На чтение: ≈ 12 мин.Какой он восхитительный, папа Лис в детском фильме «Рыжий, честный, влюбленный»! Помните, как он азартно чешет за ухом, одним жестом передавая и обаятельную хитрость, и жуликоватый артистизм своего героя? А ничтожный, жалкий человек и одновременно преданный отец и муж в «Ночных забавах»? И это только кино. Театралы знают его по главным ролям в знаменитых спектаклях Анатолия Васильева. Мне повезло увидеть Альберта Филозова в двух постановках. В недавней премьере «Холостой Мольер» в «Школе современной пьесы», где 69-летний Филозов, только-только оправившийся после жестокого избиения хулиганами, танцует и поет наравне с молодыми актерами с легкостью, которая доступна только настоящему мастеру. Второй спектакль «Записки русского путешественника» в том же театре в полной мере явил его драматический дар сыграть то глубинное и подчас не передаваемое словами, что живет в человеке. В его герое прорвались не просто горечь и желчь пессимиста, но и экзистенциальная тоска по мировой гармонии, божественной справедливости. Однако Филозов – из тех талантов-самоедов, которые судят себя не просто трезво, а даже сурово.
– Худрук вашего театра Иосиф Райхельгауз признался мне, что угадывает характер людей, которых он встречает, на 90 процентов. Вы тоже умеете видеть людей насквозь?
– Нет. Тут, наверное, разница в характерах. Иосиф Леонидович – экстраверт. А я – интраверт, живу в своем собственном мире, мне хватает своих проблем и трудностей. Боюсь, я не столь опытный сердцевед. К тому же режиссер и актер – это все-таки разные профессии. Хотя артисты тоже бывают разные. Некоторые умеют отлично имитировать кого угодно: увидев человека, тут же его показать. Я так не умею. Я «достаю» все из себя, поэтому очень завишу от роли. Во «Взрослой дочери молодого человека» и «Серсо» у Анатолия Васильева или в спектакле «Пришел мужчина к женщине» меня волнуют схожие проблемы, это роли, которым я соответствую. Это не значит, что я играю себя, поскольку персонаж – это смещение в какой-то тип, но он рождается из меня.
– Альберт Леонидович, кто в профессиональном и личном смысле повлиял на вас больше всего?
– Мировоззренчески я никогда не менялся: каким родился, таким и остался. А в профессиональном плане помимо Васильева прежде всего это Мария Иосифовна Кнебель (актриса из поколения мхатовских мэтров, режиссер, педагог. – Т.Е.), с которой я работал в Театре Станиславского в последнем поставленном ею спектакле «Тени». Между прочим, Анатолий Васильев, Иосиф Райхельгауз, Борис Морозов – ее ученики. И естественно, что потом я перешел и много работал с ними.
– Предупреждаю: задам глупый вопрос, который тем не менее всегда интересует зрителей. Как вы выходите из роли, как возвращаетесь из сложного образа к самому себе? И почему русские актеры говорят, что в этом нет никакой проблемы, тогда как западные звезды ложатся в клиники, проходят курс психологической реабилитации?
– Я не понимаю таких глупостей. Это сумасшедший дом, если после роли надо лечиться! Это моя профессия. Никак я не выхожу из роли! Если я хорошо сыграл, то я чувствую удовольствие от игры, кланяюсь, и все заканчивается. Остаются мои нервы, но это совсем другое дело! Тут уж кто как снимает возбуждение. Я выпиваю 100 грамм виски или водки и успокаиваюсь.
Да, может быть, голливудские актеры и лечатся потом, потому что в кино иногда приходится сильно изменяться ради роли. Случай с Де Ниро, к примеру, когда он колол себе уколы, чтобы растолстеть для роли бывшего боксера, а потом лечился, – это понятно. В кино такое может быть, а в театре – это чушь! В театре я играю, а не являюсь персонажем. Остальное: как мне самому поверить в это – это мои секреты.
– А как вы думаете, почему российские актеры не слишком востребованы на Западе, даже прилично владеющие английским языком?
– Это вопрос не ко мне, а к западным режиссерам. У меня самого был опыт – в прошлом году я снялся у американского режиссера, сыграл небольшую роль, и надо было выучить две страницы текста на английском. Я очень волновался, хотя играл русского и произношение значения не имело. Но когда я увидел, что американский актер, игравший главного героя, не знает текста, как и наши молодые артисты, то успокоился: я-то свои слова знал наизусть. Как и потом, когда мне неожиданно за день до съемок дали выучить новую сцену на страницу текста: я был в ужасе, но выучил и сыграл. Наверное, дело все-таки не в знании языка.
– А разница школ для вас была очевидна?
– В кино вообще ничего очевидного нет. Это не значит, что я его не люблю, там интересно посмотреть на себя со стороны. Но это не похоже на театр. В кино может сыграть любой человек, если он не зажат. Поэтому так часто снимают непрофессионалов. Один раз в кино любой может сыграть гениально, а в театре даже профессиональный актер не может поручиться за результат.
