Татьяна КЛЯЧКО, кандидат экономических наук:

Норматив подает сигнал бедствия и выявляет, что приоритетно для общества

– Почему система нормативного финансирования уже больше 10 лет как записана в законе «Об образовании», но все еще не работает?

– Так называемый новый хозяйственный механизм школы – нормативное финансирование – начал разрабатываться еще в 1987 году. С того времени и пошли все споры по поводу возможностей его внедрения.

С 2003 года начинается эксперимент, рассчитанный на три года, в Ярославской области и Чувашской Республике. В Самарской области он начался намного раньше, в 1998 г., и сейчас уже отрабатываются методики распространения этого опыта, его развития и некоторые необходимые формальности.

Но основная проблема состояла и состоит до сих пор в том, что не договорились, что же такое норматив? Одни понимают норматив как то, что нужно школе, а поскольку этого необходимого нет, то ввести ничего нельзя. А ведь какие-то деньги мы школе даем, она на каком-то основании работает. Следовательно, можно интерпретировать норматив как некоторый минимум. С этим не согласны работники школ: почему нам нужно давать по минимуму, спрашивают они.

Можно говорить, что норматив это минимально необходимое или некоторая средняя на сегодняшний момент величина по системе общего образования: все сверх него оплачивают либо родители, либо спонсоры, меценаты, муниципалитеты – в общем, то, что называется сообществом вокруг школ. Можно считать, что норматив – это посредник, это, конечно, условное название. Так он реализуется в Самарской области. Утвержденный бюджет образования делится на численность учеников во всех школах, и получается нечто среднее. Понятно, что если за каждого из детей бюджет заплатит эти деньги, то он не будет превышен, финансисты не будут стоять горой и говорить, что у них нет средств – они есть. Значит, мы берем эту среднюю цифру и потом, чтобы все время укладываться в бюджет, немножко ее изменяем в зависимости от условий существования школ и вариантов предоставления государственных гарантий получения общего образования.

Что я имею в виду? В сельской местности образовательная услуга, точнее ее предоставление, объективно часто дороже и намного, чем в городе. Это не всегда так, но малокомплектной, малочисленной школе денег требуется, как правило, в 3-4-5 раз больше, чем обычной городской. Причем чем меньше детей, тем дороже их обучение. Соответственно должен быть разработан норматив для городской школы и норматив для сельской.

Когда мы готовили новую систему для трех регионов, где проводится эксперимент, то пришли к соглашению, что поправочных коэффициентов будет не больше 7. Потому что если очень сильно дифференцировать эти нормативы, то они перестают работать в качестве управленческого механизма. Ввели коэффициент для детей со спецнуждами и объективный коэффициент различия между начальной, основной и старшей школой по типу образовательных программ, но не по типу лицейской, гимназической, массовой школ, а именно по ступеням, потому что в одной можно объективно обойтись меньшими деньгами, в другой нужны большие. Должен быть учтен еще географический принцип в масштабах России, так как различается климат, и приходится иметь в виду, какой величины территории приходится обслуживать школе.

– И, наверное, еще затраты на коммуналку?

– Самара пошла по пути, когда централизуются и делятся средства, которые гарантируют предоставление образовательной услуги, а коммуналка – это содержание зданий и сооружений. Муниципалитет свои деньги добавляет к тем средствам, которые пришли из региона на обеспечение образовательного процесса, и таким образом регион и муниципалитет содержат школу. Другими словами, субъект Федерации выделяет средства на то, чтобы все дети региона получали образование, а муниципалитет обеспечивает условия предоставления образовательной услуги. Если муниципалитет считает, что поступивших средств не хватает на нормальную работу школы, а школа муниципалитету нужна, то он добавляет больше денег. В определенном смысле это дополнительная дифференциация норматива, но также и подключение местного сообщества к решению вопроса о том, что для него приоритетно.

Можно закладывать и затраты на коммуналку в норматив. Это сложно, но все же возможно, и тогда начинаются размышления о том, как вообще рационализировать содержание школьных зданий и сооружений.

– Но затраты на коммуналку различаются в разы по всей территории страны.

– Да, различаются: одно здание построено до войны, другое современное. Но если предприниматели сетовали бы на то, что у них разные условия по станочному парку, то их засмеяли бы – это их проблемы. А здесь проблемы муниципалитета – наведите порядок, сделайте ремонт, чтобы эти затраты на коммуналку входили в какие-то нормы. Если внешнего давления не будет через норматив, тогда можно и не беспокоиться.

