Точка зрения

Не надо чесать пятку через башмак

О новых и старых реформах в образовании

Намерение министерства увеличить срок обучения в средней школе сначала вызывает полное неприятие. Но я останавливаюсь и прислушиваюсь к себе. Что это – нездоровый консерватизм? А может, этот консерватизм здоровый?

Консерватизм защищает человека, которому просто хочется, чтобы ничего не менялось, оставалось в привычных рамках. Такой консерватизм, с одной стороны, не дает возможности совершенствоваться, а с другой – приводит к ломке старого. В старое доброе советское время мы сказали бы: “Вот и хорошо! Зачем оно – старое? Нужен свежий ветер перемен!”

Наше сознание, воспитанное на мифологии социализма, привыкло к убеждению, что революция, реформа – это именно те способы, которые приводят к счастливому будущему, к решению проблем. Однако нельзя припомнить ни одного случая, когда таким способом наше общество достигло положительных результатов. Революция и ее последствия унесли миллионы жизней, были уничтожены носители культуры нации; коллективизация разрушила устойчивое сельское хозяйство; индустриализация зачеркнула человека; кукуруза привела страну к нехватке хлеба; укрупнение-разукрупнение регионов, хозяйств обеспечило лихорадку в экономике. Так зачем же мы держимся за порочные методы? Может быть, консерватизм, который сохраняет основу жизнеуклада народа, не так уж и плох?

О его полезности можно судить по успехам самого консервативного государства – Англии. У них все не как у людей: и руль не там, и система исчисления двенадцатиричная, и говорят “Ливерпуль”, а пишут “Бирмингем”, и парики в парламенте. И менять ничего не хотят. А поди ж ты – страна процветает. Более того, упорно придерживаясь традиций, англичане заставили весь мир говорить на их языке и влияние в мире имеют большое. Хотя страна – крошечная, почти в 70 раз меньше России. В основе их здорового консерватизма лежит убеждение в том, что всякое изменение влечет за собой социальные последствия, которые могут обернуться бедой. Даже такое незначительное изменение в жизни государства, как введение десятиричной системы в исчислении денег повлечет катастрофические последствия: весь народ сразу же станет путаться в расчетах и испытывать психологический дискомфорт, материальные потери. Замена сложной грамматики языка, замена азбуки (как предполагается в Татарстане: кириллицы на латиницу) делает все население неграмотным. Потому-то благополучное государство Великобритания, заботясь о психологическом комфорте своих граждан, не допускает таких изменений, которые привели бы к катаклизмам. А может, государство и бывает благополучным тогда, когда заботится о недопущении резких перемен в жизни своих граждан?

Какой колоссальный психологический стресс мы все пережили, входя в рынок! В годы реформ наш народ просто перестал жить в своей стране. Куда ни оглянись – все чужое и незнакомое: не испытываемый ранее рост цен, исчезновение органов, куда можно пожаловаться, где можно просить защиты, неприкрытое казнокрадство и взяточничество, а с ними безнаказанность за преступления, безработица и бесправие, несравнимое с бесправием советских времен. Каждый человек фактически перенесся в чужое государство, откуда назад дороги нет. Не столько экономические, сколько психологические трудности, незнание, как себя вести в возникшей ситуации, доконали наш народ. Нет слов, наше прежнее государство зашло в тупик со своими дутыми социалистическими принципами. Перемены должны были случиться. Но все ли надо было ломать? Уж во всяком случае нельзя было так резко реформировать народное образование – одну из систем советского периода, заслуживающих одобрения. Хотя перемены были нужны.

Можно привести массу примеров ошибок, допущенных в ходе реформы нашего образования. И результаты таких ошибок уже очевидны и печально известны.

Простой пример. Все институты превратились в университеты или академии. Был ли смысл в таком переименовании? Никакого изменения в лучшую сторону ни студенты, ни педагоги не испытывают. А средства на переименование затрачены немалые. Процесс ведь прошел по всей стране. Зато теперь мы с трудом разбираемся в названиях наших старых заслуженных вузов. В какой аббревиатуре узнать знакомое прославленное Бауманское училище или прославленный пединститут им. Ленина, пединститут им. Герцена? В Казани теперь два КГТУ: авиационный институт стал техническим университетом, а химико-технологический институт – технологическим университетом. Что дало такое переименование? Кому пришло в голову заморочить мозги населению и преподавательскому корпусу и с какой целью?

