Только не сжигать! На что немцам не жалко денег

Ровно десять лет назад мне довелось участвовать в международной экологической смене, которую организовало германское общество защиты природы. Хотя была я уже далеко не студентка, меня включили в волонтерский проект, чему я была очень рада, хотя и опасалась, что буду ощущать себя ветераном среди молодежи.

По приезде на место дислокации я с радостью узнала, что в нашей группе есть человек старше меня – он приехал из бывшей Югославии, не помню точно, из какой республики. А еще в группе были представители Испании, Индии, Эстонии, Литвы, Франции, француженок почему-то было больше всего – пять субтильных барышень-старшеклассниц. Вообще-то по правилам волонтерских проектов в группе не должно быть больше двух представителей одной страны, но тут, видимо, какие-то суперобстоятельства заставили организаторов нарушить существующий порядок. Француженки к тому же были из одного города. Из России нас было, как и положено, только двое. Моим компатриотом оказался студент Высшей школы экономики из Москвы. Но общалась я больше всего не с ним, а с девочкой из Эстонии, которая очень плохо, но все-таки говорила на русском. Но уже к концу первой недели нашего общения мы стали прекрасно понимать друг друга, что еще раз убедило меня в том, что взаимопонимание устанавливается не на вербальном, а на каком-то другом, более тонком уровне. Хорошее взаимопонимание сложилось у меня с двумя молодыми немками – они были руководителями нашего лагеря. Должна сказать, что одним из условий участия в международной волонтерской смене является знание языка – либо английского, либо принимающей страны. Я знала именно немецкий. Похвастать свободным владением не могу, но объясниться и понять – вполне. Английского же не знаю совсем. Поэтому во время общения с моими иностранными коллегами, не владеющими немецким, я не раз прибегала к помощи Алекса – старшеклассника из Таллина, прекрасно говорящего на четырех языках: русском, литовском, английском и немецком. Скажу два слова о месте, в котором нам посчастливилось жить. Мекленбург – Нижняя Померания, расположенная на северо-востоке Германии, недалеко от Балтийского моря, может считаться одной из самых чистых территорий земли. Ее называют Страной тысячи озер, в далеком прошлом здесь прошел ледник. Самое крупное озеро – Мюриц – имеет площадь 117 квадратных километров. Вода в нем чистейшая! Но это не единственная достопримечательность – на территории Померании находятся 270 природных и ландшафтных заповедников и три национальных парка. Строго говоря, вся Померания показалась мне одним громадным, ничем не огороженным заповедником. Как только я сошла с поезда, на котором добиралась из Берлина, и, узнав направление, двинулась к указанному в приглашении поселку (все волонтеры добираются до места самостоятельно – это тоже одно из условий), я, что называется, почувствовала разницу. Воздух даже около железнодорожной станции был настолько чистым и напоенным ароматами цветущих трав, что его хотелось пить. Поля с тяжелыми золотистыми колосьями, с растущими по их краю алыми маками (и никто их не боится!) вызвали в моем сердце ностальгию – живо вспоминались советские кинофильмы довоенных времен. В небе кружили птицы, которых я видела прежде только на картинках в энциклопедиях или в телерепортажах из заповедников, дорогу мне перебегали косули, олени, зайцы и еще какие-то не виданные мною прежде животные. Они совершенно не опасались ни человека, ни редкого автотранспорта, и это красноречиво свидетельствовало о том, что их здесь никто никогда не трогает. «Значит, люди здесь гости, а звери, птицы и насекомые – хозяева» – таким было мое первое и самое яркое впечатление о немецкой земле. Но я возвращаюсь к экологической смене. Задача волонтеров заключалась в подготовке к реставрации (ландшафт тоже можно восстанавливать!) большого заросшего парка, расположенного вокруг старинной усадьбы. До Второй мировой войны там жил знатный барон со своей семьей, а после экспроприации и национализации, прошедшей в 1945 году, двухэтажный большой дом вместе с парком передали под детский сад. Здание усадьбы тоже требовало реставрации, но жить там в летнюю пору вполне можно было. Мы, волонтеры, занимали в нем несколько комнат. У нас были спальни, столовая, кухня, «удобства» и даже горячая вода, которая нагревалась бойлером. День за днем мы выносили из парка на площадку перед фасадом все лишнее, складывая в отдельные мешки стекло, железо, пластик и в особую кучу – старые ветки, коряги, пеньки и все деревянное. Сразу скажу: мусора по российским масштабам на территории парка было крайне мало. В нашем городе, даже в центральной его части, например в зеленой зоне на Волжских склонах, можно собрать в 100 раз больше стекла и пластика. Собрать-то можно, только почти никто не собирает. Пригонит муниципалитет