Тайна портрета. Любовь не спасла художника

Когда говорят о творчестве Ореста Кипренского (1782-1836), то сразу вспоминаются стихи Пушкина, посвященные художнику:

Любимец моды

легкокрылой,

Хоть не британец,

не француз,

Ты вновь создал,

волшебник милый,

Меня, питомца чистых муз…

Портрет Пушкина был написан по заказу Дельвига в 1827 году и нравился Пушкину настолько, что он восклицал: «Себя как в зеркале я вижу…» Художник считал, что портрет ему удался, и, собираясь во второй раз в Европу, очень хотел показать на персональной выставке. Сбылись его надежды или нет, неизвестно. В биографии Ореста Кипренского много «белых пятен», но самые загадочные сюжеты его жизни связаны с Италией.

В 1821 году, живя в Италии, художник имел неосторожность съездить в свободолюбивый Неаполь. Там он общался с неаполитанцами, боровшимися за независимость. Этим Кипренский вызвал недовольство не только итальянских властей, но и русского посла в Риме А.Я.Италинского. Опасаясь, что за это его вышлют из Италии, Кипренский почти перестал бывать в обществе и, став затворником, больше, чем обычно, работал. В это время он трудился над своей исторической картиной «Анакреонова гробница», в композиции которой есть молоденькая вакханка. Моделью для нее служила белокурая девочка Мариучча. Эту девочку Кипренский встретил случайно и с тех пор всей душой привязался к ребенку.

Биограф художника Владимир Толбин писал: «Замечательная красота малютки, слабое здоровье и крайняя бедность, в которой она находилась, возбудили в добром сердце Кипренского особенное к ней участие».

Здесь стоит напомнить, что отцом Кипренского был бригадир Алексей Степанович Дьяконов, а матерью – его дворовая девка Анна Гаврилова. Дьяконов был человек состоятельный и имел немалый чин – бригадир в те времена означал переходную ступеньку от полковника к генералу. Сразу же по рождению Анна и ее сын получили вольную. Крестили Кипренского в местной церкви, а в метрической книге указали, что он незаконнорожденный. Наречен он был мудреным именем Орест, которое придумал сам барин. Через год с небольшим Анну выдали замуж за дворового человека Адама Карловича Швальбе. Он усыновил маленького Ореста. Так у Кипренского появилось отчество – Адамович. После свадьбы Адам еще долго был крепостным Дьяконова, хотя и получил вольную. Дело в том, что она была составлена с условием, что свободу Швальбе получит только после смерти барина. Неизвестно, как жилось Оресту с отчимом, но можно догадаться по одному «документу», который нам оставила история – его портрету, который хранится в Русском музее. Все в портрете говорит о том, что Кипренский относился к отчиму с большим почтением. На портрете мы видим могучего мужчину с посеребренной головой и мудрыми глазами. Он не похож на современников художника и кажется пришельцем из эпохи Рембрандта. Недаром, когда Кипренский показывал портрет на выставке в Неаполе, местные авторитеты обвинили русского живописца в подлоге. Они приняли этот портрет за произведение одного из старых фламандских мастеров. В Государственной Третьяковской галерее хранится еще один портрет А.Швальбе кисти Кипренского, поступивший в Третьяковку из музея Академии художеств. Возможно, есть и другие изображения отчима, а вот портреты родного отца биографам художника не известны.

