На чтение: ≈ 18 мин.Начало реализации Закона «О монетизации льгот» вызвало бурю негодования у россиян. Снова мы видим толпы людей под красными флагами и портретами Сталина. Среди них не только пожилые-льготники, но и молодые люди из АКМ и НБП. Образ вождя – это символ порядка. Но почему именно Сталин так популярен? Ведь самым стабильным «сытым» и относительно спокойным был брежневский период советской истории. Почему же народ не выходит на улицы с портретом Леонида Ильича? На мой взгляд, дело не только в социальном протесте, но еще и в популярности тоталитарной догмы, которую олицетворяет Сталин. Зайдите в любой книжный магазин, и вы найдете там массу книг о третьем рейхе, Гитлере и Муссолини. Спрос, как известно, рождает предложение. Человеку свойственно «бегство от свободы». Это доказал Эрих Фромм. Но иногда мне кажется, что русским это свойственно в большей степени, чем, скажем, людям стран Западной Европы. В чем причина? Нужна ли нам сегодня «сильная рука»? Возможно, для России это единственный выход из тяжелого кризиса? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истории.
Первое восточнославянское государство, Киевская Русь, было самым крупным в Европе, после распада империи Каролингов (843 г.). И самым богатым: плодородные земли, полноводные реки, удобные для судоходства, торговые пути, важнейший из которых «из варяг в греки» – пролегал через Новгород и Киев. Естественно, что такая страна была «лакомым куском». Сильные соседи – Византия, Хазарский каганат, Волжская Булгария – угрожали покорением. Массу беспокойства южным окраинам Руси доставляли многочисленные степные народы. Уже в самом начале истории нашей страны возникла потребность в сильном государстве, могущем защитить народы от завоевания.
Первоначально восточные славяне жили в условиях военной демократии. Это когда власть принадлежит всем боеспособным мужчинам племени. Наиболее важные решения принимались на их общем сборе – вече. Постепенно в процессе классообразования вечевой строй разлагался. Появлялись и крепли новые центры власти – боярская усадьба и княжеский двор.
Важным фактором формирования русской государственности стало монгольское иго. В этот период главным источником власти на Руси был хан, а единственным критерием ее легитимности – ханский ярлык. На мой взгляд, это очень важный момент. Формирующаяся государственная власть была в значительной степени «оторвана» от общества. В борьбе за первенство русские князья опирались не столько на собственный народ, его обычаи и традиции, сколько на военную силу и авторитет Орды. В Западной Европе, которая избежала в Средневековье таких нашествий, ситуация была иной. Там государственная власть (король, его двор и чиновники) складывалась в ожесточенной борьбе с крупными собственниками – феодалами и католической церковью. В этой борьбе королю (мелкому и бедному собственнику из числа знати) ничего не оставалось, как опереться на народ, главным образом на самые богатые его слои: на купцов, банкиров, ростовщиков, мастеров-ремесленников. В Европе уже тогда власть была более зависима от общества, чем у нас.
За период монгольского ига на Руси сложились две цивилизационные модели и соответствующие им доктрины власти.
Первая, более ранняя, – Новгородско-Псковская земля. Монголы не дошли до нее. И здесь сохранился вечевой строй, хотя и претерпел серьезные изменения.
Новгород был крупным коммерческим центром, игравшим значительную роль в европейской торговле. Верховная власть в городе и всех подчиненных ему территориях принадлежала влиятельным купеческим кланам (300 «золотых поясов»). Эти кланы управляли городом с помощью демократического механизма вече. Князь был самой слабой фигурой во власти. Его могли выслать и призвать на его место другого.
Господин Великий Новгород был типичным европейским бюргерским городом. Здесь господствовала доктрина «общественного договора». Государство в данном случае – результат соглашения между обществом во главе с купеческими кланами и теми, кому делегируется власть, т.е. князем, чиновниками его двора и т.п. Если князь сделает что-то, что не понравится новгородцам, те могут разорвать соглашение с этим конкретным правителем и заключить с другим. Сегодня такой взгляд на природу государственной власти господствует во всех демократических странах.
Вторая модель – Московская Русь – идентична византийской цивилизации, в орбите которой наша страна вращалась со времен своего крещения и вплоть до падения Константинополя в 1453 г.
