Трагедия вечного выбора

К 95-летию Михаила Шолохова

Софокл Тихого Дона

“Мы вступаем в эпоху, полную величайшего трагизма, и мы должны готовиться, учиться изображать этот трагизм в тех совершенных формах, как умели изображать его древние греки”, – это слова из выступления А.М.Горького на Первом съезде советских писателей в 1934 году. Никто тогда не соответствовал так рекомендациям Горького, как Михаил Шолохов. В героях “Донских рассказов” мы узнаем метания Антигоны – вечный выбор между законом человеческим и божественным. Да что там Антигона, незаконно похоронившая государственного изменника-брата! Вот продкомиссар Бодягин (рассказ “Продкомиссар”) приговаривает родного отца к расстрелу за антисоветскую агитацию и сопротивление власти. Шолохов увидел в Павлике Морозове подлинно софокловского героя.

Сила трагедии в ее простоте и обыденности. Герои “Донских рассказов” исходят в своих поступках не из абстрактных идей, а из вполне конкретных, по-человечески логичных соображений. Микишара из рассказа “Семейный человек” убивает родного сына-красноармейца. И вовсе не идеи “белого дела” заставляют старика спустить курок. Вот его рассуждения: “У тебя – жена с дитем, а у меня их семеро по лавкам. Ежели б пустил я тебя – меня б убили казаки, дети по миру пошли бы христарадничать…” Семеро сирот против одного. Простая человеческая арифметика. В рассказе “Родинка” в убитом им красноармейце казак по родинке на левой ноге узнает своего сына, узнает и стреляет себе в рот.

В памяти читателя может возникнуть образ другого казака – не донского, а запорожского – Тараса Бульбы – и общеизвестная формула: “Я тебя породил, я тебя и убью”. Гоголевский герой не знает колебаний. Не безликий “вихрь истории” заставляет его поднять на Андрия руку. Бульба – сам вихрь и сам история. С шолоховскими героями все иначе. Они – как подопытные кролики какого-то страшного, кем-то поставленного эксперимента. Трагедия Микишары – подлинная трагедия духа, в то время как трагедия Бульбы – его торжество. Герои Шолохова мечутся в вихре классовой борьбы, не обретая истины, словно некая вековая почва выбита у них из-под ног. И в этом Шолохов – подлинный трагик ХХ века.

Философ в 12 лет

Литературная биография Шолохова началась в декабре 1924 года публикацией рассказа “Родинка”. За два года девятнадцатилетний автор в совершенстве овладевает сложнейшим (по мнению Фолкнера) прозаическим жанром и пишет 21 рассказ (всего их у Шолохова 25). Они публикуются в центральных газетах и журналах, выходят отдельными сборниками. К сентябрю 1927 года была закончена первая, а к марту 1928 года – вторая книга “Тихого Дона”.

А ведь на Дону Шолоховы были не коренными, а “иногородними”. Николай Федь в книге “Парадокс гения” (М., “Современник”, 1998) пишет, что предки писателя происходили из Зарайского уезда Рязанской губернии – “земли русской, из которой издревле торилась тропинка к Дону”… Первое упоминание о Шолоховых относится к 1715 году. Среди жителей Пушкарской слободы, что в Зарайском кремле, упоминаются Шолоховы – Иван, Сергей и Василий. Отец их – Фирс Шолохов – был пушкарем еще под Полтавой. Предки писателя поселились здесь около 1687 года. В слободе находилось старообрядческое кладбище, где покоился прах зарайских Шолоховых.

Отца писателя нужда загнала из рязанской земли на Дон. Здесь он был шибаем – скупщиком скота, сеял хлеб, работал приказчиком в коммерческом предприятии, управляющим паровой мельницей. Но на судьбу маленького Миши прежде всего повлияло то, что отец его был заядлым книгочеем. В библиотеке его были и русская классическая литература, и труды по философии. Миша еще в 12 лет любил пофилософствовать. Случались у него диспуты с отцом. “Ох, Миша, диалектика тебя заела!” – шутил отец. Диспут частенько заканчивался тем, что он дарил сыну очередной том философского сочинения. В довоенной библиотеке Шолохова были труды Канта, Шопенгауэра, Ницше, Спинозы в мягких обложках – приложения к журналу “Нива”. Были и сочинения Гегеля в коленкоровом переплете с золотым тиснением.

Формально образование Михаила Шолохова, нобелевского лауреата, было ограничено четырьмя классами гимназии.

Есть правда

на Земле…

Откуда же философия “Тихого Дона”? “Суета сует и все суета”, – так было когда-то сказано о человеческой жизни. Но сердце человеческое противится столь печальному выводу. Хочется ему и на Земле правды.