Отсюда вполне понятно отношение Кипренскго к Мариучче, так же, как и художник, лишенной отцовского внимания и ласки. Желая спасти несчастную девочку от бедности и еще более от дурных примеров, Орест Адамович поселил ее в своей квартире. К огромной радости ее корыстолюбивой матери, он обязался каждый месяц выплачивать ей определенную сумму денег. Хлопот с этой девочкой Кипренский хлебнул полной чашей. Ее падшая мать, заметив искреннюю привязанность художника, решила шантажировать его, чтобы увеличить плату за Мариуччу. Кипренский сначала уступил, но это только разожгло ее аппетит. Требования денег все росли, и, как сообщает Владимир Толбин, Кипренскому наконец надоело «удовлетворять частым и непомерным требованиям разгульной маменьки; он отказался дать что-либо, кроме условленной ежемесячной платы, и мать насильно увела дочь к себе. Картина Кипренского к тому времени еще не была закончена, через день или два он пошел ее навестить. Увидев своего благодетеля, девочка заплакала, бросилась целовать его руки и умолять, чтобы он взял ее с собою. Кипренский не выдержал и прослезился. После, как мог, он успокоил малютку и вышел с твердой решимостью спасти несчастную. С родительницей была улажена новая сделка, и уже не словесно, а на бумаге, по форме составленной адвокатом, подписанной несколькими свидетелями. Этим актом мать и родня отказывались от всех притязаний и передавали все свои права на Мариуччу Кипренскому, а он обязался дать ей воспитание, сообразно своим средствам».

Для обучения девочки Орест Адамович нанял старого аббата и с восторгом следил за успехами своей воспитанницы. С детства лишенный отцовской ласки, он испытывал величайшее блаженство от того, что рядом с ним было беззащитное существо, вручившее ему свою судьбу. В письме к другу он писал: «Ты не поверишь, как может иногда блаженствовать отец чужого дитяти, – это я испытываю на себе!.. В настоящее время она одна соединяет в себе для моего сердца, для моего воображения все пространство времени и мира».

Кипренский обрел счастье, но именно в это время у него произошли серьезные неприятности. Была убита одна римская натурщица, а вину за преступление пытались свалить на него. Смаковались жуткие подробности убийства: будто бы Кипренский сжег женщину живьем, облив скипидаром… Убийство, а тем более столь зверское, никак не вязалось с характером Кипренского. Доказательством его невиновности служит уже хотя бы то, что в Риме никто даже не собирался привлекать его к ответственности, так как он не имел к этому делу никакого касательства. Сам он говорил, что убитая женщина одно время действительно была его натурщицей, но убийство в пьяном угаре совершил его слуга за то, что женщина заразила его плохой болезнью. История эта испортила Кипренскому немало нервов при жизни и долго преследовала после смерти.

Обстоятельства сложились так, что по политическим мотивам в 1822 году Кипренский был вынужден покинуть Италию. Необходимость расставания с Мариуччей, заботу о которой Орест Адамович считал своим первым долгом и перстом судьбы, была для него настоящей трагедией. Взять девочку с собой ему не разрешили. Кипренский принял решение поместить Мариуччу в воспитательный дом при монастыре. Его выбор пал на воспитательный дом при монастыре близ тосканского города Ареццо. Надо заметить, что успешно уладить это дело Кипренскому помогла Зинаида Александровна Волконская, у которой были большие связи не только с итальянским миром искусства, но и с крупными католическими прелатами, мечтавшими обратить в лоно римской церкви эту знатную и влиятельную русскую даму.

Зинаида Волконская была дочерью князя А.М.Белосельского-Белозерского, который являлся русским посланником в Турине. Италию он почитал своей второй родиной, еще в детстве овладев итальянским языком. В Рим она приехала в марте 1820 года. До своей опалы Кипренский часто бывал в ее знаменитом доме на палаццо Поли, который почти сразу по приезде русской красавицы превратился в литературно-художественный салон. Волконская помогла организовать отправку Мариуччи с надежным человеком в Перуджу, куда впоследствии должен был приехать Кипренский, чтобы самолично отвезти девочку в монастырь. От прислуги мать узнала о его намерениях, подняла страшный скандал, с помощью полиции снарядила погоню и с полпути вернула дочь себе. Все это она затеяла только для того, чтобы сорвать с русского художника очередной куш. На этот раз Кипренский не уступил, а с помощью Волконской получил поддержку местных властей и кардинала Консальви.

Мариучча находилась с художником до той поры, пока он жил в Италии. Когда он покинул Рим, то ее в тайне от матери поместили в воспитательное заведение при монастыре. Потом ее перевели в другое заведение, затем еще в одно, а потом Кипренский потерял след дорогого ему существа. Все эти годы с ним был портрет Мариуччи. На ее голове – веночек из алых маков с весенними мелкими ромашками. Портрет был написан в мае, когда окрестности Рима кажутся огненно-красными от пышного цветения полевых маков, в 1819 году.

