Так хочется работать в России…

Более 20 лет я занимаюсь поиском “юных дарований” через систему предметных олимпиад и их дальнейшим обучением – от школы до аспирантуры. И сейчас все больше приходится думать о смысле своей работы – почему со многими выпускниками МГУ, с блеском защитившими дипломы и диссертации, теперь можно общаться только по Интернету – по-русски, но латинским шрифтом, чтобы его прочитали компьютеры в Европе и США.
В последние три года каждую весну, ближе к вступительным экзаменам, регулярно приходится отвечать на вопрос школьников: “А есть ли в химии (физике, математике) такая специальность, получив которую, можно полноценно заниматься наукой, не покидая Россию?” А потом писать дипломникам рекомендательные письма для трудоустройства “за океаном”, потому что у нас для них нет ни жилья, ни работы.
Вопрос “На кого мы работаем?” становится все более актуальным на ежегодной конференции в Академической гимназии Санкт-Петербургского университета, где во время весенних каникул собираются представители всех школ-интернатов при крупнейших университетах России.

Чтобы лучше разобраться с проблемой, в начале апреля я разослал нескольким бывшим своим школьникам, студентам, аспирантам и сотрудникам, ныне работающим за рубежом, анкету со следующими вопросами:

1. Финансы.
1а. За какую зарплату можно заниматься наукой в России при наличии нужного оборудования (реактивов)?
1б. Сколько (примерно) стоит (USD) оборудование, на котором вы работаете сейчас?
2. Люди.
2а. Сколько коллег из России (и др. стран СССР) работает с вами?
2б. Нужно ли вам общение с коллегами-соотечественниками?
2в. Нужно ли общение с соотечественниками вашей семье (муж, жена, дети)?
3. Наука.
3а. Вы занимаетесь “фундаментальной” или прикладной наукой?
3б. Ваша работа может принести реальную пользу людям?
3в. Ваши результаты можно будет использовать в России?
3г. Много ли времени занимает отчетность по грантам?
3д. Много ли у вас свободного от работы времени?
3е. Можно ли договориться с шефом и погулять два-три дня?
4. Личное (отвечать необязательно).
4а. Часто вспоминаете Россию?
4б. Хотелось ли плюнуть на все и вернуться?
4в. Чего не хватает по сравнению с Россией?
4г. В жизни есть смысл?
4д. Вы верите в Бога?
Ниже приведены результаты обработки 10 анкет.
Большинство отвечавших – выпускники естественных факультетов МГУ, кандидаты наук, работающие в самых престижных западных университетах и научных центрах. Возраст – от 24 до 40 лет, стаж работы за границей – от 1 года до 5 лет. Разумеется, можно обсуждать степень неполноты такого анкетирования как по размерам репрезентативной выборки, так и по количеству и качеству вопросов, но для разговора с нынешними школьниками и студентами этого, на мой взгляд, вполне достаточно.
Рассмотрим теперь ответы. Цитаты приводятся с согласия авторов.

