Тихая гавань. Неприступная крепость

Международный день отцов отмечают во многих странах мира в третье воскресенье июня. Идея праздника родилась в начале XX века в США, когда некая Сонора Смарт из штата Вашингтон во время богослужения, посвященного Дню матери, вдруг подумала, что ее и еще пятерых детей после смерти мамы воспитал отец. В 1966 году президент США Линдон Джонсон объявил День отцов событием национального значения. В Канаде и Латинской Америке, в Индии, Японии и Южной Африке, Великобритании, Ирландии, Финляндии и Швейцарии, во Франции в ближайшее воскресенье только и будет разговоров, что о них: сильных и надежных, чутких и справедливых, родных и единственных. Об отцах, за чьей могучей спиной мы, даже став взрослыми, по-прежнему укрываемся от житейской непогоды, как в тихой гавани, как в неприступной крепости. В России День отцов до сих пор официально не празднуется, хотя в семи регионах он уже и утвержден законодательно. Еще 4 года назад, в феврале 2008-го, Владимир Путин обещал подумать о введении в стране собственного папиного дня. Будем ждать. Впрочем, для того чтобы вспомнить, поздравить и лишний раз обнять отца, официальные директивы сверху вряд ли нужны.

Что есть отец в жизни мальчика – рассуждать не мне. Куда лучше об этом через пару лет расскажут двое моих сыновей. Отношения «папа – сын» – это закрытый клуб, членства в котором женщине не получить никогда. Меня это, впрочем, ничуть не огорчает. Ведь я состою главой собственной тайной ложи «Папа и дочка».В отношении дочери у отца одна-единственная обязанность – баловать. Ежесекундно и изо всех сил, не боясь перегнуть палку. Баловать не значит умиляться, глядя, как детка художественно выстригает кошке усы, рисует манной кашей облачка на свежевымытых окнах или катается по полу в царственной истерике. Баловать – это раз и навсегда внушить и ни на миг не позволить усомниться, что она, твоя дочь, единственная и неповторимая, венец творения, восьмое чудо света, «чистейшей прелести чистейший образец». Баловать – значит быть тем самым зеркалом, что твердит без устали и со всею возможною страстью: «Ты на свете всех милее, всех румяней и белее». И тогда в это поверит весь мир, а повзрослевшей девочке не останется ничего другого, как только быть бесконечно счастливой….Мне было лет шесть, когда мы с папой учили наизусть стихотворение Давида Самойлова «Названья зим». Герой там влюблялся по очереди то в Наталью, в которой были «мерцанье, тайна, и холод, и голубизна», то в Елену, то в Катерину. И все бы так и шло, ни шатко ни валко, если бы не открылась ему истина: «А эту зиму звали Анной, она была прекрасней всех». Я очень любила эти стихи, хотя тогда не понимала ровным счетом ни слова. Тараторила их весело, с пионерским задором, а папа задумчиво улыбался и как-то по-мужски неуклюже заправлял мне за ухо выбившуюся из косы прядь.По вечерам он часто брал меня с собой в театр. Пока шел спектакль, я сидела в комнатке капельдинеров, и добрейшая Зинаида Петровна кормила меня шоколадными конфетами. У нее была белоснежная кружевная блузка, изящный темно-синий форменный жилет, я была уверена, что Зинаида Петровна большой начальник, и необычайно гордилась этим знакомством. Еще мне разрешалось заходить к реквизиторам и бутафорам и аккуратно, чтобы, не дай бог, не сломать и не разбить, перебирать разные невидали и диковины. В зрительном зале в те времена я оставалась редко: когда на сцене не было папы, мне становилось скучно, так как другие артисты, на мой взгляд, говорили слишком много и непонятно. Когда же появлялся отец, я не могла сидеть смирно, начинала вертеться, выразительно покашливать, всячески привлекая внимание соседей: «Знаете, кто это? Не знаете?! Это же мой папа!!!»После спектакля артисты спускались в буфет, в старинный зал с лепниной и огромным фонтаном, сохранившимся еще с дореволюционных времен. Тонкие молодые актрисы, казавшиеся мне неземными феями, гладили меня по голове, актеры галантно раскланивались, как со взрослой барышней. Я сидела в бархатном кресле, ела пирожное «каштан», а папа, самый красивый, самый остроумный, блистал в центре этой громкой многоликой компании. Изредка он поворачивался и подмигивал мне: «Аннета, жди брюнета…» Потом глаза начинали слипаться, плеск воды мешался с гулом голосов, я начинала счастливо дремать, пока не слышала заветное: «Красавица, богинька, пора, мой друг, пора».Мы до сих пор вспоминаем наши старинные обычаи и традиции. Из них вполне можно составить книжку для веселых отцов с рекомендациями по воспитанию счастливых дочерей. Там было все – от смешных присказок и приговорок, от дурашливых, понятных лишь нам ритуалов до серьезных философских разговоров и обязательного чтения перед сном. Со всех гастролей он вез мне книги, что по тем дефицитным временам было настоящей роскошью. Наверное, были и другие подарки, но их я отчего-то не помню. В девятом классе я написала свою первую пьесу для школьного театра. Первым читателем и критиком был, конечно же, папа. Он долго смеялся, назвал меня «пьесопиской», прозвище это прижилось и до сих пор, нет-нет да и всплывет на очередном семейном застолье.