Важно то, что сразу становится видно: когда деньги следуют за учеником, то увеличивается численность детей в одной школе и уменьшается в другой. Причем, если из этой другой деньги ушли, то может оказаться, что оставшимся ее ученикам на обучение уже стало не хватать.

– Что же делать в этом случае – школу закрывать?

– Нет, школу закрывать далеко не всегда нужно. Но в системе подан сигнал бедствия, вы должны понять, почему отсюда дети перешли в другую школу. Потому что им удобнее стало ездить, или потому что в другом месте лучше педагоги, или лучше условия предоставления образовательной услуги? Если это так, то нужно думать, что делать с отстающей школой, например, вводить, как это делают на предприятиях, антикризисное управление, которое выведет школу на новый уровень. Потому что просто так вбухивать деньги, раз дети уходят, бессмысленно. Либо объединять школу с другой или директора сменить. Или, наоборот, директора оставить, а с частью учителей расстаться, потому что иногда бывает, что новый руководитель пришел в старый коллектив и боится его тронуть.

Вот здесь и начинается собственно управленческая работа. Норматив выявил зоны неблагополучия. Кроме того, он начинает работать и в другом направлении. Раз в школу придут деньги вслед за детьми, значит, директору придется думать, как и чем учеников привлечь: либо образовательной программой, либо комфортностью, либо безопасностью, либо чем-то еще. Вот здесь ему очень четко надо понимать, что происходит и что нужно людям. Сейчас в основном, видимо, будут «идти» на качество образования. Но возможно и иное. Как сказал один из родителей, «я ребенка отдал в эту школу, потому что там его не будут мордовать. Выучится он и так. Главное, чтобы ему не сломали психику».

Так что возникают реальные проблемы оценки качества не только со стороны экономики, а еще и со стороны родителей, и со стороны общества.

На селе становится необходимым школьный автобус, потому что иначе в большинстве случаев малокомплектная школа не выживет. Можно, конечно, начать давать туда дополнительные деньги, пытаться ее удержать на плаву, но если в ней учатся пять детей, то нужно признать их «золотыми». Причем они все равно будут дискриминированы по сравнению с другими ребятами: у них будет один учитель, поскольку на те деньги, которые они получат по нормативу, двух не завести. И даже, если удвоить или утроить выделяемые средства, все равно мы ситуацию принципиально не изменим. Даже если работать будут двое, но это будут только два учителя, а не десять. Учителя могут быть прекрасными, и все же в новых условиях для полноценного образования этого будет мало, так как одна из функций школы это социализация ребенка.

В тоталитарной школе, которую мы подчас вспоминаем, ученик определенным образом социализировался, потому что сталкивался примерно с одинаковыми точками зрения. Тогда это было оправданно, и все дети находились примерно в равных условиях. Теперь же, когда у ребенка один учитель или максимум два, то он также сталкивается с очень ограниченным числом точек зрения на развитие общества, природы, государства и так далее, а ведь мир стал намного более разнообразным. И в нем надо уметь отстаивать свою точку зрения, отличную от других. Поэтому дети из маленьких школ оказываются в худшем положении, поскольку сейчас нужно уметь выживать в мире не однозначном, а сложном, многопозиционном.

Если ребенок учится в маленькой школе, где один-два учителя, то такое образование нужно либо чем-то дополнять, каким-то домашним воспитанием, либо находить другие способы социализации, иначе ему будет очень трудно в жизни. А как это сделать на селе? Я обычно объясняю учителям, что слово «сознание» означает совместное знание, поэтому обучение один на один, как правило, это очень плохо. Только в процессе совместной деятельности, когда много разных знаний, появляется со-знание, возникает некоторая интеллектуальная среда для работы ребенка. Так что для него может быть благом ездить из малокомплектной в большую школу, где он сталкивается с многообразием точек зрения. Правда еще нужно посмотреть, есть ли они в этой большой школе… Но, по крайней мере, потенциально они могут появиться. Это еще один положительный момент, связанный с нормативным финансированием.

Многим не нравится слепо следовать за нормативом, за тем, есть деньги или нет. «Нам нужно достаточное количество средств на удовлетворение потребностей», – говорят они. Во-первых, что такое рациональные потребности? Что такое рациональный норматив? Я считала, и мои коллеги считали. И оказалось, что рациональный норматив у нас сейчас бюджетным финансированием покрывается на 25%, а вместе с внебюджетными деньгами – на 33%. Все остальное – две трети – недофинансируется. В связи с этим утверждают, что образование стало очень плохого качества, но многие педагоги с этим не согласны. Возникает проблема: как же мы учим, если у нас покрыта всего треть рациональной потребности? Суп становится совсем жидким?