А вот еще пример. Во времена перестройки ввели нулевой класс шестилеток, который переименовали в первый. Опыт, можно сказать, не прижился. Зато мы разучились считать: после числа 3 у нас идет число 5. Путаница среди населения идет до сих пор. Каждый переводит на свой привычный счет: под шестеркой подразумеваем пятерку, под девяткой – восьмерку. Вот так по воле реформаторов учится вести двойной счет вся страна.

Но это все мелочи, хотя и досадные. А вот гимназии, лицеи, колледжи, экспериментальные площадки – это явление принесло гораздо больше вреда, чем пользы. Этого система нашего образования не выдержала и разрушилась.

Вариативность, за которую с упорством, достойным лучшего применения, держатся многие “новаторы” (кстати, чем хуже слово “новаторы”; разве можно за мудреными словами скрыть скудость идей?), привела к хаосу в образовании. Идея вариативности сначала возникла в журналистском мире. Пресса вдруг усиленно заговорила о том, что за границей школы “с уклонами”. И нам нужно то же самое. Ну что взять с журналистов? Они не обязаны владеть педагогической теорией. Но как позволила тогдашняя Академия педнаук пойти на поводу у идеи, которая привела западное образование к упадку? Это можно объяснить только тем, что ученые сами были не весьма компетентны в области образования.

Вспомним, еще госпожа Тэтчер пыталась исправить положение в школьном образовании Англии. А сейчас мы видим, как Клинтон обеспокоен состоянием образования в своем государстве. Об изучении нашего опыта в области образования болит голова у израильских властей. Люди смотрят с надеждой на нашу систему образования, а мы ее сломали. Несмотря на то, что мы оказались по уровню образования ниже, чем можно было бы предположить, эта идея не вызывает ни у кого сомнений, и все ее лелеют и пестуют. С гордостью и упоением констатировал о ее победоносном шествии по стране министр Ткаченко.

Есть такое понятие “энтропия” – фактор вариативности, хаоса, беспорядка. Этот фактор – естественное явление, которое отменить нельзя. Но можно своими действиями либо уменьшить, либо увеличить его результат. Ему противостоит другой фактор – энтальпийный, или фактор упорядоченности. Вся природа балансирует между этими факторами. Балансирует и общество. Потому-то умные англичане приняли за жизненный принцип консерватизм, который не раскачивает этот хрупкий баланс, не увеличивает фактор беспорядка, несущий разрушение.

За годы реформ мы так увеличили энтропийный фактор, что получили хаос в области образования. Не хватило умения и знаний о том, как, не тревожа напрасно энтропию, не увеличивая беспорядок, внести благоприятные изменения. Зато было много самоуверенности в правильности действий, считая, что, чем больше перемен, тем лучше.

Мы живем в такое время, когда слово “инновация” имеет магическое действие. За инновации поощряются все: от учителя до министра. А нужны ли они нам? Над этим вопросом, похоже, не задумываемся. Вот типичный пример: ректоры пединститутов поощряются за введение бакалавриата. Но кто объяснит, что значит учитель-бакалавр? Кому он, не дотянувший до настоящего учителя, будет преподавать? Говорят, что он может преподавать в младших классах. Но преподавание в младших классах – это очень ответственное дело. С этого начинается маленький гражданин. Легче всего навредить человеку именно в младших классах. Разве можно доверять такой нежный возраст недоучившемуся учителю? Спросите об этом Ш.А.Амонашвили. А если бакалавром выходит предметник, то в каких классах он будет преподавать? Начало каждого предмета требует от учителя высокой квалификации, ибо от начала зависит дальнейшее учение. Ошибки, допущенные вначале, нельзя исправить в последующем обучении. Завершение обучения данному предмету тоже требует недюжинной квалификации и ответственности. Так куда же денутся учителя-бакалавры? Последствия бакалавриата в педвузах страны нам еще предстоит расхлебывать. Жаль только, что число инноваций увеличивается, а анализ их последствий, не говоря уж о предвидении, не производится. Он помог бы избежать непродуманных решений.

Еще в ходе обсуждения школьной реформы 1984 года Д.Б.Эльконин предупреждал о неверных решениях. Он призывал более эффективно использовать педагогическую науку в практике школьной и дошкольной жизни. Писал о том, что перемены в школьном образовании не должны производиться механически, с помощью ножниц и клея. Они должны быть существенными и не в виде ломки. Может быть, реформаторы образования прислушались к голосу ученого? Нет, его просто проигнорировали.