Через своих итальянских знакомых Кипренский пытался разыскать Мариуччу, но тщетно. Сам он тоже не сидел сложа руки. Когда на коронацию Николая I в Россию прибыл представитель Ватикана монсеньер Бернетти, бывший губернатором в Риме, он тотчас отыскал его и добился благословения своих намерений в отношении Мариуччи. Девочку искали по всем монастырским приютам, но не нашли. Впоследствии выяснилось, что она была зарегистрирована не под своим именем.

Только через пять лет Кипренский смог вновь оказаться в Риме, потратив на дорогу в Италию несколько месяцев. По прибытии в Вечный город художник тотчас же принялся за розыски Мариуччи. С большим трудом он нашел адрес монастырского заведения, где она воспитывалась, и встретился с девушкой. Она повзрослела и очень похорошела. Увидев, наконец, друг друга, они оба разрыдались и долго не могли успокоиться. Счастью Кипренского не было предела. Оказалось, что Мариучча все это время думала о нем.

Кипренский не сразу признался ей в своих чувствах, а лишь спустя некоторое время, когда убедился, что девушка относится к нему не как к товарищу или старшему другу, а как к любимому человеку. Вскоре ей исполнилось 18 лет, и они стали строить платы о венчании. Но, к огромному сожалению, их планы сбылись не скоро. По приезде в Рим художник жил в долг и поэтому не мог жениться на Мариучче. Он пытался найти заказы, но все было тщетно. Крайняя нищета заставила его обратиться к царю. В письме к Николаю I Кипренский попросил в долг 20 тысяч рублей, предложив как залог некоторые из своих работ. Среди них были потрет Швальбе и «Девочка в маковом венке». Деньги выплатили, но не сразу, да и сумма была меньше половины заявленной. В поисках средств к жизни Кипренский перебрался в Неаполь, где надеялся с помощью друзей найти богатых клиентов. Переезд не принес ему ни славы, ни денег, правда, в 1831 году его избрали членом Неаполитанской академии художеств по классу рисунка.

Несмотря на все невзгоды, художник много работал. В поисках заказов он колесил по всей Италии, обратные адреса его писем помечены Миланом, Болоньей, Флоренцией…

Прошло несколько лет, прежде чем его труды увенчались успехом и он смог скопить некоторую сумму. Едва поправив денежные дела, Кипренский, верный своему слову, стал хлопотать об обручении с Мариуччей. Ей к тому времени было уже 25 лет, а ему 54 года. Казалось бы, наконец-то настал момент, когда их мечты стали обретать реальные черты, но так только казалось. На их пути встала новая преграда – Мариучча была католичка, а Орест Адамович был крещен в православии. Чтобы снять это препятствие, Кипренский становится католиком. Католичество он принял в конце июня, а в июле 1836 года они тайно обвенчались. Женившись, Кипренский нанял хорошую квартиру в доме Пинчо, из окна которой открывался прекрасный вид на Вечный город, и поселился там со своей молодой женой. Эту историю хотелось бы закончить словами: «Жили они долго и счастливо», но все было не так складно…

Спустя три месяца Кипренский простудился, тяжело заболел и умер. Он похоронен в Риме на кладбище при церкви Сант-Андреа. Над его могилой был воздвигнут скромный памятник. Он сделан в виде портала, по бокам которого помещены опущенные вниз факелы и высечена надпись по латыни. В переводе эпитафия гласит: «В честь и в память Ореста Кипренского, самого знаменитого среди русских художников, профессора и советника Неаполитанской академии художеств и члена Неаполитанской академии, поставили на свои средства живущие в Риме русские художники, архитекторы и скульпторы, оплакивая безвременно угасший светоч своего народа и столь добродетельную душу…»

Через шесть месяцев после кончины Ореста Кипренского Анна-Мария Фалькуччи (Мариучча) родила дочь, которую окрестили Клотильдой.