Теория струн. Не отнимай руку и не отводи глаз

Мой младший племянник Федор (когда-то я вела о его воспитании рубрику «Дневник тети Оли») стал физиком, окончив физфак МГУ, сейчас стажируется в Лондоне. Его отец Леня – математик, выпускник мехмата. Оба рассказывали мне на даче, что сейчас все открытия в физике и математике делаются в области теории струн. Это что-то вроде того, что все мироздание пронизано едиными струнами – так я поняла своим плоским гуманитарным разумом. Красиво!

А вот совсем свежая весть от этого физико-математического тандема: ученые открыли существование уже тринадцати реальностей. Мой воспитанник журналист и музыкант Митя Косарев недоволен: их бессчетное множество!Я же очень люблю слова Иисуса из Библии: «В доме Отца моего обителей много». Нахожу в них уют и защиту: все в руке Божией, любое событие, открытие человеческого разума не оспаривает, а подтверждает Промысел Божий.Мне нужна эта защита: так сложилось, что большая часть моей жизни проходит на стыке реального и ирреального, в коридорах Научного центра психического здоровья Российской академии медицинских наук. И я знаю по опыту: необходима толика бесстрашия, чтобы принять в себя реальность чужого, да и собственного, бреда, безумия – назовите как угодно то, что в нашей цивилизации считается психическими болезнями, природа которых по-прежнему непостижима.Девушка из острого молодежного отделения утверждала, что она прибыла из вселенского гестапо, где убили всех ее детей, поэтому людей больше нигде не осталось. На рассвете пробежалась по всем палатам, вытаскивая из тумбочек шампуни и зачем-то втирая их в кожу лица. Я ставила ей примочки и объясняла, что это в ее реальности людей не осталось, а в нашей, куда она прибыла, их очень даже много и как-то ей надо учиться жить среди них – в частности, шампунями у нас моют голову, а не обмазывают лицо.Я сама в те далекие перестроечные годы «болела телевизором»: я видела, как мы приютили дружественную нам цивилизацию и, в частности, укрываем пришельцев в Останкино, в телецентре, среди музыкантов – их я отличала от обычных певцов по звездному блеску глаз. Будущий профессор, а тогда еще молодой доктор Павел Владимирович приводил ко мне аспиранток, и я им всю эту историю рассказывала, и они очень веселились, а я не обижалась. Мой лечащий врач Александр Николаевич Коренев, потомственный психиатр, так и начинал каждый день со мной беседу на утреннем обходе: «Ну как дела у нас с телевизором?» «Болеем», – бодро рапортовала я, имея в виду, что не только мой глаз видит то, чего, быть может, нет, но и экран тогда уже тоже в свою очередь барахлит, его «глючит»….Атеистический период с инопланетянами в общественном сознании (и как крайнее его проявление – в сознании наиболее чувствительной к его колебаниям психике пациентов психбольниц, диспансеров, клиентуры частных психиатров и психотерапевтов) сменился религиозным периодом. Вместо инопланетян и вселенского гестапо больных теперь смущают бесы, картины ада, знамения. В НЦПЗ РАМН даже сложился из очень сильных психиатров отдел православной психиатрии – во взаимодействии с церковью они занимаются психическими расстройствами на почве религии….Девчушка в мягком велюровом костюмчике (ее отправили сюда на долечивание из подростковой больницы) то и дело заливисто хохочет. Сквозь смех объясняет: бесы смешат – вон тот, длинный, и этот, что пониже….Молитвенный мальчик, как я его назвала, обреченно ходит по коридору уже другого, шестого, отделения, не острого, с более мягкими порядками. Не знаю, как он сюда попал, отделение это для тех, кому за пятьдесят. Толя, как его зовут, часами спокойно сидел в палате за столом и читал Лермонтова «Герой нашего времени», потом Гоголя «Тарас Бульба». И вдруг хватался за молитвенники и день за днем сновал с ними из конца в конец коридора, шепча молитвы. Доходился, дошептался до приступа. (Вспомнилось, как мой лечащий врач Елена Сергеевна, увидев у меня на столе Феофана Затворника из библиотеки отделения, строго попросила: «Только без фанатизма».)