Финансы
Практически все уехали в Европу и США вовсе не за “длинным долларом”. Зарплата по 100-200 долларов на члена семьи всеми признана достаточной. Типичный ответ (Елена Р., биохимик, University of Illinois, в США вдвоем с дочерью): “Основная проблема для большинства иногородних выпускников (МГУ) – жилье в столицах, где в основном кипит научная жизнь. А проблема эта решается либо предоставлением полноценного жилья для выпускников и их семей, либо финансовой поддержкой, чтобы снимать его. Так что к зарплате в $200-300, на которую вполне можно выжить (в Москве), добавляется еще практически такая же сумма на съем жилья. Т.е. $500, по-моему, было бы достаточно”.
В “застойные” времена это как раз и была зарплата кандидата наук (200-240 рублей), вполне соизмеримая с нынешними $300 по своей покупательной способности. Кстати, официальная черта бедности сейчас в Москве составляет 3300 рублей на человека – чуть больше $100. В одном из ответов приводится пример, что, когда главе семьи из трех человек предложили работу в Москве на совместном предприятии за 800 долларов в месяц, они с радостью вернулись в Россию. И можно было бы считать, что для прекращения утечки “мозгов” самых перспективных молодых ученых деньги почти не нужны…
Но вторая часть вопроса (недаром он разделен) сразу же объясняет, что денег нужно очень много. Чтобы наши “утекающие мозги” загрузить полноценной и приносящей огромные доходы работой, им требуются современное оборудование, реактивы и т.п.
Стоимость минимального комплекта своего “научного снаряжения” наши молодые ученые оценили от 200 тысяч до 20 млн. долларов. А кроме оборудования, все отметили, что “там” их рабочее время оценено по достоинству. Вот что пишет наш специалист по электронике, которого буквально “выманили” на работу в США (Михаил Е., химик и электронщик, University of Illinois, в США с женой и дочерью):
“И, кстати, зарплата и оборудование – это далеко не все. Большая часть времени, отведенного на экспериментальную работу, в Москве уходит на поиск и доставание мелочей, расходных материалов и т.д., которые нередко приходится покупать на свои деньги. Здесь эта проблема решена, и, честно говоря, когда я начал здесь работать, то это обстоятельство порадовало меня гораздо больше, чем доступность всякого “извратного” оборудования.
Нужны тебе скрепка (кнопка), микросхема [в оригинале письма в этом месте перечислено 50 позиций] – идешь в кладовую (storeroom) – их на кампусе около десятка – и спокойно берешь с полки (не забудь отметить в компьютере, что взял и сколько). И все!!! Ну если тебе нужно уж что-то совсем этакое – чтобы и белый верх, и черный низ – скажем, недавно нам понадобились винтики из титана диаметром 1 мм и длиной 2 мм – ну нет этого в наших кладовых, – пришлось заказывать и ждать несколько дней…
Кстати, распорядок дня – тоже очень важно. Не нужно никаких идиотских “ночных дежурств”, поступил на работу (или стал студентом) – тебе выдали ключ от здания, приходи, когда хочешь, хоть в Новый год, хоть на 1 Мая, хоть на Благодарение, и работай, пока тошно не станет – никто слова не скажет”.
Коротко это можно сформулировать так: если человек хочет и может работать, ему для этого создают максимум условий, в том числе и не требующих огромных капиталовложений – собственные ключи от лаборатории и свободный график.

Люди
Все отметили, что в течение последних пяти лет в небольших (100 – 150 тыс. населения) университетских городах количество “русскоязычных” достигло 1% (около 1000 сотрудников на университет). На работе “уже можно общаться по-русски”, но вне работы это нужно обязательно: “Почти все хорошие знакомые и друзья – русские. И общаться/встречаться продолжаем “по-русски”.
Особенно серьезной становится проблема родного языка для детей (Елена Р., США):
“Общение по-русски чрезвычайно важно для наших детей, которые без этого потеряют язык. А за него здесь приходится буквально сражаться, т.к. дети потрясающе быстро усваивают язык среды, в данном случае английский, и по-русски говорить со сверстниками, тоже русскими, часто отказываются. Слова моей Аленки на мою очередную просьбу говорить по-русски: “Мама, нам по-английски удобнее!”

Наука
Исследования носят примерно наполовину прикладной характер, причем у работающих в США наука более “прикладная”, чем в Европе. Основные “потребители” научных результатов – электроника и медицина. Большинство отмечают, что для использования их результатов в российских “высоких технологиях” нужно сначала эти технологии создать: “Если имеется в виду, могут ли наши научные разработки быть востребованы в российской высокотехнологичной промышленности – нет, по причине отсутствия последней”. Так ответил химик-электронщик (Михаил Е.), до своего отъезда в США буквально заваливший нашу лабораторию своими оригинальными и изящными разработками.
Известно, что значительная часть финансирования науки за рубежом осуществляется по целевым программам (грантам). В России тоже не первый год действует РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований), регулярно изобретающий новые, все более сложные формы отчетности. За рубежом наши молодые ученые не загружены отчетностью (“эта работа шефа”).
Свободного от науки времени у наших активно работающих ученых немного, но все же иногда больше, чем в России, – за счет лучшей организации самого рабочего времени.
Большинство могут в широких пределах сами планировать свое время: “С шефом даже договариваться не надо, все рассчитывают на совесть и на ответственность работника. В принципе можно вообще на работу не ходить, но она должна быть сделана. А когда ты ее делаешь, никого не волнует. По принципу job done!” (Марина Н., ENSEEG, INPG, Grenoble, France).