– Иначе говоря, народ – необразованным?

– Да вот не сказать, что народ-то необразованный. Дело в том, что у людей появляется еще множество источников информации и обучения. И может быть, этот рациональный норматив, который до сих пор рассчитывается по лекалам советских времен, уже и не рациональный, он уже не включает в себя такой важный компонент, как новые педагогические технологии. И если задуматься о технологиях передачи знаний, то может оказаться, что недофинансирование еще больше. Тогда есть основания доказывать, почему действующий норматив нужно повышать. Сегодня же, когда мы говорим, что 33% покрыто, мы повышение норматива можем аргументировать только тем, что качество падает, но точно мы не знаем, падает ли оно по сравнению с 20-летней давностью или нет. Это очень трудно сопоставить.

Да, говорят, что есть исследования Пизы, что наши дети стали хуже читать, хуже считать. Но мы 20 лет назад не проводили таких исследований, и не знаем, что было на самом деле, а наши дети как побеждали на олимпиадах, так и побеждают. Но есть еще и «хвост» – отстающие ученики, их уровень нам не с чем сопоставить. Однако люди, которые занимаются лет двадцать репетиторством, говорили мне, что сейчас дети, приходящие к ним из школ, по крайней мере московских, образованы лучше, чем это было 20 лет назад. Они говорят, что качество повышается.

– А чем они это объясняют – влиянием интернета, телевизора?

– Они объясняют это не столько телевизором, сколько интернетом, а, кроме того, тем, что сейчас родители, по крайней мере, определенный их слой, с самого раннего детства задумываются об образовательной траектории (карьере) своего ребенка. В какой сад он пойдет? Раньше он шел в сад у дома, в крайнем случае, в ведомственный от предприятия, где мама или папа работают. А сейчас дошкольное учреждение тщательно выбирают по тем образовательным возможностям, которые оно предоставляет. Потом идет выбор школы, потом выбор вуза и «далее везде».

И это слой людей, не сказать богатых, нет, – он начинается с уровня средних заработков. Родители по возможности откладывают на образование детей, мобилизуют ресурсы большой семьи, собирая средства с ближних и дальних родственников. Происходит резкая дифференциация по тому, думают ли родители об образовательной карьере детей или нет. И даже на селе, по социологическим исследованиям, 65% родителей хотят, чтобы дети получили высшее образование. И когда эти сельские родители читают газеты, смотрят телевизор и думают, что на селе плохое образование, то они ощущают себя людьми социально неполноценными, потому что не могут предложить своим детям какой-то другой жизни. И такие же мысли мы рождаем у сельских ребятишек.

– Но ведь родители на селе понимают, что если ребенок получит высшее образование, то, скорее всего, уедет от них. И они все равно на это идут?

– Более того, они рассматривают образование как социальный трамплин. Сегодня родители часто хотят, чтобы дети уехали и не жили той жизнью, которой живут они сами. И поэтому сейчас все больше село начинает вкладывать в то, чтобы образование стало доступным детям. Этим часто пользуются недобросовестные вузы, потому что известно, что такое их филиалы в регионах. Люди, которые не знают, что такое настоящее качественное высшее образование, отдают в эти институты своих детей, платят пусть и небольшие, но весомые для них суммы за обучение и потом с изумлением обнаруживают, что дети, в общем-то, нормального высшего образования не получили.

Поэтому проблема норматива – это проблема выявления не только неблагополучных зон в сфере образования, но и проблема выявления и коррекции зон социального неблагополучия.

Возможно, меня будут критиковать, но я считаю, что лицеи и гимназии должны получать деньги по тем же принципам – по нормативу, а программы повышенного уровня должны оплачиваться либо родителями, либо меценатами, либо благотворительными фондами, но никак не государством. Оно должно финансировать повышенные нормативы обучения в гимназиях и лицеях только в отношении детей из социально незащищенных слоев населения, чтобы обеспечить им доступ к такому образованию, компенсировать то, чего они недополучили. Таких детей надо толкать в эти заведения, для того чтобы не получались школы-отстойники для тех, чьи родители не думают или не имеют возможности думать об образовании своих детей. Ведь, как правило, потом подростки из таких семей начинают претендовать только на низкий уровень профессионального образования.