В конце романа, опустошенный и измученный, Григорий Мелихов остается один с Мишаткой на руках. “Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, мятущимся под холодным солнцем миром”. Мало того, что вопреки законам трагедийного жанра главный герой остался жив. Жизнеутверждающий конец для такой тотальной трагедии, как “Тихий Дон”, нелеп. Что это? Уступка, подачка автора читателю? Или, может быть, самому себе?

Вспомним того же Гоголя. Потеряв сына, Тарас гибнет в страшных муках. Но все же у автора нет ни утешительных слов, ни запасных ходов, поддерживающих в читателе оптимизм. Ибо “разве найдутся на свете такие огни, такие муки и такая сила, которая пересилила бы русскую силу”. У Шолохова все иначе. Перед нами – гибель казачества, и судьба Мелихова – лишь малая ее искорка.

В 1956 году Григорий Мелихов был по-новому повторен в образе Андрея Соколова из рассказа “Судьба человека”. К этому рассказу часто применяли слово “эпос”. “Микроэпос” (польский ученый В. Заворский), “эпос о человеке” (немецкий исследователь К. Каспер), “эпос, сжатый до рассказа” (Павловский), “рассказ-эпопея” (Маслин), “Рассказ эпичен по своему духу и жанровым особенностям” (А. Хватов). Эпопея – историческое повествование о судьбах народа. “Судьба человека” – это судьба народа. В жизни Андрея Соколова как бы и нет поступков “личных”. “Личность” его размыта. Зато видна жестокая личина его судьбы, народной истории. Недаром ведь и в словосочетании “судьба человека” главное слово – “судьба”. Соколов храбр, стоек. Он выжил, и в этом он весь. В конце рассказа он, лишенный семьи и дома, опустошен так же, как и Григорий Мелихов. К чему победа? Она не перевешивает его личной трагедии. Но вот является маленький Ванюшка, и все становится на свои места. В Ванюшке – личное спасение Андрея Соколова, в нем же – надежда всего народа. Он – спасительная ниточка, придающая жизни смысл.

Трагедии Шолохова тотальны. В этом он близок к европейским философам ХХ века. Они в большинстве своем пессимисты. Шолохов легко вписывается в канву современной ему европейской литературы. Но Григорию Мелихову остается Мишатка, а Андрею Соколову – Ванюшка. В этом Шолохов – подлинно русский философ.

Песня над степью

Кульминацией трагедии “Тихого Дона” можно считать главу, где Григорий, больной тифом, едет на подводе где-то в середине обоза казачьей белой армии. Вдруг над степью взлетает старинная казачья песня:

Ой как на речке было, братцы,

на Камышинке,

На славных степях, на саратовских.

Там жили-проживали казаки,

люди вольные,

Все донские, гребенские да яицкие.

Атаман у них был Ермак,

сын Тимофеевич,

Есаул у них – Асташка,

сын Лаврентьевич…

Как только зазвенела песня, смолкли все разговоры в обозе. “И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа…”

Кто же воевал против русского народа? Белые? Красные? Но ни в том, ни в другом лагере Григорий не обрел желанной уверенности в правоте своего дела. В чем же неправда? Может, в том, что он вел за собою в бой и сам убивал? Но разве не шли за Тарасом Бульбой на смерть сотни или даже тысячи его соотечественников? Почему это теперь физическое выживание народа стало самоцелью его существования?..

Нет у Шолохова ответа на вопрос “Кто виноват?” Нет и не может быть. Не может истинная литература сглаживать неразрешимых жизненных противоречий. Иначе она вырождается в пустую декларацию. Но есть другое – тоска по былому величию, историческое прошлое, через которое ощущали казаки ту самую “русскую силу”, с которой не знали теперь, что делать, как перелить ее в народное счастье.

Выбита опора из-под ног, осталось лишь равнодушное небо над головой. И остался одинокий человек, “заброшенный” уже в экзистенциальном смысле, в бескрайние степи равнодушного и жестокого столетия. Без ориентиров и целей.

Ольга СТАРОСТИНА

P.S.

В эти дни в московском Музее Пушкина проходит уникальная выставка: Музей-заповедник М.А.Шолохова, что в станице Вешенской, привез в столицу свои экспонаты – личные вещи писателя, документы, фотографии, предметы казачьего быта. Чтобы посмотреть экспозицию, достаточно доехать до Пречистенки. Но уникальность выставки не только в этом. На ней впервые экспонируется обнаруженная в декабре прошлого года рукопись “Тихого Дона” – еще один аргумент в пользу авторства Шолохова. Кстати, среди писем, которые можно увидеть на музейных стендах, – письмо Солженицына, где он признается в “неизменном чувстве”: “Как высоко я ценю автора бессмертного “Тихого Дона”. Интересны письма Шолохова Сталину из архива Президента России и документы о геноциде казачества в 1920-х годах.