Вспомним решение министерства переводить детей с двойками из класса в класс. Разве нельзя было предвидеть последствия? Ученик, не познав предмета в одном классе, вынужден учить его в следующем. Это все равно, что, не научив спортсмена выжимать килограммовую гирю, тренер стал бы его заставлять выжимать пудовую.

Впрочем, многие учителя настроены против неуспевающих детей. Почитайте, например, статью учительницы младших классов Л.Сорк “Я против лодырей” (“УГ”, ?6, 1999 г.) – название говорит само за себя. Да, ситуация такова, что уже в младшей школе проявляются дети, с которыми учителя не хотели бы иметь дела. А что делать учителям средних и старших классов? Ведь с годами число лодырей не убавляется, а, наоборот, увеличивается. Тяжело учителю, ему можно только посочувствовать. Но ведь надо задуматься над теми причинами, которые приводят большинство детей к нежеланию учиться. Куда деваются маленькие почемучки, когда они переступают порог школы? Куда исчезает их неуемная любознательность? Почему дошкольники, жаждущие познать все вокруг себя, превращаются в школьников-лодырей? Ведь если дети превращаются в лодырей именно в школе, значит, школа – рассадник лени и безделья. Вот проблемы, которые должна была решать Академия педагогических наук (чем не понравилось название?) или Академия образования. А министерство должно было взять на вооружение результаты исследований ученых.

Но мы привыкли игнорировать естественные процессы и законы. Решения принимаются без учета личности ученика.

Хотелось бы, чтобы тот министр, который принял решение переводить школьников из класса в класс с двойками, заглянул в глаза такому ребенку и увидел бы в них тоску и страдание оттого, что ему приходится сидеть на уроке, ничего не понимая. Знает ли он, что многие дети бунтуют против бесправного своего положения? Представляет ли он, какие граждане вырастают из “затурканных” детей? Вспомните себя в такой ситуации, например, на каком-нибудь бессмысленном советском собрании. Как тоскливо высиживать, с каким нетерпением ждешь окончания мероприятия! А ребенок выдерживает это не раз в месяц, а ежедневно, ежечасно. Вина школы в том, что не зажгла огонь познания в мозгу маленького гражданина.

Ухудшение состояния образования вызвано не только тем, что учителя не получают зарплаты, что нет учебников. Мы такое уже переживали. Разве в войну и сразу после нее были учебники? И бумаги не было. Писали на газетах. Но образование не снижало своей эффективности, оно продолжало результативно функционировать.

В наше мирное время разруху в области образования принесла реализация идеи вариативности. В создавшемся поле хаоса каждый делает то, что ему вздумается. Для школы главным становится введение новых предметов, которые делают престиж школе, директору. В погоне за престижем школа забыла о ребенке. Качество обучения сильно упало. Но больше всего беспокойства вызывает катастрофическое положение со здоровьем детей. Родители уже вправе строго спрашивать со школы: я вам отдавал здорового ребенка, почему же вы сделали его больным?

В погоне за престижем мы зашли так далеко, что даже в министерстве пришли к выводу, что нужно немного осадить этот процесс с помощью стандартов. И это уже радует.

Теперь пожелаем министерству, чтобы оно сделало следующий шаг: проанализировало ситуацию и выявило истинные причины катастрофического положения в школьном образовании, последствия введения вариативности в обучении. Хочется, чтобы в министерстве задумались не столько о целой системе образования, сколько о том, как в этой системе жить и развиваться личности ребенка, каково будет учителю работать и творить чудо передачи знания.

Знаю, многие не согласятся с моим слабым голосом против вариативности типа школ. Не обижусь. Пусть каждый, кто готов кинуть в меня камень, задумается над действительностью. А действительность такова. Если в советское время мы худо-бедно давали образование всему населению по всем предметам, то есть приближались к воспитанию гармоничной личности, то сейчас плодим полузнаек. Ученик гимназии очень плохо образован в области естественных наук. Ученик лицея с естественно-научным уклоном слабо воспитан в области литературы, искусства, других гуманитарных дисциплин. Если мы в нашей школе задались целью производить “винтиков”, то мы на правильном пути. Тогда зачем было бороться с тоталитаризмом? Если же мы хотим получить в школе свободную развитую личность, то с помощью урезанного, однобокого образования это не удастся. Какое качество общества мы получим через десятилетие? Пусть каждому ответ подскажут его фантазия, его компетентность, его совесть.