В Московской Руси была воплощена модель евразийской империи. Для нее характерна очень сильная государственная власть, не имеющая никаких конкурентов. Церковь подчинена государству, иногда непосредственно включена в бюрократический аппарат (так было начиная с Петра I и до 1917 г.). В отличие от европейской модели здесь обладание властью (либо близость к ней) влечет за собой обладание собственностью и богатством. Поэтому нет классических феодалов, соперничающих с бюрократией и ослабляющих ее влияние на общество.
Могущественный госаппарат контролирует все ресурсы и богатства страны, управляет экономикой. Ему подчинена вся жизнь общества. Аппарат поддерживает устои и традиции, диктует нормы морали. В этой модели государство – единственный инициатор и творец всех изменений. Оно первым делает рывок вперед, а общество часто против собственной воли и с известной долей инерции вынуждено «догонять», подстраиваться под реформы, менять свой образ жизни, отказываться от устаревших устоев и ценностей.
Это модель сверхцентрализованного государства: самостоятельность на местах очень ограниченна. И это при том, что общество здесь, как правило, очень разнородно в этническом, религиозном, социально-экономическом плане. Самое ужасное, что разнородность эта часто имеет региональное выражение. В такой ситуации бюрократический аппарат – единственный гарант целостности страны.
Этой модели соответствует доктрина божественного происхождения власти. В силу ряда причин новгородская демократия была уничтожена, и московско-византийская цивилизация стала единственной моделью жизнеустройства России на протяжении ее многовековой истории.
Россия никогда не изменяла этой модели. Петровская вестернизация не затронула этого цивилизационного стержня, ибо коснулась лишь верхних слоев общества и была во многом внешней, поверхностной.
Советский строй носил те же евразийские черты. Корпорация чиновников в СССР была всесильна. Она контролировала ресурсы через систему госсобственности, директивными методами управляла экономикой. Государство было единственным двигателем модернизации страны, оно управляло всеми сферами жизни общества вплоть до быта советских граждан. Оно уничтожало одни классы общества и искусственно создавало другие. Наконец, сохранялось традиционное патерналистское понимание природы власти как у обывателей, так и у истеблишмента. После 1917 г. произошло только два фундаментальных изменения: ликвидация частной собственности на основные средства производства и ресурсы (это сделало общество еще более зависимым от бюрократии) и уничтожение традиционной элиты (дворянства и старой интеллигенции).
В XVI в. в Западной Европе начался процесс превращения традиционного общества в современное – модернизация, – продолжающийся по сей день. На протяжении многих веков «пальму первенства» в этом движении занимают страны «золотого миллиарда». Россия, как и вся Восточная Европа, – страна «второго эшелона». Наша модернизация – догоняющая. Это не плавное, размеренное движение, а чередование резких скачков и длительных застоев. Часто требуется предельное напряжение всех сил страны, мобилизация всех ее ресурсов, потому что сроки догоняющей модернизации всегда очень сжаты.
Самым грандиозным рывком вперед была сталинская индустриализация. Бюрократический аппарат во главе с харизматическим патерналистским вождем стал той мобилизационной силой, которая сумела подчинить все материальные и духовные ресурсы страны для выполнения этой задачи. С точки зрения исторической целесообразности в тех условиях тоталитаризм был оправдан, ибо был эффективен. (Хотя с точки зрения вневременного нравственного императива он – абсолютное зло). Кроме того, он имел цивилизационные предпосылки. Взять хотя бы ГУЛАГ. По сути, это система государственного рабства, которая имела место почти во всех древневосточных обществах – Египте, Месопотамии, Китае. Европейская цивилизация, за исключением Древней Спарты, не знает ничего подобного. В дореволюционной России существовала похожая система «черносотенных» крестьян (таковых было большинство). То же самое можно сказать и о российской армии.
К 80-м годам произошел, как мне кажется, системный кризис советского строя. Думаю, что он был связан с глобальными процессами. Горбачевская перестройка была неудавшейся попыткой преодолеть этот кризис путем фундаментального изменения самого строя, с одной стороны, и осуществить новый виток модернизации – с другой.