Я прекрасно понимаю точку зрения, что гимназии и лицеи – это те учебные заведения, которые должны задавать уровень качества, искать новые педагогические методики и т. п. Правда, так бывает не всегда. Но тогда и бюджетные средства надо выделять на строго определенные цели и не называть это нормативом. Норматив должен обеспечивать доступ к равноценному образованию для всех детей школьного возраста, обеспечивать единство образовательного пространства. Другие задачи должны решаться за другие деньги.

Мы предлагали различать норматив бюджетного финансирования и норматив потребностей. В первом случае это то, что мы имеем на сегодняшний день, и норматив бюджетного финансирования обеспечивает эффективное расходование имеющихся средств, прозрачность финансовых потоков: все знают, сколько денег должна получить та или иная школа и почему. А норматив потребностей – это обоснование финансирования на завтрашний день, это обоснование развития образовательной системы. Здесь, с одной стороны, придется заботиться об образовательных технологиях, с другой – закладывать в него средства на повышение квалификации учителей, на новые учебники. Но все это нужно обсуждать широким сообществом.

– Как вы относитесь к идее связывать норматив с образовательным стандартом?

– Она возникла с самого начала. Все, что входит в стандарт, должен обеспечить бюджетный норматив, все, что сверх норматива, – это дополнительная образовательная услуга и оплачивается дополнительно. Но, мне кажется, что в том виде, как это сейчас предлагается, эту идею невозможно осуществить. Потому этот стандарт начинают рассматривать не с точки зрения достигаемого результата: что человек знает, умеет и может, а раскладывают на часы, которые надо потратить на каждый предмет. Однако потраченные часы – это ресурс, но необязательно результат. Начинают обсуждать также, сколько нужно предметов изучать. Но если все это связывать, то тогда мы приходим к выводу, что для лучшего результата надо потратить больше часов.

– А мы можем сформулировать, что такое стандарт?

– Если не можем, тогда мы его не имеем. Что мы заложили в стандарт? Изучение определенных предметов? Это не стандарт. То, что у нас будет столько-то областей знания, – это тоже не стандарт. И вот, не прояснив себе цели, которой хотим достичь, мы на это непонятно что будем выделять средства. Поэтому у нас выходит, что, условно говоря, мы должны запланировать 100 часов литературы. За это время мы и заплатим. Однако это опять чисто затратный подход.

– Но ведь есть учителя, которые могут вложить в ребенка душу, а есть те, которые просто отчитают свои часы. Как провести грань между ними?

– Мы не понимаем, как изменилась социальная роль образования в современном мире. Я скажу то, что, вероятно, возмутит половину образовательного сообщества, но может быть, и заставит его сдвинуться с некоторых позиций: учителя, которые могут вложить в ребенка душу, – это ремесленники. Вот этот ремесленник сшил красивую обновку, подгоняя ее под нового заказчика. А потом появилось массовое производство и рабочий на конвейере. Массовое производство требует именно его – ничего тут не поделаешь. То есть пока детей совсем немного, их учит один тип учителя, это скорее даже не учитель, а проповедник. А когда надо учить многих, то смиритесь с тем, что должен измениться тип учителя. И при обсуждении проблем школы речь нужно вести не о том, вкладывает ли учитель в ребенка душу, а о технологиях, воспроизводимых методиках, организации дела, о профессионализме и его параметрах. А душой очень удобно прикрываться. Вы к какому хирургу пойдете операцию делать: к тому, кто с душой или к профессионалу? Думаю, ответ очевиден. Это отнюдь не означает, что детей не надо любить. Хотя я бы предпочла, чтобы человек, который учит моего ребенка, был профессионалом и уважал ребенка, как дело рук своих, как хорошо выточенную деталь, без брака. А любовь – это дело тонкое.

Соответственно когда задается стандарт, это примерно то же, что портному поставить «плечо» на место. Для массового производства все технологии должны быть жестко прописаны. Здесь должны работать люди, которые четко выполняют то, что они как профессионалы обязаны делать, в том числе и соблюдать технологическую культуру, производственную дисциплину. А вот творчество будет оставаться в других местах: не надо все, что ты придумал, сразу опробовать на беззащитном ребенке, нужно же о технике безопасности подумать.

– У директоров школ и учителей возможен естественный вопрос: а что мы можем сделать, как изменить свою работу, если в нашем регионе не введено еще нормативное финансирование?