Приверженцы вариативности гордятся тем, что ученик имеет выбор. Полноте! Это глубочайшее заблуждение. Человек не может сделать выбор прежде, чем не получит знания о вариантах выбора. Выбор делает родитель, выбравший школу для своего отпрыска, директор школы, который, если захочет, возьмет ребенка, а не захочет – откажет. Такая система не только лишает будущего гражданина выбора, но и навязывает ему судьбу. Жизнь гораздо сложнее схемы, навязанной нынешней системой образования. Многие дети, вырастая и приобретя осведомленность в человеческой деятельности, выбирают свой путь, отличный от того, который им навязало общество с помощью вариативных школ. И таких случаев очень много даже на первый взгляд. Министерству следовало бы провести такое статистическое исследование: какой процент школьников “меняет профессию”?

Теперь спросим себя, какой стороной обернется для нашего образования 12-летка? Какой фактор она увеличит – энтальпийный или энтропийный?

Из материалов о переходе на 12-летнее образование наших детей можно выделить несколько аргументов в пользу такого перехода:

устранить нездоровье детей, вызванное перегрузкой учебной работы;

довести наши аттестаты и дипломы до высокого западного образца (“Официальные представители многих стран с развитой системой образования полагают, что подготовка к поступлению в вузы должна вестись вплоть до 18-летнего возраста” – “УГ”, ? 1, 1999 г.).

ослабить безработицу молодежи и возрастание преступности среди детей и подростков;

предотвратить безработицу среди учителей в связи с демографическим сдвигом последнего десятилетия.

Последний аргумент наиболее греет мою преподавательскую душу. Однако не тем, что вижу от него какую-то пользу для школы, а тем, что здесь органы образования выражают озабоченность судьбой учителя. Но в самом ли деле велика опасность этой безработицы?

Много разговоров о том, что учителя уходят из школы в более престижные и денежные места, если такая возможность обнаруживается. Также много сетований на то, что выпускники педвузов не доезжают до школы. То есть налицо обеспокоенность тем, что школа испытывает нехватку учителей. К тому же ко времени, когда эффект демографического неблагополучия “накроет” школу, произойдет естественная убыль числа учителей. Но безработицы можно не допустить совсем другим путем, полезным для всего образования. Это уменьшение наполняемости классов. Ведь это такой замечательный рычаг к повышению качества образования. Не сравнить результаты обучения в больших классах с тем, чего может достичь учитель в классах с наполняемостью 15-12 человек. Государственные деятели приводят экономические доводы против низкой наполняемости классов. Но они не учитывают, что в будущем некому будет рассуждать не только об экономике, но и о чем-либо вообще, так как качество образования падает при высокой наполняемости классов.

Небольшие же классы дадут такой человеческий фактор, что государство будет процветать. К тому же и учителю станет легче. Не может он физически научить всех, если в классе 30 человек, а их ведь сейчас гораздо больше. Кто-то придумал, что малышей нужно сажать в класс до 40 и даже больше, а старших – чуть меньше. Как будто это не дети, нуждающиеся во внимании, а стулья: маленьких стульчиков поместится в классной комнате больше, а больших – меньше. Вот арифметика чиновника от образования. Потому-то учительница и кричит о своей боли (“Крик”, М.Аромштам, “УГ”, ? 3, 1999 г.), что хотела бы научить каждого, да не может, если даже в группах иностранного языка сейчас вместо 8-10 человек сидят 20.

Сомнительным аргументом является также предотвращение безработицы среди молодежи. Жизнь продолжительна, и один год в жизни человека ничего не предотвратит. Какая разница, будет ли безработным человек в 17 или в 18 лет? Прибавка года учебы не спасет ни от безработицы, ни от растущей преступности. Преступность уменьшить можно, но другим путем. Нужно разобраться только в ее причинах. Одна из причин опять приводит к вариативности типов школ.

Вариативность образовательных учреждений позволила директорам избавляться от тех учеников, которых школа не смогла воспитать и научить. Если школа отказалась от таких детей и родителям нет дела до них, то куда податься ребенку? Вот и пополняется армия малолетних бродяжек. Она на совести тех, кто пошел по вариативному пути развития школы, кто поддерживает этот путь.

