Теrra Америка. Каждая встреча – удивление, сюрприз..

​Продолжение. Начало в №4-6

Банановый рай…Дорожную монотонность скрашивают зернышки какао. Я разжевываю их и с приятным удивлением впускаю в себя горько-сладкий шоколадный вкус жизни. Преодолевая ее перевалы и оглядываясь назад (а ведь оглядываемся!), мы о многом сожалеем. Не ту дорогу выбрал, вовремя не повернул, не там остановился, не с тем (той) встретился. Накануне я провел ночь в эквадорской семье, которая занимается выращиванием какао. Утром встал рано, еще все спали. Посреди двора на обширной асфальтовой площадке, с двух сторон которой высились баскетбольные щиты, темнели кучки какао. Покидая усадьбу, я прихватил горсть зерен. И вот, распробовав их вкус, я испытал что-то вроде сожаления, что не взял больше. По два-три зернышка в день – хватило бы до конца маршрута. Понимаю, что глупо, даже признаться стыдно, но сожалею об этом до сих пор. Особенно после того, как я узнал, что европейцы, в частности, предпочитают покупать шоколадное сырье именно в Эквадоре. Тут какао-бобы особого сорта – по мере созревания они впитывают ароматы лимонов, апельсинов, миндаля, которые растут поблизости. Что ж, у каждого продукта, у каждого плода свой вкус. Как и привкус, и даже послевкусие.Не только какао-бобами запомнился Эквадор. Мы все люди, но в то же время и человеки. Разные и непохожие друг на друга. Я не знаю, насколько это мудрость природы. Может быть, каприз. Или своеволие. Или всевластие. Но скорее всего целесообразность. Она в разности мира. В заданной разности. И реализации ее. Дорога не только для автомобилей, но и для велосипедистов, и для пешеходов. Дорога – это путь. А он у каждого свой и разный. В Эквадор я попал по воздуху. Не надеясь, что без визы меня пропустят через Коста-Рику и Панаму, решил сократить расстояние и время.Эквадор – это (понятно даже без перевода с испанского) экватор. Тоненькая незримая нить, туго опоясавшая планету посередке. Некая разделительная черта. По крайней мере, так нам, привыкшим разделять и властвовать, представляется. В природе все несколько по-другому. Она тоже разделяет и тоже властвует. Но в умеренных целесообразных дозах, которые не нарушают гармонию земного бытия. Ни в одной другой стране Южной Америки нет такого широкого диапазона различных растительных сообществ, как в Эквадоре. Нашлось здесь место и для банановых плантаций. Где родился, там и пригодился. Увы, далеко не всегда. Родина-мать нередко превращается в родину-мачеху. Бананы были завезены в Южную Америку из Африки. Культура быстро прижилась на новом месте. Как бы даже обрела вторую родину. Вместе, кстати, с африканскими неграми-рабами, со временем превратившимися в красивых, рослых и здоровых мулатов – мачо. А бананы стали национальной гордостью некоторых латиноамериканских стран. Таких, например, как Эквадор. Ради любопытства я останавливался и забирался вглубь банановых плантаций. Создавалось впечатление, что я попал в некое лесное царство, в котором «среди нехоженых тропинок следы невиданных зверей». Человеческим духом тут и не пахло. Довелось побывать и на маленьком заводике, где плоды мыли, обрабатывали и доводили до потребительской кондиции. Спорая и веселая это была работа. В каком-то даже танцевальном ритме. Понятно, с латиноамериканскими интонациями. К каждому (каждому!) банану прикреплялась махонькая этикетка с надписью «Эквадор». Это для чужеземных потребительских корзин. Чтоб знали, откуда ноги растут у этого заморского фрукта, который сегодня споро и беззастенчиво шагает по параллелям и меридианам планеты.Что ж, страна нашла себя как крупнейший мировой экспортер бананов. И не только их. В предгорьях тут встречается такое похожее на пальму растение, как лапчатая карлюдовика. Из волокна ее листьев изготовляют знаменитые шляпы – панамы. Название нашей детской панамки тоже родом из американского далека. Впереди планеты всей маленькая экваториальная страна и по экспорту бальсы. Это дерево славится легчайшей в мире древесиной. На одном из лесопильных складов, куда я заехал, заметив вьющийся над хибаркой дымок (а значит, там можно было найти и кров, и еду), я играючи, словно кухонную скалку, подкидывал над головой огромное бревно. Если бы это была сосновая или осиновая колода, не говоря уже о дубе, я бы не смог даже приподнять ее. Индейцы использовали бальсу как строительный материал для своих легких суденышек. Тур Хейердал свой знаменитый плот «Кон-Тики» соорудил тоже из этой уникальной породы.