Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.
Пусть он думал и любил иначе
И в столетьях мы не повстречались…
Если я от этих строчек плачу,
Значит, мне они предназначались.
<>
<>
Кто он, я тоже не знала. Позже, листая поэтическую антологию 60-70-х годов, нашла несколько стихотворений известного поэта, датированных 1965 годом, годом смерти Вероники. Я поняла, что они посвящены ей. Вероника долго и тяжело болела. Умерла рано, в 50 лет. У нее немало горьких строчек, в которых тесно переплетены отчаяние и надежда.
Писала Вероника постоянно. И книжечки ее, скромные, миниатюрные, выходили. Их приятно брать в руки. Они словно созданы для того, чтобы читать их в дальней дороге. И засыпать, положив под подушку заветный томик.
Ее стихи – вечная исповедь любящей женщины. Страдающей, радующейся и лишь иногда – счастливой. Последняя книга Вероники называется <>. <>, – сказала мне недавно Надежда Ивановна Катаева-Лыткина.
Мы разговаривали с ней о Веронике. Надежда Ивановна – человек легендарный. Это она спасла дом Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке. Не выселялась из него, когда решение о сносе дома было уже принято и во дворе стояли бульдозеры. В доме теперь музей, Надежда Ивановна по-прежнему – главный его хранитель. По-прежнему в ее квартире бывают хорошие люди, и не только известные.
Надежда Ивановна дружила с Вероникой. Еще в первую нашу встречу, лет десять назад, сказала: <> Раньше я думала, что та, как и все, любящие Цветаеву, приходила сюда в <>. Оказалось, в войну они вместе работали в госпитале.
…Надежде Ивановне 22 года, Веронике – чуть больше. Надежда Ивановна – начинающий хирург, Вероника – палатный ординатор. Она занимается гистологией, пишет диссертацию. У нее растет дочка Наташа, которую Вероника обожает.
<<Вероника была потрясающе красива! – Надежда Ивановна повторила слова Марка Соболя. – Все мгновенно влюблялись в нее. В госпитале слыла главной утешительницей. Могла вдохнуть жизнь даже в безнадежных больных. Бескорыстно помогала всем, чем могла. Мы даже по возможности старались освобождать ее от работы, потому что в ней очень нуждались раненые. Вероника просто жила человеческой судьбой…
Каждую минуту она что-то сочиняла. Часто ее находили пишущей в какой-нибудь маленькой комнатушке. Привозили раненых, нужно было идти. Но, едва выпадало свободное время, она снова погружалась в свой поэтический мир.
Тем не менее позже, спустя годы, она долго не решалась выбрать дорогу в литературу как единственную.
О Веронике нужно писать с позиции ее сияющего света любви ко всему. Она из всего делала счастье…>>
…Мне было 16, я поступала в институт. Хорошо помню то лето. Мы снимали дачу недалеко от Москвы. На консультации и экзамены я ездила в город электричкой. Помню нашу платформу со звучным названием Манихино, мокрую после дождя. Я выхожу из вагона. Вдыхаю сырой, наполненный запахами грибов и трав воздух и, забывшись, читаю вслух:
Сто часов счастья…
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой,
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки…
Эту песню тогда часто передавали по радио – в прекрасном исполнении ранней, не обремененной славой Аллы Пугачевой.
Задолго до моего открытия Пастернака и Арсения Тарковского, до настоящего, зрелого понимания Цветаевой я вывела свою формулу счастья так: гудящие от ветра провода, мокрые электрички, полночный скрип половиц старого деревянного дома… И острое предчувствие любви – задолго до ее прихода.
Все это щедро подарила мне Вероника Тушнова.
Я пишу о Веронике в глухой северной деревушке. Несколько домов вдоль дороги, старые, видавшие виды сараи, гнезда ласточек под крышами… И вечные кукушкины пророчества.
Я еще не знаю, что навсегда запомню эти летние дни.
Когда пишешь о тех, кого любишь, всегда мысленно разговариваешь с ними. Для каждого такого разговора выбираешь свое, особенное время. Им стали удивительные, самые короткие в году белые ночи. Ночи, в которые не спится и когда можно писать, не зажигая свечи. В такие тихие часы хорошо вслушиваться в себя, вспоминать прошлое. Следить за неярким белесым светом, проникающим в низкие окна, словно за отголоском чьей-то судьбы.
В тот последний наш разговор с Надеждой Ивановной мы долго рассматривали фотографии. Больше других мне запомнилась одна, давняя карточка. Вероника на улице. В обеих руках у нее дыни. Огромные, полосатые, тяжелые. Они едва умещаются в ладонях.
Такой же – нелегкой и огромной – была ее жизнь.
Лицо Вероники светится счастьем.