– В принципе оно задумывалось так: вот норматив, он умножается на численность учеников в школе, и на их обучение выдается некая сумма. Вы здесь хозяйствуете и лучше знаете, как эти деньги потратить. И вы потратили, а потом отчитались, на что. Так работает норматив бюджетного финансирования. Если же мне дали ровно столько, сколько мне нужно, то никакого моего директорского управленческого творчества не надо. В этом гипотетическом случае все средства идут строго на зарплату, на учебники, на другие необходимые нужды, но и выдайте ровно столько, сколько нужно. Это принцип бюджетного финансирования. Но если бюджет не покрывает все потребности, то тут норматив должен быть инструментом управления и позволять вам оперативно реагировать и на нужды вашего учебного заведения, и на изменения в окружающей среде.

В теперешней ситуации вы не имеете денег столько, сколько нужно, но вам говорят: на зарплату пойдет вот такая сумма, на учебники, к примеру, – вот такая. На это я могу сказать только одно: может, такое положение все же приведет к тому, что директор, наконец, задумается, давая предложения по смете доходов и расходов, сколько же все-таки ему реально нужно на зарплату, чтобы изначально заложить некоторую разумную цифру. Вся беда в том, что эту цифру закладывает не директор, а совсем другое лицо. А директор очень часто не знает, сколько стоит коммуналка, каков единый социальный налог и т.д. и т. п. Поэтому прежде всего директора надо вовлечь в обсуждение и решение этих экономических проблем, дав школе реальную экономическую самостоятельность, а не творя из нее какое-то странное юридическое лицо, изначально пораженное в правах. Надо надеяться, что уже этот шаг приведет к некоторому повышению управленческого уровня в системе образования и бюджетной культуры.

Что касается учителей, то я опять скажу то, что многим из них не понравится. Они должны научиться продавать себя за ту цену, которую они стоят. Надо подождать, когда нормативное финансирование будет введено, и они быстро поймут, чего они стоят, как их покупают и начнут учиться себя продавать. В этом деле норматив им сильно поможет. Другое дело, что в России почему-то всегда думают о душе. А о столь презренной материи, как деньги, думать и говорить неприлично, об этом думать должен кто-то другой и заботиться о нас. А он (государство, губернатор, мэр) не заботится. Правда, надеюсь, что наше, в общем-то, жестокое время заставит людей самих заботиться о себе, отстаивать свои права, понимать, что их работа имеет определенную цену.

– Что бы вы для этого посоветовали: получить дополнительное образование?

– Становиться профессионалами, потому что профессионализм требует того, чтобы люди умели учиться. Умели подходить критически к своему делу. Умели понимать, что литература как сплошные эмоции – это бессмысленное образование, а хорошая литература – изучение конкретной ситуации. Хорошего менеджера учат среди прочего и методом конкретных ситуаций: что человек должен делать, если случилось что-то непредвиденное. Ему описывают ситуацию, и он должен найти выход, решение проблемы. Так вот хорошая литература – это, на мой взгляд, выдающееся описание жизненных ситуаций. Не зря же ее называют учебником жизни. И учить литературу – это значит разбирать некие жизненные ситуации. Нужно понять, почему герой принял то или иное решение, поступил определенным образом. Хорошая литература допускает множество интерпретаций. Но это отнюдь не рассуждения о том, положительный этот герой или отрицательный. Почему он ведет себя так, каковы причины его такого поведения? А у нас из литературы извлекают сплошные ахи и охи – эмоции. Я понимаю, что это звучит очень рационально и сухо, но я и хочу, чтобы это звучало провокационно.

История – это тоже некие конкретные ситуации, которые можно раскладывать – управленческие, политические, тактические, а мы учим что-то совершенно другое. Математики говорят: дети должны уметь решать задачи. Зачем им решать математические задачи? Если ответ будет, потому что дети должны уметь доказательно мыслить, то я готова согласиться. Но это совершенно другая задача для системы образования. И на материале литературы и истории нужно учить доказательно мыслить.

– Нас с вами обвинят в том, что при таком подходе мы не учим ребенка сочувствовать, переживать…

– Мы сильно отклонились от темы нормативного финансирования, но я считаю, что главная задача школы – выучить человека, который сможет совладать с собственной жизнью. Эта прагматическая задача. Если он будет только сочувствовать и не уметь помочь, то от этого сочувствия мало проку. Ученика нужно научить доказывать, строить свою жизнь, занимать ту самую активную жизненную позицию, о которой мы так много говорили и говорим.

