Есть сюжеты книг, которые остаются в коллективной памяти, даже если ты не читал сам этот текст или читал, но все детали, кроме главной перипетии, забыл. Например, «Превращение» Кафки: «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. (…) Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами…»
Или «Нос» Гоголя: «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его – где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» – не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба».
Я вот не помню, что первым проснулся цирюльник, отрезавший якобы нос, а не сам коллежский асессор Ковалев, у которого, собственно, нос и пропал. Я помню только сюжет-метафору. Впрочем, в этом случае не обязательны превращение в монстра или расчлененка.
Ты помнишь, что зачем-то Чичиков скупал мертвые крестьянские души. А в чем состоял фокус, можешь благополучно забыть. Какие-то там залоги, какие-то ревизские сказки. Зачем нам в этом разбираться?
А еще ты помнишь, что Дон Кихот сражался с мельницами, даже если сам этот бесконечный роман так и не дочитал.
Зато почти дословно мы помним Колобка.
Однако куда он катится? (Только сейчас подумал: а ведь Колобок – это и есть скатившийся в шар нос Ковалева.) И была ли у Колобка тень? Вот что нас должно интересовать.
Конечно же, тень была. Низенькая, зачаточная: стелилась по траве или лесной тропинке, еле заметная, насмешка над тенью, особенно когда солнце стоит высоко, но была.
А все уже мы живем в свою очередь в тени великой прозы, даже если эту прозу помним только в обрывках. И тень эта куда больше эллипсоидной, «колобочной». Кто-то живет в тени Достоевского, кто-то – в тени Толстого. Жуковский писал Гоголю, в сумрачном силуэте которого мы все, по мнению Абрама Терца, и приютились: «Прекрасное существует, но его нет, ибо оно, так сказать, нам является единственно для того, чтобы нам сказаться, оживить, возвысить душу, но его ни удержать, ни разглядеть, ни постигнуть мы не можем».
Ну все, приехали. Прекрасное, получается, тоже тень.
…Говорят, в некоторых языках тень и душа обозначаются одним и тем же словом. И в Аиде среди плакучих ив и серебристых тополей, бесполезных и грустных деревьев, где нет травы и не растет пшеница, где одни только асфодели высасывают из и так уже истощенной земли последние соки, блуждают именно равнодушные тени. Только непонятно, откуда берется тогда источник света, чтобы эти тени создать?
Не позволяй наступать на свою тень, постарайся сам не попасть в тень другого, идущего впереди человека, не позволяй себе долго находиться, даже если это великая проза, даже если это сам Чехов, в длинной тени чужого текста. Как знать, может, тень Колобка попала на закате (он же долго катился) в тень неожиданно вставшей перед ним лисы, поэтому она его и съела? Колобок-колобок, сколько тебе песенку петь?
До первой лисы, радость моя, до первой предзакатной лисы.
Дмитрий ВОДЕННИКОВ, поэт, эссеист
Комментарии