Наталья САВЕЛЬЕВА
Хроника
Слава вновь пришла в Большой театр. Но не последних лет слава, овеянная скандалами, склоками и административными разбирательствами. Слава пришла настоящая. Принесла ее Большому театру премьера оперы М.Мусоргского <>. Успех был предрешен теми, кто священнодействовал над спектаклем. Их, этих чародеев в искусстве, называем с благоговейным трепетом – Мстислав Ростропович, Борис Покровский, Галина Вишневская. Дирижер, Режиссер, Консультант по вокалу. Великие. Загоревшиеся желанием или, лучше сказать, идеей вернуть Большому театру его прежнее величие, созданное Шаляпиным и Собиновым, Неждановой и Обуховой, Михайловым и Пироговым, Шпиллер и Максаковой, Лемешевым, Козловским, Рейзеном…
Успех спектакля был предрешен еще и тем, что <> очень созвучна нашему смутному времени. Вот что значит классика и вот что значит бережное отношение к традициям оперных постановок на сцене главного театра России. Давно Большой не слыхивал таких оваций и бурных рукоплесканий. Чем еще порадует нас театр? Ждем-с…
А сейчас о том, что тоже обещает быть грандиозным праздником. Через неделю. И снова в Большом театре. Готовится чествование Майи Плисецкой. В связи с ее юбилеем. Но это не важно. Важно другое. Майя Михайловна не собирается восседать на троне почетной гостьей. Она будет танцевать. По-моему, и сейчас нет ничего неподвластного ей на сцене. Нина Заречная, Анна Каренина, Кармен и, конечно же, ее коронный номер – Умирающий Лебедь…
Кавалер ордена Почетного Легиона – высшей награды Франции – Майя Плисецкая достойна и высших российских почестей. Новых. Старых наград у нее – народной артистки СССР, лауреата Ленинской премии – предостаточно.
<> – спрашивает Никита Михалков в предисловии к книге актрисы <>. И, размышляя, отвечает: <>. Ну как тут не согласиться с Никитой Сергеевичем! Он, как всегда, демонически прав. В настоящий момент на Людмилу Гурченко спрос колоссальный. Где только она не снимается и не играет! Голливуд, <>, <>, Киностудия имени М.Горького, Театр Сатиры… Особенно хороша в ролях молодых, озорных героинь. Впрочем, не только в ролях веселых, но и трагических, как, например, в фильме <>… Здесь она, пожалуй, превзошла Сару Бернар и Патрик Кемпбелл. Она вообще превзошла все амплуа, победила силу их притяжения. Людмила Гурченко – звезда. Нет ей подобных. Она – звезда вселенского масштаба.
С днем рождения, Людмила Марковна!
Валерий ЕРМОЛО
Послушайте, как плачут гусли…
Послушайте, как плачут гусли…
Я, например, после концерта с участием Веры Городовской давно уже не слыхивала гуслей. И как на душе хорошо стало, когда тут, в слегка прохладном зале межсезонья отопительных систем, играл ученик известного художника и артиста Давида Локшина – Юрий Стрельников, музыкальным образом рисовавший картины жизни стародавних времен. Потому что звучали его собственные произведения на русские тексты.
Выступил и музыкальный ансамбль <>. Они и впрямь похожи на старорусских добрых молодцев – все пять, они и сами такие! А один из них – худрук Виталий Галицкий – как есть былинный герой – и по духу, и, как и все они, в холщевой, тканой с вышивкой одежде. Кажется, и инструменты – гусли новгородские, и гудки, и многое, чего простой глаз не видывал – не различал, не обошлось без его участия. (И уж совсем точно – колесные лиры делает сам). Заводные, они и публику в пляс стали вызывать <>, когда сами <> пошли… А один из них к памяти о прошлом танцем со шпагой приложился… Нет-нет – саблей, из ножен вытянул и под звучание инструментов (о них – особый сказ!) изобразил во всей наглядности, как на Руси рубились, от ворога-супостата отбивались, честь свою, российскую, защищали-отстаивали…
Мне искренне жаль, что современная техника разрушает стилевую ткань, так незатейливо-бесцеремонно вторгается в музыкальную фактуру. Одно – когда артисты сами выходят под свою музыку, завлекая плясать кого-то из сидящих в зале. Другое – когда просцениумом им служит ровный – на уровне самого зрителя – пол концертного зала. Пожалуй, он больше годится для поэтов с музыкальным сопровождением или без него, когда со зрителем-слушателем – <>. Будут, надеюсь, и другие залы, чтобы барьера общения между артистом и зрителем не было; а уж если и был бы он, то чтоб в сознании хотя бы не жил помехой – не давил бы, не жал на воображение. Чтобы не гасли в восприятии сцены празднества стольного града на Руси ранних, на века отстоящих от нас времен, а, напротив, открыли мысленному взору картины, по былинам из стародавних времен истории нашей известные. Чтоб открылись они как подлинные события – штрихи точные к портрету нашей матушки родимой – старины…
Наталия ЗАСЛАВСКАЯ
Комментарии