В результате к власти пришли рыночники. Эти люди видели в приватизации панацею. Они были правы, ибо институт госсобственности в новейших условиях показал себя неэффективным. Приватизация была осуществлена узким кругом бывших партийных и комсомольских функционеров. Это те люди, которые были наиболее близки к прежней, а теперь и новой власти. Народ оказался обделенным. Теоретически владельцы крупной собственности должны были развивать инфраструктуру, инвестировать в наукоемкие технологии, одним словом, двигать вперед российскую модернизацию. Вместо этого занялись личным обогащением, помещая свой капитал в западные банки.
Процесс перехода к рынку сопровождался демократизацией политического строя и раскрепощением жизни нашего общества. Безусловно, это шаг вперед, но поскольку он совпал по времени с массовым обнищанием (а иначе в тех условиях и быть не могло), то обывателю кажется, что причина его бедственного положения – в этом раскрепощении. И обыватель начинает мечтать о сталинских порядках – о «сильной руке». Может ли это нам помочь? Думаю, нет. И вот почему.
Советский тоталитарный строй был порождением т.н. «массового» общества. Тогда существовали организованный пролетариат, по-настоящему массовая партия, охватывающая значительную часть населения. Такой социум – «плавильный котел», в котором разнородные элементы превращаются в единый сплав. И если в таком обществе нет традиций демократизма, если роль бюрократии исторически гипертрофирована, то тоталитаризм становится единственно возможным режимом.
Но «век масс» ушел в прошлое вместе с индустриальной экономикой, его породившей. Сегодня формируется новый тип «мозаичного» общества. Это не однородная масса, а калейдоскоп разнородных социальных групп. Все более и более раскрепощается личность. Вместе с тем слабеют традиционные социальные связи, такие, как семья. Общество стремительно дифференцируется по имущественному, этническому, религиозному и иным признакам. Его очень сложно мобилизовать. Тоталитарный (или авторитарный) строй, даже если и будет искусственно навязан, не сможет укорениться в таком социуме. Демократия для него единственно возможный режим.
Мир меняется, и меняется фундаментально. В геометрической прогрессии растет глобализация. Наступил «информационный век». Жизнь отдельной страны все более зависит от общемировых процессов, от решения новых, очень неоднозначных и многоуровневых проблем. Истощение ресурсов и нарушение баланса экосистем. Демографический спад в развитых странах и, наоборот, бум в третьем мире. Обострение международной конкуренции и рост экстремизма. Социокультурный разрыв поколений и сложности психологической адаптации современного человека к ускоряющимся глобальным изменениям… Все эти проблемы требуют не столько «твердой руки», сколько «умной головы». России нужен новый тип политика и управленца. Я представляю его волевым и целеустремленным интеллектуалом, обладающим фундаментальными знаниями и недюжинными аналитическими способностями. Он должен уметь ориентироваться в быстро меняющейся мировой конъюнктуре и находить нестандартные решения. Только такой тип государственного деятеля может стать новым локомотивом российской модернизации.
Начало реализации Закона «О монетизации льгот» вызвало бурю негодования у россиян. Снова мы видим толпы людей под красными флагами и портретами Сталина. Среди них не только пожилые-льготники, но и молодые люди из АКМ и НБП. Образ вождя – это символ порядка. Но почему именно Сталин так популярен? Ведь самым стабильным «сытым» и относительно спокойным был брежневский период советской истории. Почему же народ не выходит на улицы с портретом Леонида Ильича? На мой взгляд, дело не только в социальном протесте, но еще и в популярности тоталитарной догмы, которую олицетворяет Сталин. Зайдите в любой книжный магазин, и вы найдете там массу книг о третьем рейхе, Гитлере и Муссолини. Спрос, как известно, рождает предложение.
Человеку свойственно «бегство от свободы». Это доказал Эрих Фромм. Но иногда мне кажется, что русским это свойственно в большей степени, чем, скажем, людям стран Западной Европы. В чем причина? Нужна ли нам сегодня «сильная рука»? Возможно, для России это единственный выход из тяжелого кризиса? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истории.
Алексей ЦАРЕГОРОДЦЕВ, студент
Выбор читателей
Комментарии