– Сейчас вы преподаете в Российской академии театрального искусства. Что дает вам это? Вы гордитесь своими учениками?
– Я много лет преподавал во ВГИКе, а потом меня пригласили в РАТИ вести актерский курс. Я собираюсь довести его до диплома и после этого оставить преподавание, потому что оно требует очень больших сил и терпения, которых у меня уже осталось не так много. Хотя, конечно, и отдача есть, и студенты, которые радуют. Некоторые уже работают в нашем театре и неплохо играют, например, Татьяна Циренина. Это все ребята, приехавшие из провинции, – люди, которые не боятся себя тратить. Из своих способных вгиковских выпускников могу вспомнить, к примеру, Женю Стычкина, который сейчас активно снимается. Мы общаемся, Женя зовет меня на свои спектакли. А Стычкин по моему приглашению играет в нашем спектакле «А чой-то ты во фраке?» роль, в которой раньше был занят я. Еще могу назвать Катю Двигубскую. Правда, она стала режиссером, но это у нее, по-моему, хорошо получается. Я даже снялся в небольшой роли в ее фильме.
– Вы – отец двух маленьких дочек. У вас есть какие-то принципы воспитания?
– Особых нет. Единственный, наверное, запрет с моей стороны – смотреть по телевизору чудовищные американские мультфильмы. Но они все равно, к сожалению, их смотрят, когда меня нет. «Губка Боб Квадратные штаны» и прочее в этом роде. Я не знаю, зачем их показывают, ведь это никакого отношения к нашей жизни не имеет! Это некрасивое и бессмысленное зрелище. Слава богу, что старшая дочка уже поняла, что это ерунда, а вот маленькая (она пошла в первый класс) смотрит. Они и по внешности, и по характеру совершенно разные. Старшая похожа на меня, живет вся в себе, а младшая замечает окружающий мир и живет вовне.
Еще я читаю своей младшей детские книжки. Не «Гарри Поттера», конечно. Сейчас мы читаем сказки Джорджа Макдональда, которого в свое время заметили и оценили Толкиен и Льюис. «Принцесса, которая была легче воздуха» и другие его сказки – они и занимательные, и воспитательные одновременно.
– Вашего Лиса в «Рыжем, честном, влюбленном» забыть невозможно! Да и в других детских фильмах вы играли потрясающе органично. А сейчас вас зовут сниматься в сказках?
– Сейчас мало снимают для детей. Хотя Леонид Нечаев – режиссер замечательных картин «Приключения Буратино», «Рыжий, честный, влюбленный», «Про Красную Шапочку», «Не покидай» – недавно снял «Дюймовочку». Я там сыграл Предводителя эльфов. В картине немного другая завязка, чем у Андерсена: изначально есть страна эльфов, откуда Дюймовочка улетает на Землю, а потом возвращается. Уже прошел год, но фильм пока не вышел (судя по заметкам в прессе, съемки были приостановлены из-за отсутствия средств, но сейчас продолжены. – Т.Е.). Нечаев, пожалуй, единственный режиссер, кто сейчас снимает сказки. А очень жаль!
– Один из молодых драматургов на вручении премии «Действующие лица», где вы являетесь членом жюри, высказал интересную, хотя и спорную мысль: люди театра на один-два шага ближе остальных к феномену счастья. А у вас есть такое ощущение?
– Я думаю, что счастье – это ощущение, когда ты на своем месте. Это необязательно театральные люди. Люди, которые нашли свое дело, которое им нравится, счастливы. Любое дело можно делать творчески – даже двор мести. А вот театр может быть больше связан с огорчениями, чем со счастливыми моментами, потому что здесь имеешь дело с недоказуемыми вещами: одному нравится, что ты делаешь, другому – нет. Театр весь построен на вкусе. Можно всю жизнь играть на пределе, и все равно зрителю ты неинтересен, а другой вроде и говорит плохо, и внешние данные – никакие, а публика его обожает. Взять хотя бы Евгения Павловича Леонова – его любила вся страна. Да, наверное, театр – это счастье, хотя и трагическое.
А для меня лично счастье на сцене – это когда я сам ощущаю, что делаю что-то хорошо, а не когда зритель меня принимает. Но когда мое личное ощущение, что роль удалась, совпадает с признанием публики, конечно, это греет вдвойне. Что касается жизни, то у меня сейчас минимальные запросы: когда мои близкие здоровы и у них все в порядке, когда помогаю дочкам делать уроки, заниматься музыкой, я счастлив. У меня самого есть любимая работа, и больше мне ничего не надо. Театр отвечает на все мои вопросы.
Альберт ФИЛОЗОВ в образе
Выбор читателей
Комментарии