате и через 17 лет после того, как он впервые переступил порог маленькой школы Хайленд в Берлине, в самой большой колонии аманитов во всем мире.
…Помните Кевина Троера, того самого, что вместе с друзьями разбил витрину когда-то в спортивном магазине? Он пошел по пути Тренера. Но вернулся не в свой родной Берлин, а стал работать с черными ребятишками в городке, где вырос его Учитель Чарльз Хоггинс. Местные жители Шелли и Аллан Миллер десять лет назад первыми усыновили черного мальчишку. Теперь чернокожие усыновленные дети есть у Мастов, Криса Миллера, Кейсов, а у Шроксов аж четверо темнокожих девчонок…
…Отпевали Тренера в католической церкви в Миллерсбурге. Священник Рон Эбри сделал то, что было непозволительно делать. Он знал, что у него могут быть неприятности. И все же он всех пригласил к причастию и предложил вкусить облатку. Стив Маллет взглянул на свою просто одетую жену, словно спрашивал разрешения: как быть? Она кивнула: “Почему и нет, служба – это всего лишь обряд. Мы ведь верим в одно и то же, хотя и по-разному”. И все же Стив Маллет еще сомневался. Он посмотрел на Вилли Маста. “Тренер хотел бы, чтобы мы сделали это”, – сказал тот. И они соединились вместе – черные и белые, католики и протестанты – вокруг алтаря. Там были баскетбольные игроки, меннониты, молодые и старые. И все вместе они просили Бога, чтобы душа Тренера попала в рай.
Петр Положевец
Вашингтон – Миллерсбург – Берлин – Нью-Йорк
Редакция благодарит сотрудников “SI” за помощь в подготовке материала.
Выбор читателей
Комментарии