бригаду гастарбайтеров в последние дни апреля, добросовестные азиатские труженики соберут несколько мешков, а уже после 1 и тем более после 9 мая можно идти трем таким же бригадам – мусора на всех хватит! В немецком парке, стоявшем в запустении в течение пятнадцати постсоциалистических лет, попадались в основном старые деревья и изредка что-то железное – наверное, останки детского инвентаря. Стекла и пластика было на удивление мало, хотя мы собирали тщательно, выкапывая неорганические остатки даже из-под слоя прошлогодней листвы. Я наблюдала, как благодарная земля уже через пару дней преображалась – вид запустения потихоньку отступал, нам даже казалось, что в парке день ото дня становилось светлее и птицы щебетали звонче и веселее, чем в первые дни. Через день к усадьбе подъезжал грузовик, и мы бережно складывали в его кузов добытые в парке «трофеи». Почему бережно, а не навалом, как принято в России? Потому что наши мешки свозили на заводы по переработке, а не на безобразные, открытые всем ветрам полигоны с кружащим вокруг вороньем. Только вынесенные из парка деревянные остатки мы не трогали. Приехавший однажды куратор, представитель принимавшей нас организации, велел все ветки и коряги сложить в непрерывную линию полукругом вокруг фасада, но на приличном расстоянии от него. Мы-то все валили в кучу, как у нас принято, не сомневаясь, что в конце недели нас ждет большой костер с песнями и плясками – что еще с сухими ветками можно делать, мы, россияне, не знаем. Поэтому распоряжение главного эколога нас несколько удивило. Когда полукруг из сушняка был уложен, куратор объяснил, для чего это было нужно. Он сказал сначала по-английски, потом по-немецки, и я не поверила своим ушам (подумала, что я неверно перевела его слова). Попросила Алекса повторить мне по-русски. Он перевел. И это было вторым потрясением! Чистокровный ариец пояснил, что необходимо (далее цитирую) «дать время и возможность всем живым организмам – муравьишкам, жучкам, паучкам и прочей малозаметной живности – покинуть места своего привычного обитания и вернуться (уползти или улететь) снова в парк». Нет, если бы такое требование прозвучало в Тибете или в Индии, я бы ничуть не удивилась, но в Германии! Тут я поняла, что в плане бережного отношения к природе мы отстали от Европы безнадежно. Сколько жучков, паучков, былинок, червячков мы сжигаем за один только весенний сезон! А сколько летом – на кострах, сколько во время осенних «картофельных» палов! Урон, который мы наносим биосфере, невозможно сосчитать. И я ни разу не видела в России ни одного учителя биологии, патрулирующего парки в весенний период, и экологов, задерживающих поджигателей. В Германии за все время нашего пребывания я не видела не то что ни одного костра, но даже тонкой струйки дыма: ни из фабричной трубы (хотя заводы там есть, пусть не химические), ни из банной. Поэтому воздух в Померании такой волшебный, что есть и спать совсем не хочется (оказывается, это очень верный признак экологического благополучия территории) и порез на пальце заживает моментально без всяких воспалений и нагноений. А теперь вспомните, сколько дней в своей местности вы ходите с перевязанной раной, если вам «повезет» порезаться добросовестно наточенным кухонным ножом? Вот то-то. Россияне не обращают на это внимания, а любой немецкий школьник знает, что здоровье напрямую зависит от экологии. В Германии практически нет людей, тем более подростков, больных ожирением. Все немцы, от детей до стариков, заядлые велосипедисты, и не мудрено: специальные желтые дорожки для велосипедов есть на всех без исключения дорогах, места для перевозки двухколесного транспорта предусмотрены во всех автобусах и поездах. Вы скажете, что это не имеет отношения к экологии? Еще как имеет, скажу я вам. Ведь все дело в системном взгляде на себя, мир и общество. Если он сформирован разумно и гармонично, все будет хорошо. Мы тоже ездили на велосипедах. Нам дали их, чтобы мы смогли увидеть ближайшие и отдаленные окрестности. Времени у нас было много (работали мы по 6 часов в день), поэтому возможности отдохнуть и посмотреть ближайшие населенные пункты у нас тоже были. В выходные дни мы ездили на экскурсии в Росток, Шверин и Ганновер – столицы ближайших немецких прибалтийских «бэцирков». Вечерами мы играли в мафию, пели песни и говорили по душам. Конечно, средств на нашу волонтерскую компанию организаторы потратили уйму, и им, без всякого сомнения, дешевле было бы нанять свою молодежь. Но дело было не только в работе, основная задача состояла в приобщении представителей разных, в том числе и слабо развитых в отношении охраны природы, стран, к числу которых относится и Россия, к экологической культуре. И на это германским экологам было не жаль денег. Потому что они прекрасно понимают, что в будущем все эти затраты окупятся сторицей.