Толя рухнул на стул у поста медсестер, лихорадочно хватая себя за горло, за грудь: «Бесы, бесы меня тащат в ад, мне страшно, спасите меня!» Держал меня за руки, с мольбой заглядывая в глаза, пока медсестры не оттеснили меня в ожидании дежурного врача.Ему отменили прогулки, посещение храма. Я угощала его то яблоком, то конфеткой, а главное – подолгу и смело смотрела ему в глаза, транслируя: «Не бойся, я с тобой».Взгляд – самая надежная, самая главная наша опора, наш спасательный плот в странствиях по штормам и топям чужой души. И в педагогике, и в психиатрии. Не отнимай руку, не отводи глаз.Леша Галков в возрасте 52 лет потерял память. Как-то выборочно: он очень переживал системный кризис 90-х, в ходе которого и он, специалист по ремонту самолетов, и его окружение, и младший брат Антон, выпускник МАИ, вынуждены были работать не по специальности, перебиваться кто как, только бы выжить, прокормить семьи.Леша уехал в Находку, выходил в море на рыболовецком траулере. Скандальный разрыв с гражданской женой, по словам Антона (Леша ничего этого не помнит), стал последним спусковым крючком: на память Леши опустился черный занавес. В психиатрии это называется «выставить защиту». Разум спасает сам себя, просто вытесняя травмирующие обстоятельства. Забыть, я считаю, труднее, чем запомнить. Но Леша оказался очень талантлив, ему это удалось. «Интересный случай», – в один голос свидетельствуют и клинические психологи НЦПЗ, и мой друг психиатр Саша Морозов, ученик Владимира Леви. То есть без всякой органики, без инсультов, за счет чистой изворотливости разума оказаться вне времени, вне реальности. На иждивении у героического младшего брата, уже уставшего возить его почти без всякой надежды по психушкам в Находке и Москве. Теперь долго и упорно будем искать дверь, чтобы ему вернуться….Каждый день, что мы гуляли с Лешей по коридорам НЦПЗ, звучала одна и та же пластинка: «Я ничего не понимаю. Где моя гитара? Она только что стояла здесь, в шкафу. Рядом с курткой». И мой неизменный ответ: «Гитара у Антона. Он ее привезет, когда разрешит лечащий врач». – «Но я ее только что видел, как же так?» – «Пойди и посмотри». И через полчаса все по новой.А я вспоминала свою собственную упертость, когда, болея дома, изматывала маму одним и тем же мотивом по поводу Юрки Устинова: «Я знаю, он там, стоит в прихожей, просто не решается войти». – «Пойди и посмотри», – отмахивалась мама….Быть может, это и вправду наложение друг на друга каких-то реальностей, постигаемое в случае душевной болезни именно в болезненной, непригодной для жизни форме. И все же это тоже познание, если обрамлять его силой разума. В чем я и вижу свою миссию, беспрерывно ведя записи в отдельной ли палате НЦПЗ, дома ли за письменным столом, выпуская затем из этих записей книги.И чем больше появится свидетельств об «особых реальностях» – о мирах даунят, аутистов, слепых, глухих, слепоглухих людей и особенно детей, чем больше выйдет книг, статей, раскрывающих «обычным» людям эти миры, эти реальности, тем ближе мы будем к тому, что моя подруга и коллега Зоя Ерошок, собственно, и считает определением гражданского общества, а именно включенность людей друг в друга.Будьте здоровы!Когда фаза мании (маниакала, или «маньки», как его окрестила молодежь) проходила и наступал черед пустоты, депрессии, у меня рождались печальные строки:Мои друзья, мои собратья по небесам,Я различала ваши знаки в рассветный час.Я вас хранила как умелаОт трезвых глаз.Но выпали из рук каменьяВ который раз.И в том пути, в краю межзвездном, где вы без нас,Пусть вам не будет одиноко, как мне сейчас.