…По воле ветра и волн бальсовый плот понесло к другим берегам. К ним отправились (уже по воле других сил и другой воли) большие железные суда, груженные бобами какао и бананами. При этом банановой маленькую экваториальную страну никто не называет. Просто как у каждого стебелька, так и у человека, его рода-племени, страны свое место под солнцем. Оно светит и греет всем. Правда, по-разному.Дом велосипедистаК какому порогу, под чью крышу приведет дорога? Утром об этом не думаешь, солнечная свежая дорога зовет и манит вперед. Когда же солнце зависает над верхушками пальм, все чаще задумываешься о ночлеге. Будет ли это бунгало на берегу океана или перевернутый старый баркас, сухая полянка под мостом или стог сена, монастырская келья или полицейский участок, загон для скота или дровяной сарай, автозаправка или кабина дальнобойщика – неизвестно. Мест под солнцем хватает для всех оседлых и кочевых особей, под луной и звездами все места-убежища наперечет, у каждой берлоги, норы, самой хлипкой хибарки уже свой хозяин, свой собственник. «Где берега мои, узнаю, лишь разбившись». Это строчка из поэтического наследия моего друга. Ничего больше не запомнилось, лишь эта строка, претендующая на весомую сентенцию, крепко вбилась в память. Под какой крышей придется провести ночь, узнаю, лишь попав под эту крышу. Езда в незнаемое – это, пожалуй, главное отличие вольного путешественника, бродяги от туриста, трех-четырех-пятизвездные отельные ночи которого расписаны заранее.В шумном и веселом перуанском городе Трухильо дорога привела меня под крышу дома велосипедиста. Av.Santa, 347, tel. 949907133 – это для коллег-велотуристов его адрес и телефон. Подобного велосипедного оте­ля я больше нигде не встречал. Полицейский, у которого я спросил дорогу до «каса де ля циклиста» (так по-испански звучит название отеля), махнул рукой, мол, следуй за мной, хлопнул дверцей джипа и помчался по улицам города. Я старался не отставать от него. В автомобильном потоке против течения, поперек него – правила дорожного движения не соблюдал ни мой провожатый, ни я. В толчее южноамериканских городков это обычная и привычная для автомобилистов, пешеходов, велосипедистов и блюстителей порядка вещь. Тут часто движение (жизнь!) регулируется гудками, выкриками, взмахами рук, жестами.Заезжий двор, корчма, караван-сарай, почтовая станция – старинные придорожные гавани. Для пешего и конного, дворянина и холопа, чиновника и паломника, рыцаря и бродяги. Сегодня это мотели, кемпинги, хостелы, вокзалы. Домашняя дума в дорогу не годится. Однако если все-таки попадаешь под крышу не отеля, а Дома (именно так, с большой буквы), то становится как-то теплее на душе. В связи с этим вспоминаются наши дома колхозников, престарелых, малюток, даже культуры. Прямо и наглядно обозначить эту связь не берусь, но то, что она существует, уверен. Возможно, «одомашнивание» общественных учреждений – это желание очеловечить их, несколько снизить официальный статус. Конечные цели при этом, понятно, могут быть разные. Дом велосипедиста – родной очаг для велосипедистов, путешествующих по Южной Америке. Останавливаются тут не только американцы. В книге отзывов встречаются и записи, сделанные европейцами. Россияне тут отметились, а вот украинских велосипедистов хозяин отеля Луис Рамирес, правда, не припомнит. Стены дома – своеобразная художественная велосипедная галерея. Творчество бродячего люда. Запомнился рисунок, на котором изображен велосипедист, убегающий на своем железном коне из дымного смрадного города. Кроме естественно-«основной» у велосипедиста была еще одна голова, которая повернута назад. Таков человек. Такова его душевная сущность. Такова реальность бездумно, но уже довольно основательно обжитой человеком планеты. Сегодня. А завтра? Ответ знают лишь надежда и мечта. Надежда странника, мечта велосипедиста. Удивительным образом граффити раздвинули стены комнаты, расширив ее обжитое постояльцами-бродягами пространство. Перед отъездом я обратил