Каждая школа сейчас старается отобрать учеников материально благополучных родителей. Ради этого проводится своеобразный экзамен поступающих в школу детей, которые еще ничему не учились, которые стесняются незнакомых экзаменаторов, которые не могут дать себе отчета в том, что в час экзамена решается его судьба. Вот и получается, что директора получили в свое распоряжение инструмент управления судьбами детей. И сколько бы из министерства ни раздавались голоса о том, что такие действия администрации школ неправомочны, но действительность от этого не меняется. Ребенок, оставшийся за пределами школы, пополняет армию бродяжек, а потом и криминала. Никто в наше время не отвечает за такое бедственное положение детей. Только руками разводят те, кто натворил такой беспредел. Еще раз упираемся в тот факт, что каждое изменение в школе оборачивается непредсказуемыми результатами.

В руках министерства рычаги исправления такого положения: ввести снова всеобуч. Как правильно пишет М.Леонтьева: “Мы выпихиваем детей на улицу в 15 лет… Ребенок еще не имеет права полноценно работать, он еще не готов к жизни” (“УГ”, ? 1, 1999 г.). Как хорошо, что такие голоса раздаются из министерства. Конечно, всеобуч любой ценой тоже плохо, но все же лучше, чем рукотворное бродяжничество детей.

Теперь о котирующихся дипломах и аттестатах. Во-первых, такой цели не достичь, если снижать качество обучения, как это происходит сейчас у нас и как зафиксировано в данных ЮНЕСКО. Во-вторых, не надо повторять расхожих истин. Они ложны. Котировка дипломов лежит не в плоскости их качества, а в плоскости конкуренции. Каждое государство, если оно нормальное государство, стремится защитить от нее своих специалистов. И будь наши специалисты хоть семи пядей во лбу (а оно так и есть), им не добиться тех же высот, каких достигает специалист, являющийся гражданином своего государства.

На мой взгляд, не надо стремиться к котирующимся дипломам. Нужно сделать так, чтобы наш диплом стал недосягаемым для западных специалистов.

Итак, аргумент о повышении статуса наших дипломов тоже не выдерживает критики.

Что же остается? Растущее нездоровье детей вследствие перегрузки. Сто раз прав Е.Бунимович, депутат Московской городской думы (“УГ”, ? 1, 1999 г.). Он высказывает совершенно правильную мысль, что проблема перегрузки сложна и не решается простым сокращением часов. “Она определяется содержательно”. Только я добавлю – и с помощью изменения технологии обучения. Не той мнимой, которая включает компьютеризацию, и не той, которая пересаживает учеников с места на место, объединяя их то в разновозрастные классы, то в группы, где роль учителя выполняет ученик, то еще каким-либо способом, меняя слагаемые. А той технологией, которая изменяет метод познания, делая его адекватным содержанию и мышлению ребенка. Той технологией, которая делает ученика свободной личностью, творчески осваивающей окружающий мир с его многообразием. С современной технологией обучения, основанной на передаче готовых знаний, ребенку плохо в школе. Зачем же продлевать эту ситуацию еще на два года? Нужно менять способ обучения и расширить школьное пространство как физическое, так и психологическое путем уменьшения наполняемости классов. Вот главное направление инноваций.

Итак, какой же вывод следует из всех приведенных рассуждений? Если сначала я сомневалась в своем неприятии 12-летки, то, поразмыслив над доводами в пользу ее, прихожу к тому, что это будет очередная перестановка музыкантов в квартете. И очередная трата средств без ожидаемых результатов.

И все это было, да, все было. Были вариативность (школы, ПТУ, техникумы) и ранняя специализация. Если человек хотел получить специальность раньше, чем закончит школу, он шел в техникум либо в ПТУ. Если выпускник хотел подготовиться к поступлению в вуз, он поступал на подготовительное отделение того вуза, который облюбовал. Вузовские педагоги лучше подготовят его к вступительным экзаменам, чем школьные учителя. Подготовительные отделения существуют и сейчас, хотя их жизнь изрядно потрепала. Для чего же тратить скудные средства на дублирование структур? Не лучше ли вернуться к старой, проверенной годами структуре, которую создавали предыдущие поколения, опираясь на положительный опыт и знания.

Двенадцатилетка – это то, чем запомнится нынешний министр и его команда. Но желание этой команды проявить себя какой-либо инновацией может обернуться для общества еще одним нежелательным явлением. А как хотелось, чтобы новый министр направил свою энергию и компетенцию в русло расчистки тех завалов, которые накопились за годы всяческих реформ, чтобы он и его команда исправили все, что незаслуженно было сломано, что принесло беды в образовании.

Лилия КУЗНЕЦОВА,

кандидат педагогических наук

Казань