Сегодня защищалась девочка-магистр, она у меня проработала два с половиной года. И председатель экзаменационной комиссии говорит мне: «Я боюсь этого ребенка». Спрашиваю, естественно: «Почему?». – «Потому что на любом семинаре она требует, чтобы ей все доказывали, она ничего не принимает на веру». Я про себя подумала, что, значит, я чему-то ребенка уже выучила в этой жизни: ничего не принимать как должное, требовать, чтобы тебе все объяснили или сказали, где узнать. Такие качества, между прочим, помогают отстаивать и свои гражданские права. Учитель, который четко осознает свои интересы, может научить ребенка сознавать и отстаивать его, ученика, интересы. А педагог, который только любит и сочувствует, этой главной функции не выполнит. Я сразу скажу, что отнюдь не хочу, чтобы дети вырастали некоторыми монстрами, неспособными чувствовать и сопереживать. Но я уверена, что со-чувствие – это реальный опыт совместного чувствования, со-переживание – это нечто совместно пережитое.

– Говорят, что ребенка должен воспитывать счастливый родитель, и учитель, наверное, тоже.

– Да, но если я учу ребенка отстаивать свои интересы, то он будет их отстаивать и по отношению ко мне. А это часто страшно. Но тем не менее педагог должен понимать свою задачу как профессионала и обучить этому ребенка, в том числе и сопротивлению себе, учителю.

– Будет ли дальше распространяться опыт нормативного финансирования? Что намечено?

– Сейчас трудно сказать что-либо определенное, но, конечно, будет. В принципе стоит задача ввести нормативное финансирование по всей стране. Сейчас вводится закон о бюджетных субвенциях на обеспечение заработной платы учителя. Это тоже элемент введения некоторой нормы или некоего норматива. Он и хорош, и плох. Хорош тем, что берет под защиту учителя. А с другой стороны, он перераспределяет ответственность муниципальных и региональных властей, и то, что все-таки должно быть ответственностью муниципального уровня – школу, – перебрасывает на более высокий уровень. Пока не ясно, насколько при этом будут соблюдены ее интересы. Хотя самарский опыт показывает, что возможно совместить на уровне школы ответственность и региона, и муниципалитета. Но речь не должна идти только о заработной плате. Мне кажется, что в принципе мы могли бы получить больше пользы при нормальном выстраивании системы нормативного финансирования. В каком-то смысле это полумера – вводить норматив и при этом только зарплату гарантировать. Но наполовину не бывает, надо делать следующий шаг. Когда он будет сделан, тогда этот закон впишется как элемент расчета норматива.

– То есть этот шаг способствует введению норматива?

– Да.

– Обсуждая принцип нормативного финансирования, мы больше говорили о его достоинствах. А какие-либо сложности выявились в ходе эксперимента?

– Пока об этом можно говорить только на самарском опыте. Так, хорошая школа, в которую все стремятся, не в состоянии вместить всех желающих. Это зависит от личности директора или от модели управления? Что делать? Если передавать ей еще одно здание, то нужно набирать дополнительно педагогов в сложившийся коллектив. Такое его расширение может привести к серьезным трудностям. Я эту проблему чувствую, но как она решается, точно не могу сказать.

Проблемы могут быть и с теми школами, откуда дети уходят, если вдруг без разбирательств их начнут закрывать. Часто считается, что рынок сам все отрегулирует, но все же необходимо создать некоторые условия его функционирования, например правовую базу.

Введение нормативного финансирования в той модели, которую мы запланировали, наталкивается на ограничения Бюджетного кодекса. Сейчас все деньги должны идти по статьям бюджетной классификации, следовательно, норматив надо дробить, и он утрачивает часть своих функций, гибкость системы снижается.

Еще одно. Когда планировался и начинался этот эксперимент, мы не говорили о том, что может появиться так называемая некоммерческая специализированная образовательная организация, которая будет действовать не как госучреждение. Сейчас же могут наложиться два эксперимента – нормативное финансирование и переход к специализированной образовательной некоммерческой организации. Совмещение их будет нелегким.

К тому же опыт экспериментальных регионов показал, что при переходе на нормативное финансирование нужно подготовить и переподготовить многих работающих в сфере образования. Это может стать и массовой кампанией – все на нормативное финансирование! – где не считают потери. А нужно учить – и хороших работников тоже – финансовому и стратегическому менеджменту, управлению персоналом и еще многим и многим вещам. И на самом деле в Самаре учат.

В новых условиях должны формироваться системы оценки качества и мониторинг качества, потому что без этого одно только нормативное финансирование не может работать. Люди должны знать, где, в какой школе объективно учат лучше, по каким критериям это определяется и как меняется от года к году.