внимание на одну надпись: «Один мир. Одна любовь. Одно сердце. И много велосипедов». Под ней я и оставил автограф…Атакама…Звезды застыли в вышине. Почти не мигают. Светят далеко и тускло. Туманное пятно луны. Ее света не хватает на все пустынное пространство. Покашливает колченогий пес. Постукивает о стену сорванный ветром с крыши кусок жести. Порыкивают мчащиеся по шоссе машины. Потрескивают какие-то насекомые. Типа наших цикад. Но очень тихо. Я подстелил под себя какие-то куски картона, фанеры, обрывки мешков, лежу, завернувшись в спальник, и слушаю голоса пустыни. Час назад меня накрыла темнота. До огней, что слезились вдалеке, я так и не добрался. Уже собирался заночевать между барханами, когда вдруг заметил возле дороги эту хибарку. В очаге еще тлел огонь. Хозяева куда-то отлучились, когда появятся, неизвестно. Разрешения спрашивать было не у кого, и я решил, что лучшего места для ночлега мне не найти…После Эквадора простерлась на моем пути пустыня. Имя ей – Атакама. В Перу ее начало. Основная же часть находится в Чили между Тихим океаном и Андами. Это самая сухая, холодная и древняя пустыня в мире. Сухость и почти полное отсутствие бактерий способствовали сохранению здесь самых древних мумий человека. Вокруг по обе стороны шоссе песок и камни. Вместо почвы в некоторых местах высохшая и растрескавшаяся от зноя корка. Она полностью лишена влаги, тем более питательных веществ. Почти космический ландшафт. Не случайно самая сухая часть Атакамы названа Лунной долиной. Ее своеобразными стражами являются столетиями обдуваемые ветрами причудливой формы образования из соли, камня и песка. Кстати, частицы грунта в пустыне очень похожи на образцы почвы, взятые с поверхности Марса.Иногда встречаются высохшие соляные бассейны, долины, покрытые гравием и галькой. В щебнистых низинках торчат пеньки, остатки стволов. Я попробовал соскрести древесину ножом. Она не поддалась металлу, оказалась почти каменной. Иногда попадаются ползучие колючие растения, лишайники и сине-зеленые водоросли. Оазисы (узкие полоски галерейных лесов) состоят из акаций, мескитовых деревьев и целого ряда разновидностей мелких кактусов (их тут более полутораста видов). Влагу, необходимую для жизни, растения (люди, кстати, тоже) черпают из туманов. Между ветвями низкорослых кустарников беззвучно прыгают маленькие желтые птички, на плоских камнях, как на пьедесталах, в ожидании добычи застывают ящерицы, по мелководью соленых озер бродят грациозные фламинго. Так что в отличие от Луны или Марса жизнь здесь все-таки присутствует.…Вдоль дороги по обочинам бросаются в глаза могилы. Чаще в виде простых крестов, пирамидок, но попадаются и склепы, и обнесенные оградками внушительных размеров надгробья в виде домиков. Это усиливает впечатление выморочности и безнадеги. Но в то же время это знаковая деталь пейзажа, зримая и запоминающаяся примета. В любом случае тоже жизнь. Иногда в распадках встречаются небольшие поселения. В основном это низенькие хибарки, обставленные хворостом, пучками тростника, пальмовыми матами. Людей почти не видно. Основное население сосредоточено в прибрежных городах.Несколько раз, пробираясь на юг, пользовался услугами местных водителей. Километрах в десяти от Пьюры меня подхватил предприниматель из горной Кахамарки Мартин Семинарио, который на джипе возвращался домой. Даже подарил каскетку с длинными наушниками (в пустыне незаменимый головной убор) и накормил в придорожном ресторанчике фирменным перуанским блюдом pollo de brassa – печенной на углях курицей. Увидев, с какой жадностью я ее поглощаю, он отдал мне половину своей порции. Я не стал отказываться, приняв и трапезу, и нашу встречу как бесценный подарок пустыни и судьбы.Точно таким же подарком была и эта хибарка на обочине. Утром я отправился дальше по пустынной дороге. В привычном ритме. С привычным настроением и мыслями. Очень медленно и почти беззвучно движутся по пустыне караваны. Только так тут протекает жизнь, только так тут можно достичь цели. Я это быстро понял, поэтому не тороплюсь наматывать километры. Их впереди не одна сотня и даже тысяча. Поэтому я стараюсь не заглядывать далеко вперед. Мне все равно не достичь горизонта. Главное – определить и удержать свой ритм.