Личное
Этот раздел был самым трудным для чтения. На два первых пункта ответы были от коротких “да” до “психотерапевтических отчетов”. Хотя следует отметить, что российские СМИ ухитряются своими новостями-“ужастиками” сгладить ностальгию: “Она (российская действительность) даже снится иногда, так, что просыпаешься в холодном поту, дико озираешься, потом до тебя доходит, что ты, хотя бы временно, “на том свете”, и спишь дальше спокойно”. (Михаил Е., США).
Сильнее всего не хватало по сравнению с Россией в лучших мировых университетских центрах “нормального общения” (Павел П., Institute National Politechnique de Grenoble, France), “присутствия людей, которым на тебя не наплевать” (Татьяна Х., University of California, irvin), “душевности людей” (Марина Н., Франция).
Вряд ли стоит надеяться, что православная вера автоматически прекратит утечку “мозгов”. Почти все опрошенные ученые назвали себя верующими (хоть и учились в России во времена “научного атеизма”).
Ответы работающих за рубежом российских ученых можно подытожить словами Марины Н. из Франции:
“Если честно, то очень бы хотелось работать в России, но за нормальные деньги, чтобы жить можно было и работать в полную силу”.

Комментарий

Глеб Борисович Сергеев, профессор, доктор химических наук, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заведующий лабораторией химии низких температур кафедры химической кинетики химического факультета МГУ. Много лет был заместителем декана факультета по работе с иностранными учащимися. Побывал в десятках зарубежных научных центров.
– Далеко не во всех зарубежных исследовательских центрах обстановка такая благоприятная, как описана, например, Михаилом Е. Там проблем тоже хватает, и с ними могут познакомиться те, кто работает за рубежом длительное время. И приборы не у всех самые лучшие, и на реактивы денег не так много. И ремонт приборов не происходит у них по мановению волшебной палочки.
Заработать в зарубежных лабораториях на жизнь в России стало тоже проблематично. Наши временно работающие стажеры получают гораздо меньше, чем, например, американцы в США за ту же работу, и при этом чувствуют себя бесправными. Недаром не все хотят потом рассказывать о своей райской жизни за океаном.
А интерес к фундаментальной науке существенно снижается и на Западе. Там тоже становится все меньше студентов, специализирующихся на академических физике, химии, математике.
Традиционная американская ценность – много работать, самому сделать себя! Это относится и к науке. Нагрузка на молодого преподавателя американского вуза очень велика, по крайней мере пока он не достиг высших уровней профессиональной карьеры. К такой нагрузке большинство преподавателей российских вузов не привыкли.
Наибольшая проблема, связанная с зарубежной и внутренней миграцией из российской науки, – потеря преподавателей и сотрудников в возрасте наибольшей эффективности – 30-40 лет.
Чтобы сохранить российскую науку и образование, нужно активно и настойчиво разъяснять обществу их значение. Это позволит изменить отношение к данной проблеме руководства страны. Фундаментальные исследования во всем мире финансируются из бюджета, и наука с образованием – государственное дело.

Татьяна Игоревна Шабатина, заместитель заведующего лабораторией, старший научный сотрудник, кандидат химических наук. Проходила стажировку в США, Голландии, Германии.
– Не стоит говорить о том, что те наши сотрудники, которые уехали на длительные сроки (с надеждой на постоянное жительство за рубежом), были принуждены к этому давлением обстоятельств. Каждый сам сделал свой окончательный выбор. Как говорится: “Рыба ищет, где глубже…”
Но ведь очень многие, в том числе и наши сотрудники, уезжают и возвращаются, и жить собираются только в России. В значительной степени это проблема самого человека, нельзя все валить на внешние причины.