Потом отец привел меня в местную газету, и первое время я показывала ему все свои художества. Марал он меня нещадно, жестко, заставляя переписывать пустячные заметки по пять-шесть раз. Кажется, в те мгновения я его просто ненавидела, но с тех пор сама отчего-то очень болезненно отношусь к повторам, неудачно подобранным определениям и эпитетам, к формально-канцелярскому насилию над языком.Я по-прежнему остаюсь для него «красавицей, богинькой». И ни на секунду не сомневаюсь, что так оно и есть на самом деле. Вариантов нет: папа всегда, ну почти всегда, прав. Он по-прежнему не хвалит мою работу. «Нормально» – ярчайшее проявление его восторга. Что ж, будем считать это одним из ритуалов, менять которые уже не нам и не здесь. Мы по-прежнему нежно дружим. Потому что папа – это моя первая любовь. Не единственная, к счастью, но уж точно самая пылкая. Ох, трудно!..«У нас будет ребенок!» – эта фраза способна повергнуть в шок любого мужчину, особенно если он к ней не готов. Не скрою, когда моя будущая жена мне об этом сообщила, я тоже испытал потрясение, даже несмотря на то что вполне предусматривал подобную возможность. Но одно дело – в теории, и совсем другое – на практике! Ведь с этого момента жизнь делится на ДО и ПОСЛЕ. То есть радикально. «Я буду отцом!» – это требует не только осмысления, но и заставляет пересмотреть всю свою жизнь на перспективу. Но это, конечно, если подойти к делу серьезно. Хотя… Для тех, кто ко всему подходит серьезно, подобное сообщение не может быть сюрпризом, повергающим в шок. Легко! И приятно!Я вижу своего сына на руках у счастливой супруги через стекло нижнего этажа роддома. Огромные темные глаза, большая умная (несомненно!) голова. Это мой ребенок, плод любви, плоть от плоти, мое продолжение, наследник, первенец! В нем моя кровь, мои гены, я передам ему все, что умею и чем владею! Несладко…Пеленки, подгузники, слюнявчики, распашонки, чепчики… Сколько их?! И все мокрые, грязные! Какая-то мерзкая сыпь на теле, сын расчесывает ее до крови, плачет и не может уснуть до трех ночи. Меняемся с женой поочередно, то она нянчит, то я. Глаза слипаются, а ведь завтра у меня 7 уроков! И, как назло, отключили лифт, причем не на неделю, а сразу на год, поэтому приходится таскать коляску на девятый этаж. Сил больше нет… Да, конечно!Учителя в школе расхваливают моего отпрыска. Мол, молодец, столько дополнительно читает, столько всего знает! Не случайно победил на конкурсе юных эрудитов. А собственно, почему бы и нет? Мы с мамой, чай, тоже не дураки! Да и в роду у нас много одаренных было, есть и художники, и инженеры, и педагоги, и композиторы. Правильно говорят: чтобы у ребенка все получалось, надо создать ему необходимые условия. Вот мы и стараемся. Он любит читать всякие энциклопедии, играть в разные интеллектуальные игры, очень быстро прошел все обучающие компьютерные программы. Ну молодец, что и говорить! Н-н-да..Почему он не такой, каким я его хочу видеть? Почему не делает то, что надо, а норовит из вредности поступить наперекор? Ну тысячу раз ему говоришь одно и то же, а все как об стенку горох! Но я же ему добра хочу, потому и пытаюсь научить тому, что пригодится в жизни! А он, как молодой ослик, сопротивляется. И так к нему, и этак, и добром, и уговорами, и в приказном порядке… Не понимает, увы! А ведь потом, я уверен, он мне еще и спасибо скажет за заботу о нем же, упрямце. Вот только что-то уж больно долго не говорит… Вполне.Сын – обладатель фиолетового пояса по карате, победитель целой серии олимпиад – от истории и русского языка до географии и биологии. Я все-таки поражаюсь, какая потрясающая у него память! Нет, надо признать, что он гораздо умнее, чем я был в его возрасте. А в некоторых сферах – и чем я сейчас. И что интересно, мне почему-то приятно это осознавать! Все-таки есть в этом и моя заслуга, причем не только на генном уровне, а и в плане воспитания. Правда, что-то смастерить руками, выпилить, наточить и сколотить у него не особо получается, ну так это дело времени и ситуации, приспичит – научится, я-то в деревне вырос, там без этого никак, а он дитя города, цивилизации, зато он прекрасно разбирается в программах и, что главное, куда более общителен, чем я в его годы. А это очень важно, согласитесь! Нет, нелегко.Ну откуда в нем столько легкомыслия и ветрености? Мы с мамой куда как серьезнее были на первом курсе. И на втором, когда она забеременела. А сын меняет девочек словно перчатки. Ну разве так можно, а? Они же живые, им же постоянство нужно, а не стремительный флирт, молниеносный натиск с неизбежным расставанием через пару недель! Ну когда же он поймет, что качество всегда важнее количества, что лучше не распыляться, а отдать всего себя одной – Единственной! И что на первое место нужно ставить не свои, а ее желания! Исковеркает девкам жизнь, засранец. Этак, глядишь, и не заметишь, как дедом станешь!Кстати, а легко ли быть дедом?..